Инженер возражает ученому

"Он умер в забытьи и нищете. Только много лет спустя потомки смогли оценить величие его открытия". Увы, как часто встречаем мы подобные фразы в биографиях великих людей, особенно великих ученых прошлого.

Но нет правил без исключений. Когда вышла в свет книга Чарлза Дарвина "Происхождение видов путем естественного отбора, или сохранение приспособленных форм в борьбе за существование", на нее сразу обратили внимание. Одно издание следовало за другим. Вскоре после английского издания стали выходить переводы на другие языки. Ее читали не только ученые. Когда наши прабабушки еще носили фартучки и косички, вместе с крамольным романом Чернышевского "Что делать?" они прятали под подушку от недремлющего ока своих воспитателей книгу Дарвина "Происхождение видов".

Равнодушных не было. Но далеко не все восхищались творением великого ученого. С ним спорили, ему возражали, его обвиняли... Одновременно с дарвинизмом родился и антидарвинизм. Нужно было отстаивать свою правоту.

Когда теперь читаешь статьи антидарвинистов, особенно видна наивность и легковесность их возражений. И Дарвин, столько лет вынашивавший свою теорию, давно взвесивший все "за" и "против", без труда противопоставлял своим оппонентам неопровержимые контрдоводы.

Но в 1867 году Дарвину был задан вопрос, на который он не смог ответить до конца своих дней. Не могли на него ответить и последователи Дарвина в течение многих лет после его смерти. Вопрос этот был задан не биологом и даже вообще не ученым. Инженер Флимминг Дженкин, подобно большинству грамотных людей того времени, прочел "Происхождение видов". Сначала он задумался, а потом взял карандаш и проделал несложные арифметические расчеты. И родилось "возражение Дженкина", на которое Дарвин так и не смог ответить. Он честно считал его самым серьезным доводом против своей теории и под его влиянием сильно изменил свои взгляды. Увы, в неправильную сторону... Но не будем забегать вперед.

Как часто ученых прославляют не за то, в чем их величие, и порой даже не за то, что они сделали. А самое важное остается в тени. Менделя превозносят за открытие законов наследования признаков при гибридизации. А ведь они в общем-то были известны и до него. Но что Мендель первым заложил основы корпускулярной наследственности, говорят гораздо реже. Нечто подобное произошло и с Дарвином. И хотя с дарвинизмом знакомы все и не дарвинизм - тема этой книги, но прежде чем говорить о "парадоксе Дженкина" и о том, как он в конце концов был разрешен, нужно в двух словах поставить точки над "и" по поводу того, а что же сделал Дарвин.

В научно-популярной литературе Дарвина прославляют как автора идеи эволюции, что вовсе не соответствует действительности. Даже в школьных и вузовских программах эволюционное учение часто называют дарвинизмом. А сколько было эволюционистов до Дарвина! Нам уже пришлось упоминать о Каверзневе, но идею эволюции высказывали и десятки других людей. А один ученый создал стройную и детально разработанную теорию эволюции за полвека до Дарвина. Причем это была не походя высказанная мысль, а капитальнейший научный труд. Он вышел в свет в 1809 году, в год рождения Дарвина, в двух томах под названием "Философия зоологии". Автором был великий французский ученый Жан Батист Ламарк.

Ламарк, так же как и Дарвин, говорил об эволюции - о возникновении новых форм путем постепенного изменения старых, о движении от простого к сложному. Но принципиально разными были взгляды ученых на движущие силы эволюции. Движущая сила эволюции - правильный ответ на вопрос о ее природе - вот то великое, что сделал Чарлз Дарвин.

Ламарк считал, что организмы изменяются под прямым воздействием окружающей среды, что причиной эволюции являются "упражнение и неупражнение органов", "внутреннее стремление к прогрессу". Как читателю, конечно, известно, взгляды Ламарка на этот счет были неправильны.

Дарвин - первый ученый, который усмотрел в живой природе существование общего принципа - естественного отбора. В биологии это стало открытием первого общего закона, равнозначного законам Ньютона в физике. Здесь у Дарвина предшественников не было, а значение этого принципа шире учения об эволюции видов. Именно поэтому мы и называем Дарвина гениальным ученым.

В эволюционном учении нужно различать две стороны: учение о материале для эволюции и учение об ее факторах, ее движущей силе. Да оно и ясно: чтобы происходил естественный отбор, нужно, чтобы было из чего выбирать. Должна существовать наследственная изменчивость. В работах Дарвина блестяще исследован вопрос о движущей силе эволюции. Развитие науки приносит все новые и новые подтверждения его правоты, подтверждения того, что движущая сила эволюции - естественный отбор. Что же касается вопроса о материале эволюции, то он был разработан Дарвином гораздо слабее.

Этому не приходится удивляться. Ведь речь идет о наследственной изменчивости, а генетики во времена Дарвина не существовало. Но он был гениальным ученым. Вначале он дал в общем правильный ответ и на вопрос об элементарном материале эволюционного процесса. Этим материалом он считал случайно возникающие наследственные изменения.

А теперь можно вернуться и к "парадоксу Дженкина". Инженер Дженкин рассуждал так. Пусть какой-то индивидуум изменился, причем в самом что ни на есть полезном направлении. Но что произойдет с его потомством? Его дети уже будут "полукровками", внуки же только на четверть станут походить на исходную форму, а еще через несколько поколений полезное изменение начисто растворится среди потомков. Какое же оно может иметь значение для эволюции?

"Поглощающее влияние свободного скрещивания" - вот в чем суть "парадокса Дженкина". К этому возражению было не так уж трудно прийти. Не случайно его высказывал и один из наиболее серьезных противников Дарвина, крупный русский биолог Николай Яковлевич Данилевский. Сложнее было ответить.

Сам Дарвин считал это возражение очень серьезным. Постепенно он начинает придавать все меньше и меньше значения случайным одиночным изменениям и приписывает все большую роль "массовым отклонениям". А что такое массовые" отклонения? Ведь они могут происходить только под направленным влиянием внешней среды. Таким образом, Дарвин к концу своих дней в какой-то мере сблизился с Ламарком - конечно, не в отношении движущих сил эволюции - здесь Дарвин твердо стоял на первоначальных позициях, - а по вопросу об элементарном материале для эволюции.

Во времена Дарвина не было ясности в вопросе о наследовании приобретенных признаков, не существовало и корпускулярной генетики. Поэтому вполне естественно, что он мог придавать значение прямому влиянию среды в формировании наследственной изменчивости и был не в состоянии ничего возразить против поглощающего влияния свободного скрещивания.

На оба вопроса смогла ответить только генетика. Но до дружбы между генетикой и эволюционным учением прошло много времени. Теперь это может показаться странным, но большинство дарвинистов встретили рождение новой науки в штыки. Не будучи генетиками, они не могли оценить значения этой науки для развития дарвинизма, а тем более применить ее. Что же касается генетиков, то вначале у них было по горло и собственных дел. Для серьезного изучения эволюционных проблем просто не было времени. Отдельные, недостаточно глубокие работы, которые все же появлялись, только дискредитировали идею альянса между генетикой и эволюционным учением. Поэтому эволюционисты старшего поколения стали рассматривать эти первые усилия как попытку заменить дарвинизм менделизмом. Не избежал этой ошибки и наш крупнейший пропагандист дарвинизма Климентий Аркадьевич Тимирязев.