Учителя

За время студенческих лет я и мои товарищи не видели Николая Ивановича Вавилова. Однако его авторитет ученого был так велик, что все мы, студенты-генетики, шли за ним как за любимым учителем. Нас привлекало и завораживало то, что Вавилов связывал генетику с борьбой за идеалы социализма, и мы видели, что он ведет нашу науку к важнейшим свершениям.

Н. И. Вавилов поражал свойственной ему титанической деятельностью. Это был человек кипучей энергии. Он объездил континенты в поисках разновидностей культурных растений и центров их происхождения, чтобы насытить ими развивающееся сельское хозяйство новой России. Ему принадлежали замечательные научные открытия. Будучи студентами, мы изучали его закон гомологической изменчивости и центры происхождения культурных растений. Вавилов создал Всесоюзный институт растениеводства и длительное время, начиная с 1924 года, был его директором. Уже много лет этот институт носит его имя.

В 1933 году Н. И. Вавилов организовал Институт генетики Академии наук СССР. Он был создателем и первым президентом Всесоюзной академии сельскохозяйственных наук имени В. И. Ленина. Мы с восторгом следили за его работой на этом посту, эхо которой отдавалось по всей стране. В 1926 году за свои работы по генетике и по происхождению культурных растений он был удостоен премии имени В. И. Ленина. Газеты сообщали о возвращении Н. И. Вавилова из далеких путешествий, печатали корреспонденции о его поездках на опытные станции, помещали его статьи и интервью с ним. Было очевидно, что Н. И. Вавилов - это первая звезда советской генетики. Его деятельность приковывала к себе внимание ученых всего мира.

Впервые я увидел Н. И. Вавилова после окончания университета, в 1929 году, на I Всесоюзном съезде генетиков. В то время ему было 42 года. К образу великого ученого и гражданина прибавилось понимание его как человека и как общепризнанного руководителя генетики в нашей стране, деятельность которого озарена борьбой за общественные идеалы. В последующие годы много раз и в счастливой и в трудной обстановке я говорил с Вавиловым и видел перед собою необыкновенного, выдающегося человека с истинно русским характером доброты, размаха и величия.

Так не видевший нас и не подозревавший о нашем существовании Николай Иванович Вавилов своей борьбой, образом, деятельностью вложил в наши юные души самое ценное, что может дать учитель,- понимание всего значения того дела, которому ты посвящаешь жизнь, и связь этого дела с борьбой за настоящее и будущее человечества, за те идеалы, которые несет с собой утверждение социализма.

Нашими учителями в МГУ были Н. К. Кольцов, С. С. Четвериков и А. С. Серебровский, виднейшие генетики своего времени, внесшие большой вклад в ее развитие.

Для нас, студентов середины и конца 20-х годов, мир нашей науки был расколот на две половины. Одной из них была старая биология с ее описательными методами, со скучной систематикой, которая удручающе формально учила о типах, классах, семействах, родах и видах, с формалиновыми коллекциями животных, с гербариями сухих листьев растений. Правда, эта старая биология показывала реальную систему органических форм и, кроме того, обладала великой теорией эволюции организмов. Однако молодежь любит новое. Нам казалось, что и теория эволюции требовала новых подходов. Надо было конкретно разобраться в факторах процесса эволюции, понять сокровенные стороны самого его механизма, а не ограничиваться только установлением морфофизиологических закономерностей. С этой точки зрения теорию эволюции следовало отобрать у старой биологии и в максимальной мере применить к ее изучению новые экспериментальные методы. В таком понимании теории эволюции она входила в ту начинавшую набирать силы новую биологию, которая, использовав методы эксперимента, включив в свой арсенал математику, физику и химию, уже рвалась к пониманию сущности явлений жизни. Во главе старой биологии стояли М. А. Мензбир и А. Н. Северцов. Борьбой за новую, экспериментальную биологию руководил Н. К. Кольцов.

Н. К. Кольцов родился в Москве 3 июля 1872 года. Его отец, Константин Степанович Кольцов, служил бухгалтером в меховой фирме "Павел Сорокоумовский". Мать была образованной женщиной, она знала французский и немецкий языки, любила читать, так что в доме всегда было много книг. По окончании Московского университета Николай Константинович много времени жил за границей, где прошел исследовательскую школу, посвятив себя изучению физико-химических основ в познании структуры и жизни клетки. Он долго работал в Германии, а затем в Неаполе, на всемирно известной неаполитанской морской биологической станции, которую в свое время основали русские биологи. Здесь вместе с ним работали его знаменитые друзья М. Гартман, Р. Гольдшмидт и другие.

На протяжении нескольких десятилетий Кольцов проводил экспериментальные методы в цитологии, генетике и в учении об индивидуальном развитии особи. Вокруг него на некоторое время сплотились многие талантливые молодые ученые, которым предстояло разрабатывать самостоятельно разные отделы экспериментальной биологии.

Придерживаясь материалистических взглядов в экспериментальной биологии, Н. К. Кольцов, безусловно, имел глубокий дар научного предвидения. Он наметил развитие целых областей биологии. Например, хромосомная теория наследственности была доказана в 1910-1915 годах. Однако Николай Константинович уже в лекциях 1903 года придерживался взгляда, что гены локализованы в хромосомах. Поскольку генов у организмов много, а хромосом обычно небольшое число, Кольцов высказал мысль о том, что отдельная хромосома является носителем большого комплекса генов, которые сцепленно переходят по поколениям. Эта мысль затем была реализована в учении о группах сцепления. Однако передача таких групп сцепления должна затруднять комбинирование признаков и этим снижать потенциал эволюции. Кольцов полагал, что внутри гомологичных хромосом должен происходить обмен блоками генов. Такой обмен в дальнейшем был открыт и получил название кроссинговера. Наиболее значительные научные пророчества Кольцова касаются искусственного получения мутаций и основ воспроизведения хромосом при размножении клетки (ауторепродукции).

В 1916 году Н. К. Кольцов предсказал, что наследственные изменения организмов можно будет получать под воздействием факторов внешней среды. В наши дни тысячи исследований во всем мире посвящены получению мутаций с помощью радиации и химических соединений. Это направление носит название экспериментального мутагенеза. Надо было иметь замечательную научную интуицию и мужество, чтобы в 1916 году, во время господства автогенетических воззрений, полагавших, что внешние факторы не могут менять наследственность организмов, выступить с таким ясным заявлением об ошибочности этих воззрений.

В 1927 году Н. К. Кольцов высказал и развил взгляд, который в наши дни положен в основу всей молекулярной биологии, а именно что сущность явлений наследственности надо искать в молекулярных структурах тех веществ в клетке, которые являются носителями этих свойств. Он развил матричную теорию ауторепродукции хромосом, считая, что исходная хромосома является матрицей (шаблоном) для дочерней хромосомы, которая по ее молекулярно-генетической структуре служит копией материнской. Все это сделало Н. К. Кольцова истинным предтечей тех воззрений, опираясь на которые возникла современная молекулярная генетика.

Живо вспоминается это историческое событие зарождения молекулярной генетики. В декабре 1927 года на III съезде анатомов, гистологов и зоологов в Ленинграде Н. К. Кольцов выступил с речью "Физико-химические основы биологии". На том же пленарном заседании выступал А. Н. Северцов на тему "Морфофизиологические закономерности эволюции". Взгляды А. Н. Северцова - это целая эпоха в развитии теории эволюции, однако для нас это было словно противоборство старого и нового направлений в биологии, в наших глазах оно прошло под знаком победы борьбы за экспериментальные методы. В своей речи Кольцов изложил пророческую гипотезу о хромосоме как о молекулярной структуре. Он заявил, что эта молекулярная структура при делении клетки самоудваивается на основе законов физики и химии. Речь эта произвела громадное впечатление, чувствовалось, что должно наступить время, когда исследователи раскроют истинную молекулярную сущность явления наследственности.

После речи Н. К. Кольцова я спросил присутствовавшего на заседании нашего молодого физико-химика, биолога Георгия Георгиевича Винберга, что он думает об этом выступлении Н. К. Кольцова.

"Идеи Кольцова,- сказал Винберг,- или победят и через 50 лет станут основой нашего понимания наследственности, или будут забыты как ошибка". Реализовалась первая часть этого высказывания: идеи Н. К. Кольцова победили, причем не через 50, а через 25 лет.

В 1953 году Уотсон и Крик разгадали структуру молекулы дезоксирибонуклеиновой кислоты (ДНК) и выяснили, что в основе воспроизведения генетической информации лежит ауторепродукция двуспиральной молекулы ДНК. Конкретные механизмы размножения наследственных молекул оказались иными, чем думал Н. К. Кольцов. Выяснилось, что генетический материал - это не белок, как он это представлял себе. Однако идейные принципы современных представлений о репродукции молекул были созданы Кольцовым.

В 1936 году Н. К. Кольцов суммировал итоги своей научной жизни. Из своих экспериментальных и теоретических работ он составил сборник "Организация клетки", в котором помещены его главные произведения. После выхода в свет этой книги Николай Константинович поднялся на верхний этаж Института экспериментальной биологии в лабораторию генетики, которой я тогда руководил, и подарил мне ее экземпляр. На титульном листе книги своим великолепным, четким, разборчивым почерком он написал: "Дорогому Николаю Петровичу Дубинину с надеждой, что он успеет опубликовать десять таких томов. 1.1 1937 г.".

20-е годы были поистине временем расцвета личной деятельности Н. К. Кольцова как ученого. Он вступил в них в возрасте 48 лет. В 1930 году ему исполнилось 58 лет. Это были годы его творческой зрелости.

Лекции профессора Кольцова по курсу общей биологии в Московском университете, которые все мы слушали, закладывали основы научного мировоззрения поколений студентов, будущих экспериментальных биологов. Ясность мысли, чудесная русская речь, великолепная дикция, умение лепить художественные образы из ткани научного материала, изобразительное искусство, когда лектор цветными мелками рисовал на доске поразительные картины, иллюстрирующие строение клетки и идущие в ней процессы,- все это производило на нас неотразимое впечатление.

Николай Константинович заходил к нам на практикум и беседовал о том, что мы делали в экспериментах, и о том, что мы читали.

При посещении большого практикума, на лекциях в Московском университете, в официальных речах и выступлениях на съездах и конференциях, в беседах с посторонними в кулуарах Н. К. Кольцова сопровождал некоторый холодок. Он не любил фамильярности и был отделен от людей отчетливым самоуважением. Все люди, попадая в его сферу, были при этом отодвинуты им от себя на некоторое расстояние. Тех, кто не знал хорошо Н. К. Кольцова, раздражали эти черты в его облике. Они готовы были видеть в этом чопорность. На самом же деле Н. К. Кольцов был добрый человек. Много лет я работал в Институте экспериментальной биологии, которым руководил Н. К. Кольцов, и смог во всей полноте узнать замечательные качества этого человека. Николай Константинович был вдумчив, быстро откликался на новые мысли, любил и понимал юмор.

Много лет мое чувство уважения к Н. К. Кольцову было чистым и глубоким. Однако наступили дни, которые бросили иной свет на эту, казалось бы, великолепную жизнь.

В 1970 и в 1971 годах вышли работа П. В. Алексеева "Марксистско-ленинская философия и медицина в СССР" и книга Д. Л. Голинкова "Крах вражеского подполья".

В книге Д. Л. Голинкова подробно описана деятельность контрреволюционного "Национального центра", созданного из организаций буржуазной партии кадетов. Этот центр в 1918- 1919 годах стал руководителем всего антисоветского подполья, имел военную организацию, его деятели разработали и попытались путем восстания свергнуть Советскую власть. После того как у крупного домовладельца Н. Н. Щепкина был произведен обыск, в котором лично участвовал Ф. Э. Дзержинский, были получены основные материалы о деятельности "Национального центра". Как пишет Д. Л. Голинков, стало ясным, что эта организация опирается на самые реакционные группировки контрреволюции и готовится к расправе над пролетариями Советской страны после победы Деникина и Колчака. В 1919 году "Национальный центр" вошел в состав контрреволюционного объединения, получившего название "Тактического центра".

В августе 1920 года дело "Тактического центра", по которому было привлечено 28 человек, рассматривалось Верховным революционным трибуналом. Среди обвиняемых был назван Н. К. Кольцов, который хранил денежные средства "Национального центра", участвовал в его работе, предоставлял для его конспиративных заседаний свою квартиру и кабинет в институте. Трибунал признал обвиняемых "виновными в участии и сотрудничестве в контрреволюционных организациях, поставивших себе целью ниспровержение диктатуры пролетариата, уничтожение завоеваний Октябрьской революции и восстановление диктатуры буржуазии путем вооруженного восстания и оказания всемерной помощи Деникину, Колчаку, Юденичу и Антанте".

Трибунал приговорил обвиняемых по делу "Тактического центра" к расстрелу. Однако, принимая во внимание чистосердечное раскаяние, трибунал заменил смертную казнь различными наказаниями. Н. К. Кольцов был приговорен к пяти годам лишения свободы условно и сразу же освобожден из заключения.

Только теперь, после опубликования этих материалов, стала ясной причина той тени, которая в 20-30-е годы сопутствовала деятельности Н. К. Кольцова. Окружающие его люди, не зная этой стороны жизни Н. К. Кольцова, воспринимая лишь обаяние его личности, не подозревали о сложных поворотах его судьбы и оставались, ничего не ведая, не вооруженными против ее теневых сторон.

Да, это была скорбная ошибка Н. К. Кольцова. Строя новую жизнь России, творцы этой жизни могли простить эту ошибку, но они не имели права ее забыть.

К концу 20-х годов положение Н. К. Кольцова вновь осложнилось. Это оказалось связанным с той резкой общественной критикой, которой подверглись его ошибки в проблеме человека. В эти годы наряду с научными исследованиями, преподаванием, руководством Институтом экспериментальной биологии, редактированием журналов Н. К. Кольцов увлекся ставшим к тому времени модным за рубежом, глубоко ошибочным селекционным приложением генетики к человеку. Это направление получило название евгеники. Слово "евгеника" при его переводе с греческого языка означает хорошая порода: еu - хорошо, genes - род. В современном американском словаре написано, что слово "евгеника" означает науку по улучшению рас человека на основе контроля над наследственными факторами.

Мысль об улучшении человеческого рода тем же путем, каким человек улучшает породы животных, через изменение его наследственных свойств, возникла давно. Спартанцы в Древней Греции уничтожали слабых детей, полагая, что таким путем они обеспечивают наследственное здоровье своего рода. По легенде, спартанцы сбрасывали таких детей со скалы в море. Философ Платон, живший в 427-347 годах до нашей эры, развивал мысли о необходимости контроля со стороны государства над деторождением.

Идея о наследственной неполноценности целых классов и рас стала усиленно развиваться во второй половине XIX столетия. Широкую известность получила теория английского попа Мальтуса, по которой средства существования людей якобы увеличиваются в арифметической прогрессии, а увеличение численности населения происходит в геометрической прогрессии. Считая, что рост населения идет за счет низших классов, Мальтус требовал ограничить их размножаемость. Учение Мальтуса об абсолютном перенаселении будто бы за счет биологически малоценных групп населения, в котором он видел источник всех социальных зол, дало повод к обоснованию так называемой политической антропологии, или социального дарвинизма. На почве развития империализма и колониальной политики Англии, Франции, Германии и США пышно расцвели расовые теории. Одни идеологи империализма старались доказать биологическое неравенство рас человека, считая, что белая (арийская) раса является высшей и руководит историей человечества, другие стали распространять это воззрение на классы, утверждая, что пролетариат - низшая раса круглоголовых людей. Социал-дарвинисты протестовали против облегчения жизни низших классов и угнетенных рас, видя в этом ослабление естественного отбора. Реакционный английский философ Спенсер считал, что забота о больных, социальная гигиена, охрана материнства и детей и т. д.- все это ухудшает род человека, противореча принципам естественного отбора.

Евгеника оформила все эти направления в виде науки об улучшении человека путем селекции. Ее отцом считают английского антрополога-расиста Ф. Гальтона, который в 1869 году опубликовал книгу "Наследственность таланта, ее законы и последствия" и в ней предложил слово "евгеника". В 1904 году он основал общество по евгенике.

Первых евгеников особенно беспокоило снижение рождаемости детей в семьях имущих классов, в то время как бедные семьи, которые, по их мнению, являются биологически наименее ценными, размножаются достаточно быстро. В первые десятилетия XX века евгеники для укрепления своих доводов пытались использовать успехи генетики, законы Менделя и другие ее достижения в применении к человеку.

Мюнхенская школа евгеников в Германии в 20-х годах нашего столетия наиболее откровенно обнажала сущность евгенического учения того времени. Ее представители (Ленц, Грубер и другие) считали биологически неполноценными все расы, кроме арийской, проводили аналогии между борьбой классов и естественным отбором. Германские евгенисты пошли на службу фашистской расовой теории и практике геноцида, осуществлявшего уничтожение неполноценных, с их точки зрения, рас и народов. А. Розенберг, один из идеологов гитлеризма и "теоретик" восточной политики фашистской Германии, писал в 1934 году, что мистерия крови составляет основу политики гитлеризма.

Современная национал-социалистская партия белых людей в США настаивает на физическом уничтожении негров и на селекции среди белых людей для создания расы белых суперменов.

В СССР евгеника приобрела настойчивых апологетов в 20-х годах. С евгеническими теориями и программами выступили Н. К. Кольцов, Ю. А. Филипченко, А. С. Серебровский, М. В. Волоцкий, Т. И. Юдин и другие. Н. К. Кольцова глубоко увлекла "величественность" задач по спасению человеческого рода от якобы уже идущего "генетического вырождения" и по созданию нового, генетически совершенного человека. Вслед за Ф. Гальтоном он объявил евгенику новой религией.

Кольцов полагал, что быть пророком этой религии выпало и на его долю. Сам он был, конечно, далек от расовых идей. Однако логика борьбы в защиту евгеники привела его к ряду серьезных ошибок. Главными среди них были две. Первая ошибка была связана с непониманием того глубокого значения, которое имеют явления социального наследования, и в связи с этим той огромной воспитательной роли среды, которая создает человека как социальную личность. В своем непонимании явлений социальной наследственности Кольцов повторял многих зарубежных евгеников.

Формально евгеники не могли не отмечать роли среды в воспитании человека. Это выразилось в предложении термина "эуфеника", которым пользовался и Н. К. Кольцов. Слово "эуфеника" в переводе с греческого означает развитие хороших признаков под влиянием внешней среды. Однако разговоры о значении эуфеники наряду с признанием генетической неполноценности масс существующего человечества и с настойчивой пропагандой необходимости селекционного улучшения человека, несомненно, имели неглубокий характер. По существу, евгеники не понимали, что человек, обладая такими новыми качествами в истории жизни, каким оказалось наличие сознания и общественно-трудовой деятельности, испытывает на себе громадное влияние духовной и материальной жизни общества при формировании личности.

Нельзя подходить к вопросу о влиянии социальной среды на духовный облик человека с обычных позиций о соотношении наследственности и среды при индивидуальном развитии животных. Животные не обладают сознанием и общественно-трудовой деятельностью. Мозг человека - это изумительная система, у которой его бесконечные степени свободы интегрированы при реакциях на среду и в переработке получаемой им информации. Человек способен предвидеть будущее и потому отличается чувством ответственности.

Очевидно, что конкретная система связей в мозгу человека, возникающая под влиянием внешнего мира, не может быть записана в его генах, она в каждом поколении возникает заново под влиянием воспитания. Мы хорошо знаем, что, сколько бы поколений людей ни училось математике, школьникам всех поколений приходится заново воспринимать эту абстрактную систему видения мира. Конечно, то же касается и всех социальных институтов человека, его языка, обучения и сложных комплексных внутренних состояний, таких, как добро и зло, чувство справедливости, борьбы за лучшее будущее человечества, жажда знаний, самопожертвование и т. д. Нет сомнения в том, что биологически люди различны. Они по-разному воспринимают воспитание, обладают различными природными дарованиями, проявляют разные склонности и черты характера. Однако все это свидетельствует лишь о разных биологических возможностях людей, но не о том, что в генах записано отражение тех форм их жизни, которые складываются под влиянием существующих общественных отношений.

Для каждого класса в данной исторической формации характерны свои этика, понимание смысла жизни, отношение к человеческой личности, свой объем научно-технических, социальных, политических и философских знаний. При этом, поскольку конкретная система связей в мозгу, возникающая под влиянием внешнего мира, не записывается в генах, возникла необходимость в каждом поколении путем воспитания воспроизводить качественное содержание сознания. Эта особенность ясно указывает на существование категории социального наследования у человека. Можно решительно сказать, что сущность человека развивается под воздействием социальной программы, которая, опираясь на биологические особенности человека, формирует его сознание.

Очевидно, что учение о социальном наследовании, не отрицая природных различий людей, вместе с тем показывает громадные возможности формирования нового человека под влиянием изменения в социальных условиях его жизни. Как показала ленинская теория отражения, человеческий ум способен бесконечно познавать все противоречивые явления как во внешнем мире, так и в себе самом. Цементируя в сознании итоги общественного развития, человек при воспитании на основе усложняющейся социальной программы преобразует духовный мир личности в каждом последующем поколении. История подтверждает этот вывод. Фантастический взлет культуры со времен неолита, то есть в течение 8-9 тысяч лет; существование великих цивилизаций в Ассирии, Вавилоне, Индии, Китае, Египте, Мексике, Греции и в Риме; упадок культуры в период раннего средневековья в Европе; новый подъем в XV веке, во времена Возрождения; идущая в наши дни социальная и научно-техническая революция, влекущие за собой потрясающие изменения в духовном мире человека,- все эти перемены не сопровождались направленными генетическими изменениями. Биология не накладывает фатальных ограничений на общественное развитие человека. Его мысль не имеет пределов для своего развития.

По-другому к проблеме человека и генетики подходят социал-дарвинисты, евгеники и расисты. Они полагают, что социальные формы поведения человека записаны в генах, что сознание - это не продукт общественного развития, а явление, основные стороны которого обусловлены действием генетической программы. Отсюда будто бы следует, что когда речь идет о формировании нового человека, то социальные условия якобы не играют существенной роли в этом формировании. Для этого, дескать, надо изменить гены человечества.

Эти рассуждения делаются людьми, далекими от понимания сущности человека как социального существа. Между тем очевидно, что практика по переделке генов для современного человечества была бы губительной, ибо современная генетика без селекции не может целенаправленно изменять гены в популяциях. Селекция же для человека невозможна, даже если оставить в стороне ее этическую недопустимость. Гигантский размер растущей численности человечества ставит в этом отношении непреодолимые преграды. В случае же попыток такого рода без преувеличения можно сказать, что на человечество обрушились бы демонические силы невежественной науки. Потребовалось бы разрушение семьи, высоких чувств любви, поэтическая сущность бытия человека была бы уничтожена. Человечество превратилось бы в экспериментальное стадо. И что взамен могло бы оно получить? Практически ничего, кроме разрушения его бесценной существующей наследственности, на которой базируется ныне и будет развиваться в будущем гений человека. Если же перед человечеством встанут задачи, которые оно не сможет решать, используя свойственный ему генетический потенциал, то оно изменит свою биологическую природу способами еще неведомой нам новой науки, методами, достойными человека.

Признание социального наследования ни в какой степени не умаляет роли для человека учения о генетике и успехов медицинской генетики. Их развитие снимет с человечества бремя наследственных болезней, обеспечит охрану его наследственности, переведет многие разделы медицины на качественно новый уровень.

Учение о социальной программе и о том, что генетическая программа создает лишь биологическую основу в сложной сущности человека, Ясно показывает, что научное содержание современной общей генетики и генетики человека соответствует ленинскому учению о сознании как о продукте общественного развития. Перед общественным прогрессом человека открыты неограниченные возможности, человек будущего будет создаваться в горниле практики коммунистического строительства.

Такой большой экскурс в проблему человека, который нам пришлось сделать, вполне оправдан. Строительство коммунизма - это создание его материальных основ на базе научно-технической революции и формирование нового человека, гармонически развитой личности, активного и идейного строителя нового общества. Поэтому проблема человека - это жгучая проблема современности, и решать эту проблему одной генетикой невозможно. Здесь связаны между собой вопросы политики, социологии, философии, этики и других наук. Евгеники же с ложных научных позиций хотели решать этот вопрос, не признавая ведущей роли социальных условий в переделке сознания человека.

Проблема человека была жгучей на всех этапах строительства социализма в нашей стране. Борьба за души людей, за формирование социалистического сознания является основой всей воспитательной работы партии.

Ошибки наших евгеников были сделаны в 20-е и 30-е годы, которые характеризовались ожесточенной борьбой в вопросах воспитания нового человека как активного и сознательного борца за идеалы социализма. Перед народными массами открывались широкие дороги участия в жизни, в управлении государством, новые пути, ведущие к знаниям, в науку и в другие области культуры. В. И. Ленин указывал, что строителями социализма в нашей стране будут те люди, которые жили при капитализме, но их надо воспитывать. Партия вела гигантскую работу по ликвидации неграмотности, по обучению и воспитанию масс. Именно в массах трудящихся, взявшихся за строительство нового общества, В. И. Ленин видел силу "неисчерпаемых источников всего самоотверженного, идейного, честного, рвущегося вперед..."^*.

^* (Ленин В. И. Полн. собр. соч., т. 35, с. 194.)

Не поняв того громадного значения, которое имеют изменения в социальной среде для духовной личности нового человека, Н. К. Кольцов в 1923 году в статье "Улучшение человеческой породы" ("Русский евгенический журнал", т. 1, вып. 1) писал: "Многие социологи наивно, с точки зрения биолога, полагают, что всякое улучшение благосостояния тех или иных групп населения, всякое повышение культурного уровня их должно неизбежно отразиться соответствующим улучшением в их потомстве и что именно это воздействие на среду и повышение культуры и является лучшим способом для облагораживания человеческого рода. Современная биология этот путь отвергает".

Это заявление Н. К. Кольцова было в корне ошибочным. Он сделал его, исходя из биологических принципов о ненаследуемости благоприобретенных свойств.

Вопрос о том, наследуются ли признаки, благоприобретенные родителями в личной жизни, их потомками, более 100 лет разделял биологов на два непримиримых лагеря. Французский натуралист и биолог Ламарк в 1809 году выступил с идеей об унаследовании лично приобретенных признаков родителей как основе эволюции. Дарвин в 1859 году отверг такой упрощенный подход и ввел идею о созидательной роли естественного отбора, который формирует новые виды, опираясь на материал изменчивости и наследственности. Вейсман в 1896 году категорически отверг принцип унаследования благоприобретенных свойств. Генетика в своем развитии согласилась в этом вопросе с принципами Вейсмана. Было показано, что наследственность - это молекулярные структуры в клетке и соответственное их изменение, обусловленное новыми, лично приобретенными свойствами целого организма, практически является неосуществимым.

Но одно дело - наследование биологических свойств человека, записанных в молекулярных структурах ДНК, и совсем другое дело - социальное наследование, которое свойственно человеку, вернее, опыту человечества. Это наследование аккумулирует личный опыт поколений и передает его потомкам путем воспитания. В этом случае мы должны признать торжество принципа унаследуемости личного опыта поколений, приобретаемого через взаимоотношения организмов между собою и с внешней средой. Социальное наследование опирается на программу, передаваемую путем воспитания, эта программа не просто сумма опыта, она представляет собою систему узловых, главных итогов прогресса человечества.

Само восприятие и характер передачи социальной программы зависит от культурного и жизненного уровня людей, и в этом смысле всякое повышение культурного уровня родителей отразится соответствующим улучшением их потомков.

Это показывает, что именно воздействие на среду, в которой живет человек, повышение культуры людей является прямым путем для облагораживания человеческого рода. Сейчас мы это хорошо знаем и можем сказать, что современная биология не отвергает этот путь, а, напротив, именно в нем, то есть на путях социального переустройства мира, видит будущее человечества.

Второй серьезной ошибкой Н. К. Кольцова была его попытка в согласии со всеми лидерами евгеники за рубежом обосновать мысль, что человек может стать объектом генетического эксперимента, что приложение тех методов отбора, подбора и скрещивания, с помощью которых селекционеры создают новые породы животных и новые сорта растений, может привести к созданию высшей расы людей. Он писал в 1927 году: "В начале XX в. возникает мысль о возможности научно влиять на размножение человека с целью предохранить человеческий род от возможности вырождения и путем отбора наиболее ценных производителей улучшить человеческую породу так же, как улучшаются путем искусственного отбора породы домашних животных и культурных растений".

Хорошо известно, что если бы селекционер животных или растений не производил бы браковки, то есть не уничтожал бы физически или не пускал бы в размножение подавляющего, громадного количества особей, вовлеченных в его эксперимент, то он никогда бы не добился результатов. Евгеника в той или иной форме ставила эти же задачи по отношению к человеку.

Хотел того или не хотел Н. К. Кольцов, но он занял антигуманную позицию, которая была антагонистической по отношению к марксистско-ленинскому учению об обществе, личности и о путях борьбы за нового человека.

Позиции евгеников были очень плохо обоснованы и с чисто генетической точки зрения. Страстно борясь за евгенику, Н. К. Кольцов и другие евгеники, по сути дела, не проанализировали основного вопроса, из-за которого загорелся весь сыр-бор. Действительно ли массы людей генетически неполноценны и происходят ли нарастающие процессы генетического вырождения человечества?

Сейчас мы понимаем всю сложность процессов, идущих в популяциях человека. Опираясь на данные по генетике популяций, можно твердо сказать, что практические рекомендации, направленные на получение новой породы человека, которые были предложены евгениками прошлого и нынешними евгениками, все они в научном плане являются необоснованными. Задача современной общей и медицинской генетики человека состоит не в бездумном, невежественном вмешательстве в драгоценную биологическую природу человека. Напротив, мы обязаны оберегать ее. Как медицина борется за здоровье существующего человека, так генетика должна оберегать его наследственность, не допускать ее нарушения. Даже в наше время, когда генетика человека как наука значительно ушла вперед, мы все же знаем так мало о генетических основах личности человека, что постановка задачи создания новой, лучшей породы человека, даже в негуманном, чисто селекционном плане, будет явным прожектерством. Кроме того, каков же идеал человека, под который надо создавать соответствующую генетическую информацию? Как избежать в такой работе влияния политических вкусов, субъективизма экспертов и обязательной в этом случае стандартизации человечества? Много неясных этических, нравственных, генетических и других вопросов встает в этом деле, их никто пока не решил. Очевидно, что сейчас, если рассмотреть предложения евгеников о создании лучшей породы человека в социальном плане, то все они не что иное, как попытка отвлечь современное человечество от насущных задач социального переустройства мира. Вместе с тем, как показала история евгеники, она послужила основой для ужасной практики геноцида, направленной на уничтожение рас и народов, которые объявлялись неполноценными.

Н. К. Кольцов, Ю. А. Филипченко, А. С. Серебровский, М. В. Волоцкий и другие наши евгеники к концу 20-х годов подверглись серьезной критике. Евгенический журнал и евгеническое общество были закрыты.

В первом издании Большой Советской Энциклопедии, выходившей под редакцией знаменитого путешественника и математика О. Ю. Шмидта, в 23-м томе была помещена статья о евгенике, в которой говорилось:

"В СССР Н. К. Кольцов пытался перенести в советскую практику выводы фашистской евгеники. Организовав вскоре после Октябрьской революции Русское евгеническое общество, руководя им и издавая специальный орган "Русский евгенический журнал", Кольцов, а отчасти и Филипченко солидаризировались с фашистской программой Ленца, пытаясь приспособить их политические выводы к условиям советской действительности... Характерна... попытка создания т. н. "социалистической" евгеники представителями меньшевиствующего идеализма (Серебровский, Левит). В полном отрыве теории от практики, подменив диалектический материализм в биологии некритически воспринятыми буржуазными учениями, они пытались объявить "социалистическую" евгенику актуальнейшей задачей социалистического строительства, считая социально-гигиенические мероприятия далеко не достаточными для того, чтобы обеспечить необходимые условия оздоровления трудящегося населения... Меньшевиствующие творцы "социалистической" евгеники с достаточной полнотой отразили аргументацию своих буржуазных коллег".

Конечно, ни Н. К. Кольцов, ни Ю. А. Филипченко, ни другие наши евгеники никогда не были солидарны с фашистской евгеникой. Однако некоторые исходные принципы евгеники, ошибочность которых очевидна, рассматривались ими в то время как доказанные научные принципы, и фашисты действительно делали из них человеконенавистнические выводы об уничтожении "низших" рас и селекции "высшей" расы людей. Евгеника нашла себе место в официальной идеологии расовой теории фашизма.

Приведенная выше цитата из 23-го тома Большой Советской Энциклопедии показывает, что задолго до возникновения генетических дискуссий лидеры генетики обнажили свои фланги для ударов. Их ошибки в области евгеники уже в то время получили исключительно резкое общественно-политическое осуждение. Будучи не в состоянии ни политически, ни научно защищать свои ошибочные взгляды, согласно которым перед человечеством якобы практически остро встала задача генетического улучшения породы человека, они заняли позицию фигуры умолчания. Если бы Н. К. Кольцов как-то по-новому, усвоив уроки критики, разобрал вопросы евгеники, возможно, это предохранило бы генетику от многих нападок. Но его молчание давало повод вновь и вновь возвращаться к ошибкам.

В 1939 году со всей остротой был поставлен вопрос о евгенических взглядах Н. К. Кольцова. Обсуждению этого вопроса посвящалось собрание коллектива Института экспериментальной биологии. На этом собрании, детали которого врезались в память на всю жизнь, присутствовали все генетики института - А. А. Малиновский, Б. Н. Сидоров, В. В. Хвостова, Н. Н. Соколов, В. В. Сахаров, Г. Г. Тиняков и другие. С докладом об ошибочности евгеники пришлось выступать мне, в то время заведующему отделом генетики этого института. В форме предельно мягкой, открывающей возможности для обсуждения, я говорил о тех трудностях, которые ставят перед генетикой взгляды евгеников. Никто из присутствующих не поддержал Н. К. Кольцова, он остался одиноким.

Отвечая на критику, Н. К. Кольцов встал и сказал, что он не отказывается ни от единого слова, написанного им по евгенике. Вначале он облек свой отказ в форму заявления, что его увлечение евгеникой - определенный этап его жизни, являющийся частью пройденного им пути, и поскольку это было его жизнью, от него отказаться невозможно. На прямой вопрос, признает ли он все-таки ошибочность евгеники, Кольцов ответил безоговорочным отказом.

Некоторое время Николай Константинович эмоционально воспринимал события, не понимал того общественно-научного значения, которое имела именно наша критика (критика учеников Кольцова) его ошибок по евгенике.

Следует сказать, что пагубные последствия евгенических увлечений Н. К. Кольцова стали для меня ясны лишь ретроспективно, только к середине 30-х годов. Эти ошибки тяжело отразились и на личной судьбе Н. К. Кольцова, и на генетике, той науке, которую он любил больше жизни. В годы нашего студенчества в МГУ, с 1925 по 1928 год, евгеника была совершенно вне поля нашего зрения. Все это совершалось где-то в стороне, помимо Московского университета, помимо лекций и занятий. Мы только слыхали, что есть какое-то евгеническое общество, и с почтением иногда глядели в Институте экспериментальной биологии на привлекательного, юного В. В. Сахарова, который был секретарем этого далекого от нас, какого-то очень важного, незнакомого общества.

Надо сказать, что в наши дни некоторые люди, усердствуя, оказывают медвежью услугу как памяти Н. К. Кольцова, так и пониманию вех истории науки в нашей стране. Оценивая роль Н. К. Кольцова, они стараются представить его чуть ли не революционным борцом и изо всех сил пытаются замолчать или оправдать его евгенические ошибки. Субъективизм в оценке исторических фактов ничего хорошего дать не может. История - это прежде всего неумолимая правда, и только в этом заключено зерно будущего.

Являясь ярким представителем русской либеральной научной интеллигенции, Н. К. Кольцов участвовал в знаменитой акции профессоров Московского университета, которые в 1911 году покинули его стены в знак протеста против реакционного закона царского министра Кассо. Но идеалы социализма были далеки от Н. К. Кольцова. Более того, в трудные годы гражданской войны он встал в ряды активных врагов Советской власти. Однако Советское правительство помиловало Н. К. Кольцова и предоставило ему все возможности для научной работы.

Н. К. Кольцов приложил громадные усилия для развития экспериментальной биологии. Но при всем значении деятельности Кольцова для науки нашей страны его роль безусловно является противоречивой. Она огромна в плане положительном, вместе с тем ошибки его послужили тормозом для развития экспериментальной биологии, и в первую очередь генетики. В условиях этих сложных, противоречивых событий проявилась и глубина личной трагедии Н. К. Кольцова. Эта противоречивость, конечно, отражала те сложные социальные противоречия, которые потрясали нашу страну в первые годы строительства социализма.

Семь лет наша страна шла вперед под руководством В. И. Ленина. С 1924 по 1930 год обстановка была особенно сложной. В тяжелой борьбе защищалась и утверждалась ленинская линия развития социализма. К концу 20-х годов страна твердо встала на путь индустриализации и проведения в жизнь ленинского кооперативного плана в деревне. В этих условиях общественные ошибки ученых приобретали особую остроту.

Евгеника, требуя биологической переделки человека в целях создания генетически высшей расы людей, превратилась в систему ошибочных общественных взглядов, антагонистичных по отношению к марксизму-ленинизму. Эти взгляды были жестоко раскритикованы в конце 20-х и начале 30-х годов. Принципиальные основы этой критики сохраняют свое значение и по сей день.

Крупнейшим генетиком 20-х годов считался Сергей Сергеевич Четвериков. В 1925-1928 годах он был доцентом Московского университета, заведующим отделом генетики Института экспериментальной биологии и моим непосредственным учителем по генетике в студенческие годы.

С. С. Четвериков родился 24 апреля 1880 года в Москве. Его отец был крупным фабрикантом, владельцем большой суконной фабрики.

Студенты с особым вниманием слушали лекции С. С. Четверикова. Он был изумительным педагогом, уделял очень большое внимание подготовке своих лекций. Сергей Сергеевич руководил моей дипломной работой и рекомендовал меня в аспирантуру при Московском государственном университете. Он часто подчеркивал, что я являюсь его учеником. В 1959 году, по завещанию С. С. Четверикова, его брат Николай Сергеевич Четвериков, известный статистик, переслал мне в Москву всю его личную научную библиотеку.

С 1919 года С. С. Четвериков читал в Московском университете курс "Введение в теоретическую систематику", который, по сути дела, был курсом генетики и биометрии. В 1924 году он уже официально возглавил в Московском университете специализацию по генетике. Сергей Сергеевич Четвериков являлся одним из основателей важнейшей современной дисциплины - учения о генетике и эволюции популяций.

Чарлз Дарвин обосновал теорию эволюции организмов, показав, что виды развиваются в природе под влиянием естественных материальных законов, что появление целесообразного строения есть следствие естественного отбора, изменчивости и наследственности. Дарвиновская теория создала научную базу для работ селекционеров, преобразующих наследственность растений и животных.

XX столетию предстояло объяснить те внутренние материальные факторы, которые обусловливают процесс эволюции. Впервые это удалось сделать С. С. Четверикову в 1926 году в его знаменитой работе "Некоторые моменты эволюционной теории с точки зрения современной генетики", которая положила начало синтезу дарвинизма и генетики, создав современную эволюционную генетику. Это и было поистине исторической вехой в развитии биологии. В начале XX века многие лидеры генетики, такие, например, как Хуго Де Фриз, Бэтсон, Лотси, противопоставляли генетику дарвинизму. Они уверяли, что теория Дарвина устарела и что на смену ей пришла генетика. При этом, в их понимании, генетические факторы эволюции совершали свою работу по внутренним законам при действии естественного отбора, вне формирующего влияния среды.

С. С. Четвериков опубликовал всего лишь 26 научных работ, однако 5 из них имеют первостепенную важность.

Научная деятельность С. С. Четверикова сразу началась с принципиальных открытий. Еще будучи студентом, в 1903 году он, наблюдая за развитием популяций бабочек, сформулировал понятие о "волнах жизни", показав неравномерность размножения популяций во времени. С 1903 по 1906 год Сергей Сергеевич опубликовал пять работ. В 1906 году его идеи о "волнах жизни" были опубликованы.

1 марта 1914 года при открытии Московского энтомологического общества, одним из основателей которого был С. С. Четвериков, он выступил с докладом "Основной фактор эволюции". Эта работа была переведена, и один из всемирных конгрессов энтомологов вместо президентской речи открылся статьей С. С. Четверикова, прочтенной президентом конгресса.

Однако все эти работы были только прелюдией к исторической деятельности С. С. Четверикова как генетика и эволюциониста. Важнейший этап в его жизни начался в Институте экспериментальной биологии и в Московском университете. Здесь в 20-е годы он сделал фундаментальные открытия, оставившие глубокий след в истории мировой науки.

В 1926 году С. С. Четвериков написал свою уже упоминавшуюся мной статью и провел первый экспериментальный анализ генетики популяций дрозофилы. Эти исследования он доложил в 1927 году на Международном генетическом конгрессе в Берлине. Его доклад "Об одной проблеме эволюции и ее экспериментальном решении" был одним из важнейших событий этого мирового форума генетиков. Советская делегация на конгрессе в Берлине была представлена Н. И. Вавиловым, С. С. Четвериковым, А. С. Серебровским и Г. Д. Карпеченко.

Для характеристики взаимоотношений С. С. Четверикова с его учениками расскажу такой случай, который произошел во время экзамена. Я с величайшим интересом прочел и много раз перечитывал статью своего учителя "Некоторые моменты эволюции с точки зрения современной генетики". Одно ее место, где рассматривается вопрос о роли изоляции, вызвало у меня чувство неудовлетворенности. Вопрос явно не решался с позиций теории Четверикова. А на экзамене по биометрии он как раз задал мне среди других и этот вопрос. Экзамен превратился в научный диспут. Сергей Сергеевич вначале спорил, затем стал внимательно слушать, а под конец сказал: "Не уверен, Дубинин, что вы правы, однако, пожалуй, здесь что-то есть. Займитесь этим вопросом". За мотивированное научное несогласие с ним он поставил мне отличную оценку. В 1931 году появилась моя статья "Генетико-автоматические процессы и их значение для механизма органической эволюции", в которой был изложен новый подход к пониманию генетических явлений при изоляции. Основы этого подхода были заложены в споре с моим учителем на экзамене в 1927 году.

В другом случае разговор на теоретические темы с С. С. Четвериковым окончился не так счастливо. Летом 1927 года он приехал к нам на Звенигородскую станцию во время летней студенческой практики. Встретившись в лесу, мы разговорились с ним, и я сказал ему, что сейчас меня мучит вопрос о природе доминантности. Сергей Сергеевич удобно уселся на высокий березовый пень и, покачивая в руке веточку клена, внимательно слушал. Я пытался изложить ту мысль, что доминантность - это, по-видимому, не свойство гена как такового, она определяется особенностями той генотипической среды, в которой проявляется мутация. Сами особенности генотипической среды создаются под влиянием отбора. По-моему, горячо заявил я, мутации, если они действительно новые, должны быть доминантными, а затем уже отбор, изменяя гены, тем самым изменяет и генотипическую среду и характер проявления мутаций.

Сергей Сергеевич слушал меня не прерывая. Мои ссылки на учение о генотипической среде, обоснованное им в знаменитой статье 1926 года, его не подкупили. Он сурово высказал мне свое мнение. "Я должен отметить,- сказал Сергей Сергеевич,- что замечаю у вас, Дубинин, склонность к беспочвенному теоретизированию. Ваша задача - начать экспериментальную работу и вначале глубоко овладеть предметом, а уж затем, если бог даст, принимайтесь за теории".

Я бросил свои размышления о природе доминантности, а жаль! Через два года англичанин Р. Фишер выступил со своей знаменитой теорией эволюции доминантности. В основах этой теории я узнал мой лепет перед суровым учителем, за который он так безжалостно отчитал меня в тени белых, летних, торжествующих берез.

В наши дни вопросы управления процессами естественной эволюции в биосфере Земли занимают одно из первых мест среди проблем науки и практики современного естествознания. В течение многих миллионов лет эволюция жизни на Земле от простейших до сложных современных организмов протекала под действием естественных законов природы. Появление на Земле человека означало переломный момент в истории нашей планеты. На определенной ступени развития он стал вмешиваться в процессы естественной эволюции. В результате человеческой деятельности условия жизни животных, растений, микроорганизмов и вирусов во многом изменены. Теперь же, в эпоху общего технического прогресса, химизации и широкого внедрения атомной энергии, жизнь на Земле столкнулась с действием новых факторов, имеющих глобальный характер.

Возьмем в качестве примера взаимоотношения лесов и человека. Лес - это могущественная стихия, долго живущая своей сложной, независимой от человека жизнью. Человек использует лес как одну из главных производительных сил природы. Это использование приняло такие формы, что сейчас мы начинаем испытывать острую заботу о будущем леса, при этом не только о сохранении, но и о повышении его планетарной деятельности. Творческое вмешательство в жизнь леса, на базе общего учения о лесе, должно быть основано на использовании союза генетики и селекции.

Нас окружает грандиозный мир вирусов, бактерий, микроорганизмов, насекомых, грибов и т. д. В нем идут стихийные процессы, из которых многие направлены против человека и против его деятельности. Вспышки гриппа связаны с появлением новых вирулентных форм вирусов. Создание сортов растений, наследственно устойчивых к разным заболеваниям, вызывает эволюцию возбудителей этих болезней, которые поражают сорта, бывшие ранее устойчивыми к старым расам. Эпоха пассивной защиты проходит. Задача состоит в развитии контроля над всеми этими явлениями. Впереди стоят грандиозные задачи контроля над жизнью в мировых океанах. Загрязнение среды угрожает наследственности самого человека.

Задача эволюционной генетики состоит в том, чтобы раскрыть генетические основы процессов эволюции и затем научиться управлять их течением. По словам Н. И. Вавилова, "селекция - это эволюция, управляемая человеком". И очевидна кардинальная роль генетики популяций для новых, современных методов селекции растений и животных. Генетика популяций - важнейшее направление в современной синтетической биологии, развитие которого призвано сделать человека подлинным властелином жизни. Будущее человечества связано с решением этой задачи. Эволюция жизни на нашей планете из процесса, подчинявшегося лишь законам наследственности, изменчивости и естественного отбора, должна превратиться в новую грандиозную сферу сознательной деятельности человека. И у истоков этого выдающегося современного направления науки и практики лежат труды замечательного советского исследователя Сергея Сергеевича Четверикова.

...В 1935 году С. С. Четвериков был избран на должность заведующего кафедрой генетики Горьковского университета, и весь остаток его жизни оказался связан с городом Горьким и с его университетом. В Горьком С. С. Четвериков читал свои изумительные лекции по генетике. Он провел математический анализ последствий от применения родственного разведения. Оставил наброски по построению системы организмов. Я думаю, что его последняя работа, которая отличается исключительной глубиной, пока еще не в полной мере оценена и ее идеям предстоит большое будущее.

2 июля 1959 года 79 лет от роду Сергей Сергеевич Четвериков скончался и похоронен в Горьком.

В мае 1969 года в Горьковском государственном университете состоялось первое заседание учрежденных Академией наук СССР Четвериковских чтений. Честь первого выступления была предоставлена мне, и я в Горьком перед обширной аудиторией выступал с речью "Современные проблемы эволюционной генетики".

С. С. Четвериков с 1924 по 1929 год возглавлял семинар по теоретической генетике. Заседания этого семинара посещали его старшие ученики - Б. Л. Астауров, С. М. Гершензон, Н. К. Беляев, П. Ф. Рокицкий, Д. Д. Ромашов, Е. И. Балкашина, B. В. Сахаров, А. Н. Промптов и другие молодые люди. В составе семинара числились старшие ученые - Н. К. Кольцов, C. Л. Фролова, П. И. Живаго, А. С. Серебровский. Однако они изредка посещали эти собрания. Особенностью этого семинара была закрытость. Посещать его заседания позволялось только официальным членам. Эти заседания проходили не в Институте экспериментальной биологии, а на квартирах - по очереди - у его членов. За чаепитием происходило свободное "орание" с правом прерывать друг друга, останавливать и перебивать докладчика вопросами, замечаниями или возражениями. Поэтому семинар и получил название COOP. Участники семинара должны были читать на трех европейских языках. Попасть в этот избранный круг казалось большой честью. В 1928 году я обратился к С. С. Четверикову с просьбой разрешить мне участвовать в работе СООРа. "Буду рад видеть вас на этих заседаниях,- сказал Сергей Сергеевич,- однако у нас имеется обязательное правило. Прием каждого нового члена СООРа требует голосования, и, если при этом предполагаемый кандидат получит хотя бы один черный шар, его не принимают в состав участников семинара". Я такой шар, или шары, получил и не был допущен в состав СООРа.

В 1929 году заседаниям СООРа было предъявлено обвинение, имеющее политическую окраску. Пострадал С. С. Четвериков, в 1929-1932 годах он работал консультантом зоосада в Свердловске, в 1932-1935 годах читал лекции по борьбе с сельскохозяйственными вредителями в учебном комбинате города Владимира, в 1935 году занял кафедру генетики в Горьковском госуниверситете. В этом городе С. С. Четвериков жил до своей смерти. Некоторым другим участникам СООРа пришлось работать некоторое время вне пределов Москвы. Б. Л. Астауров и Н. К. Беляев уехали в Ташкент в среднеазиатский НИИ шелководства.

В 1927 году я был студентом на предпоследнем курсе университета и в основном закончил опыты по дипломной работе у С. С. Четверикова. Мне пришлось перейти к Александру Сергеевичу Серебровскому, который читал нам в университете курс генетики животных. В это время А. С. Серебровский заведовал кафедрой генетики Московского зоотехнического института и нуждался в кадрах генетиков. Четвериков обратил его внимание на меня и рекомендовал взять на кафедру. Через некоторое время Сергей Сергеевич позвал меня в профессорский отсек на большом практикуме и там, среди книжных шкафов, где горела зеленая лампа на круглом столе, сказал, что советует мне поступить ассистентом к А. С. Серебровскому.

А. С. Серебровский зачислил меня ассистентом кафедры, и я стал его помощником по курсу генетики. Иногда он доверял мне читать вместо него лекции по курсу. Вначале мое появление на кафедре из-за слишком очевидной молодости вызывало недоумение, затем все встало на свои места.

В 1927 году А. С. Серебровскому было 35 лет. Он родился 18 февраля 1892 года в семье архитектора в Туле. В свое время, еще будучи студентом Московского университета, который окончил в 1914 году, Серебровский начал работать в лаборатории Н. К. Кольцова, а затем в институте - с 1921 по 1927 год - ассистентом.

Еще во время учебы в университете А. С. Серебровский женился. Его жена, Р. И. Серебровская, также будучи генетиком, на протяжении всей его жизни была ему верным помощником и другом. К 1927 году А. С. Серебровский отошел от школы Н. К. Кольцова, окончательно став на самостоятельную дорогу. Несколько лет он работал заведующим кафедрой в Московском зоотехническом институте.

В 1930 году после ухода С. С. Четверикова из МГУ А. С. Серебровский организовал кафедру генетики и стал ее заведующим. В 1931 году при его участии создается сектор генетики и селекции во Всесоюзном институте животноводства. В 1935 году он и Н. К. Кольцов были избраны академиками ВАСХНИЛ. С 1929 по 1932 год А. С. Серебровский заведовал лабораторией генетики в Институте имени К. А. Тимирязева. Я был ассистентом на кафедре А. С. Серебровского в начале его научной и организаторской деятельности. Мне с ним пришлось проработать бок о бок в течение четырех лет, с 1927 по 1931-й.

А. С. Серебровский много сделал для развития генетики. Ряд работ он посвятил теории гена, генетике популяций, общим проблемам генетики и селекции. Ему принадлежит много начинаний по связи генетики и животноводства. Он выполнил замечательные работы по генетике кур и по теории селекции. Наши с ним интересы перекликались в вопросах теоретической генетики. Александр Сергеевич имел талантливую, смелую голову, однако часто случалось, что он терял чувство меры. Эта смелость была источником и его продвижений вперед, и его ошибок.

Главной теоретической идеей о природе гена А. С. Серебровский считал теорию присутствия-отсутствия. Эта теория в 1905 году была предложена знаменитым генетиком Англии Бэтсоном, у которого в начале века проходил свою заграничную учебу Н. И. Вавилов. Бэтсон отрицательно относился к хромосомной теории наследственности и создал формальную, но вместе с тем далеко идущую гипотезу о природе мутаций. На некоторое время эта гипотеза завладела умами генетиков.

Отказываясь от попыток понять, что же происходит в гене при мутациях, Бэтсон полагал, что реальной изменчивости генов не существует, что происходят только выпадения генов (отсутствие) из ранее более сложных генотипов (присутствие). Этот взгляд повел Бэтсона к совершенно идеалистической теории эволюции, которую он противопоставил дарвинизму. Бэтсон полагал, что у первичных организмов имелся сложнейший генотип, в котором присутствовали все гены будущих органических форм. Однако в этом наборе были и такие, которые тормозили проявление многих других генов. Затем прошли мутации, гены-подавители выпали, и стало проявляться все больше и больше тех видов, вплоть до человека, генотипы которых, как в шкатулке, существовали в генотипе исходных, внешне примитивных амебовидных клеток.

Идеи Бэтсона встретили самую резкую критику со стороны представителей хромосомной теории наследственности, и в первую очередь со стороны Т. X. Моргана. Н. И. Вавилов, всегда с большим уважением говоривший о Бэтсоне, никогда не разделял его ошибочных взглядов на мутации и на эволюцию.

А. С. Серебровский чрезвычайно увлекся идеями Бэтсона и стал самым завзятым бэтсонианцем в мировой литературе. Он поставил своей задачей совместить хромосомную теорию с идеями Бэтсона. Ему казалось, что таким путем можно построить новую и даже якобы диалектически обоснованную генетическую теорию, поскольку, мол, присутствие есть противоположность отсутствия. Исходя из этих взглядов, он полагал, что мутации во всех случаях есть реальное выпадение из хромосом определенного микроучастка. Очевидно, что в случаях появления мутации хромосома должна физически укорачиваться. Применяя особые методы, Серебровский сделал безуспешную попытку измерить величину этого укорочения, полагая таким путем добраться до установления размеров гена. Но эти взгляды не были поддержаны ни у нас, ни за рубежом. Между мной и Серебровским возникли расхождения во взглядах по коренным вопросам теории гена и генетики человека, затем эти расхождения переросли в серьезные разногласия.

А. С. Серебровский увлекался русификацией названий мутаций у дрозофилы и у курицы. Летальные гены, то есть те мутации, которые, проявляясь у особи, ведут ее к смерти, он называл "лиходеями", а ряд мутаций у дрозофилы предложил называть терминами "гужи", "пузыри", "тьма" и т. д. Несколько работ Серебровский посвятил изучению географического распространения генов в популяциях, обосновав ими очень интересное направление в генетике популяций, которое назвал геногеографией.

А. С. Серебровский принадлежал к школе автогенетиков, которые считали, что внешние условия не вызывают изменений наследственности, поэтому, когда в 1927 году появилась работа Г. Д. Меллера о получении мутаций у дрозофилы под действием рентгеновского излучения, был совершенно потрясен. Он напечатал в газете статью под названием "Четыре страницы, которые потрясли мир" об открытии Меллера. Но и это не изменило его воззрений на сущность мутаций, он оставался убежденным сторонником теории присутствия-отсутствия, а возникновение естественных мутаций объяснял только внутренними причинами.

Мне пришлось участвовать в работе под руководством A. С. Серебровского по получению мутаций у дрозофилы с помощью рентгеновского излучения. Мы повторяли и развивали работу Г. Д. Меллера. Это время вспоминается как веселое, светлое. Сам Александр Сергеевич и его сотрудники - B. Е. Альтшулер, В. Н. Слепков, И. И. Агол и я - были очень молоды. Мы понимали, что под действием рентгеновского излучения возникает масса мутаций, надо только хорошенько разбираться в материале.

В дискуссиях, которые разгорелись в борьбе за хромосомную теорию наследственности, А. С. Серебровский занимал решительную, бескомпромиссную линию. Он был одним из главных докладчиков на ряде последовавших в 30-е годы дискуссий по генетике.

К сожалению, в вопросах генетики человека А. С. Серебровский оказался на порочных позициях евгеники и дошел при этом до крайних выводов. В 1929 году он писал, что "разрешением вопроса об организации отбора у человека будет распространение получения зачатия от искусственного осеменения рекомендованной спермой, а вовсе не обязательно от "любимого мужчины"^*. Серебровский полагал, что это будет способствовать социалистическому строительству. Улучшая таким образом породу людей, по его мнению "наверно, пятилетку можно было бы выполнить в 2,5 года".

^* (Медико-биологический журнал, 1929, вып. 5, с. 16.)

Легко себе представить, какую волну общественного осуждения вызвали эти заявления, не считающиеся с личностью человека и институтом семьи.

В 1930 году А. С. Серебровский вступил в кандидаты Коммунистической партии. Он избирался депутатом Моссовета. Воспитал много учеников, среди которых известными учеными стали Л. В. Ферри, Б. Н. Сидоров, Н. И. Шапиро, Б. Н. Васин, Я. Л. Глембоцкий, О. А. Иванова, В. Е. Альтшулер и другие.

Вспоминая прошлое, первые годы моего вхождения в науку, я вижу, как Александр Сергеевич Серебровский всегда сам сидел за бинокулярной лупой и рассматривал дрозофил, его личный пример увлекал товарищей по работе. Он всех погружал в атмосферу творчества. Это были светлые дни, дни первых открытий в науке. Они ничем не омрачались. Трудности были еще впереди.