Дискуссии в генетике в связи с диалектикой. Лжедиалектика и генетика
Разумеется, опыт взаимодействия диалектического материализма с генетикой не исчерпывается теми дискуссиями, которые проходили, в частности, в советской науке, хотя они имели во многих случаях решающее значение, существенно определив - не только в своих позитивных, но и в негативных аспектах - то положение, с которым мы сталкиваемся отчасти и сегодня. Кроме того, сами эти дискуссии следует понимать шире, чем это соответствует буквальному смыслу слова, поскольку они лишь как бы фокусировали те конкретные процессы "соединения" генетики с диалектикой, которые развивались в науке. С другой стороны, они являются частью более общих процессов взаимодействия диалектического материализма с биологией и естествознанием в целом, исторически обозначающих ряд этапов, на каждом из которых решались свои специфические задачи. Чтобы отчетливее увидеть те новые философские проблемы современной генетики, которые требуют диалектико-материалистической интерпретации, целесообразно подойти к ним с учетом этих исторических этапов и задач.
Первоначально, в ходе возникновения и формирования диалектического материализма, основная задача состояла, как известно, в том, чтобы показать научную значимость и необходимость его основных принципов для естествознания - в том числе биологии. При всем том, что диалектический материализм сам по себе является известным продуктом развития естествознания (вспомним значение трех великих открытий, два из которых - клеточная теория и дарвиновское учение об эволюции видов - принадлежат биологии), непосредственно он был создан в философии, на основе ее традиций и развития. Социальная практика и наука явились первоначально в большей мере, чем естествознание, сферой главных обобщений и применений диалектического материализма. Логика "Капитала", а не диалектика природы определяли его основное содержание.
Но последняя была столь же необходима, и на известной стадии она стала предметом специального исследования. Энгельс первым предпринял такое исследование, хотя и не смог довести его до конца, поскольку и ему в конце-концов пришлось сосредоточиться главным образом на вопросах социально-экономических, завершая дело всей жизни своего великого друга. В трудах Энгельса было не только достигнуто возможное в тех условиях и для тогдашнего уровня науки "соединение" диалектического материализма с естествознанием, в частности с биологией, показано его значение в исследовании закономерностей природы, но и в связи с этим выявлены новые пути обогащения и развития самой диалектики как науки.
На новом этапе развития естествознания и диалектического материализма В. И. Ленин продолжил и углубил исследования, начатые Энгельсом. Общим проблемам взаимодействия диалектико-материалистической философии и естествознания, решаемым прежде преимущественно в теоретической форме, он придал и практическое звучание, когда в нашей стране победила Октябрьская революция и встала задача утверждения научного мировоззрения среди широких масс трудящихся, превращения его принципов в господствующие во всех сферах духовной жизни нашего общества и не в последнюю очередь - в науке о природе.
В своей программной статье "О значении воинствующего материализма" В. И. Ленин сформулировал, как известно, идею союза философии и естествознания, который является объективной необходимостью для них, условием их плодотворного развития. Говоря о том, что философы должны "следить за вопросами, которые выдвигает новейшая революция в области естествознания", и привлекать к совместной работе естествоиспытателей, В. И. Ленин подчеркивал, что, поскольку "без философских выводов естествознанию не обойтись ни в коем случае", "естественник должен быть современным материалистом, сознательным сторонником того материализма, который представлен Марксом, то есть должен быть диалектическим материалистом". Только при этом условии можно выдержать борьбу против натиска буржуазных идей и восстановления буржуазного миросозерцания. В. И. Ленин поставил в этой связи вопрос о систематическом изучении "диалектики Гегеля с материалистической точки зрения, т. е. той диалектики, которую Маркс практически применил и в своем "Капитале", и в своих исторических и политических работах"*.
* (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 45. С. 29, 30.)
Этот ленинский вывод стал основой последующей работы в исследовании и философском обобщении проблем естествознания, в частности биологии и генетики. Уже в 20-х годах в нашей стране появляются труды, в которых делаются первые попытки "соединения" диалектического материализма с биологией, применения диалектики в исследовании закономерностей живой природы. Вместе с тем начинаются острые дискуссии по этим вопросам, происходят принципиальные столкновения мнений между сторонниками хромосомной теории наследственности, генетиками и ламаркистами, затрагивающие широкий круг методологических проблем.
Оценивая этот первый тур дискуссий, необходимо иметь в виду всю сложность отражаемых ими процессов. Дело касалось крутого перелома в мировоззрении многих ученых, сложившемся еще до Октябрьской революции. Старые традиции и предрассудки тормозили развитие этого процесса, однако новые мировоззренческие идеи и принципы все более завоевывали умы ученых, честно и открыто вставших на сторону революции, активно включившихся в социалистическое переустройство общества в нашей стране. Коммунистическая партия умело направляла этот процесс, не обходившийся, разумеется, без трудностей и ошибок. Ведь речь шла, в сущности, о первых широких подходах в овладении биологами диалектико-материалистической методологией. Интенсивные поиски сопровождались, однако, не только ошибками, но и замечательными находками, имеющими большое значение и для современной науки. Они привели в конечном счете к массовому и сознательному переходу биологов на позиции диалектического материализма.
В начале 20-х годов этот процесс осложнялся тем, что ряд ученых не просто не принимал диалектический материализм, но и вел открытые или замаскированные атаки на него. Еще получали известное распространение идеалистические философские концепции в естествознании, борьба против которых - при отсутствии необходимого опыта и традиций - принимала порой однобокий характер, сопровождалась левацкими перегибами. В. И. Ленин в статье "О значении воинствующего материализма" подверг острой критике одну из форм таких "левых" перегибов, которая выразилась, в частности, у А. К. Тимирязева в отождествлении научного содержания теории относительности и реакционных философских выводов из нее.
Эти тенденции не были, однако, преодолены в 20-х годах, а их рецидивы давали о себе знать еще довольно длительное время, получив свое предельное выражение в деятельности школы Т. Д. Лысенко и ее философских сторонников и интерпретаторов. Общность их методологической основы не должна вместе с тем заслонять от нас существенного различия в обстановке, в условиях, принципиально отличающих идейную атмосферу 20-х годов, когда еще только ставилась задача проникновения диалектического материализма в биологию и делались первые трудные шаги в ее реализации.
В резолюции ЦК нашей партии от 18 июня 1925 г. было отмечено, что "процесс проникновения диалектического материализма в совершенно новые области (биологию, психологию, естественные науки вообще) уже начался"*. К этому времени был опубликован ряд работ, которые убедительно свидетельствовали о начале такого процесса (статьи в журнале "Под знаменем марксизма" В. Сарабьянова, И. Орлова, Б. Завадовского, Ф. Дучинского, А. Бертенева и др.) . Б. М. Козо-Полянский выпустил книгу "Диалектика в биологии", в которой он, как это отмечено в ее подзаголовке, сделал "пробный очерк контакта эволюционной теории и материалистической диалектики"**.
* (О партийной и советской печати: Сб. документов. М., 1954. С. 344.)
** (Козо-Полянский Б. М. Диалектика в биологии. Ростов-на-Дону; Краснодар. 1925.)
Утверждение диалектико-материалистических принципов в биологии вообще и в генетике в частности проходило в борьбе с неовиталистическими концепциями (Г. Дриш и др.), с неодарвинизмом и неоламаркизмом. В 1922 г. советский биолог и географ Л. С. Берг опубликовал свою книгу "Номогенез, или Эволюция на основе закономерностей", в которой он с неоламаркистских позиций отбрасывал дарвиновское учение о естественном отборе и отстаивал наличие "изначальной целесообразности", трактуемой, по существу, виталистически. Дискуссии вокруг этих проблем имели самое прямое отношение к генетике. Они позволили развить ряд новых методологических соображений в связи с общей задачей ее "диалектизации".
Б. М. Козо-Полянский, например, решительно отвергая точку зрения В. Н. Сарабьянова*, который "предпочитал" дарвинизму теорию номогенеза Л. С. Берга, вместе с тем критически относился и к попыткам противопоставить генетику дарвиновской теории эволюции. Возражая В. Н. Сарабьянову, поддерживавшему некоторые неодарвинистские, автогенетические идеи Ю. А. Филипченко, развитые им, в частности, в книге "Изменчивость и эволюция", Б. М. Козо-Полянский писал, что "генетика действительно устранила дарвинизм, но дарвинизм в кавычках. Этот "дарвинизм" не принадлежит Дарвину, а сочинен его противниками"**.
* (См.: Сарабъянов В. Н. Назревший вопрос//Спутник коммуниста. 1923. № 20.)
** (Козо-Полянский Б. М. Диалектика в биологии. С. 47.)
Конечно, нельзя не видеть, что в философских обобщениях проблем биологии и генетики того времени было еще много моментов весьма формальных, поверхностных, больше, если можно так выразиться, хороших намерений, сопровождавшихся неоправданными преувеличениями, чем действительного анализа проблем с позиций диалектики. Это и приводило к тому, что, в частности, в книге Б. М. Козо-Полянского ставилась, например, задача "указать биологические примеры триады", в ней, в сущности, стиралось всякое различие между "дарвиновской диалектикой и марксистской диалектикой". "Эволюционная точка зрения в биологии,- писал Б. М. Козо-Полянский,- и есть диалектическая точка зрения в ее специальном для этой науки понимании. В соединении с селекционным принципом Дарвина эволюционное учение представляет собою материалистическую диалектику в биологической редакции, и Дарвин, доказавший прогрессивное движение и связность органического мира и объяснивший их чисто материалистически, может быть назван, по всей справедливости, вместе: и Гегелем, и Марксом биологии"*.
* (Козо-Полянский Б. М. Диалектика в биологии. С. 90.)
Первые попытки "контакта" диалектики с биологией и генетикой сразу же стали предметом широкого обсуждения. Это нашло свое отражение и в развернувшейся во второй половине 20-х годов дискуссии между так называемыми механистами, возглавлявшимися И. И. Степановым, и "диалектиками", группировавшимися в основном вокруг А. М. Деборина. В это время были впервые опубликованы работа Ф. Энгельса "Диалектика природы", часть конспекта В. И. Ленина "Науки логики" Гегеля, его фрагмент "К вопросу о диалектике". Поэтому дискуссия касалась в основном вопроса о взаимосвязи философии и естествознания. Она затронула многие общебиологические и специальные генетические проблемы, требовавшие диалектического подхода и интерпретации. К ним относится в первую очередь вопрос о "сводимости" биологической формы движения материи к физической и химической. Но самое главное - это проблема, связанная с пониманием сущности диалектического метода в его отношении к частным методам исследования.
Немало ошибочного и одностороннего (разумеется, с сегодняшней точки зрения) было высказано в ходе обсуждения этих проблем как "механистами", так и "диалектиками", однако в целом эта дискуссия сыграла свою положительную роль (в особенности на первых ее стадиях). Она оказала большое воздействие на развитие "контактов" диалектики с биологией и генетикой.
В ходе дискуссии диалектико-материалистическая интерпретация проблем генетики в ее связи с теорией эволюции развивалась в направлении борьбы против механистических ограниченностей концепций наследственности и изменчивости, однако основное острие было направлено против механоламаркизма. Характерными в этом плане были позиции А. С. Серебровского, Н. П. Дубинина, С. Г. Левита, И. И. Агола, М. Л. Левина и др. Н. П. Дубинин, например, в своей статье "Природа и строение гена" прямо ставил вопрос о необходимости целостных подходов в генетических исследованиях, о рассмотрении изменчивости гена, считая, что это "получает, помимо своего конкретного значения для генетики, еще и громадное методологическое значение"*. Он выступил против лотсианства, отметив, что "тут вся эволюция сводится к различным комбинациям вечно неизменных наследственных субстанций. Такая точка зрения есть отрицание эволюции и, по существу, означает возврат к линнеевской точке зрения, под прикрытием новейшей терминологии"**. Подчеркивая, что эволюция "есть прежде всего процесс созидательный"***, Н. П. Дубинин критиковал одновременно точку зрения на изменение генов и эволюцию, которая выделяет лишь количественную сторону, устанавливал ее связь с качественными изменениями, стремился исследовать их в системной целостности.
* (Естествознание и марксизм. 1929. № 1. С. 60.)
** (Естествознание и марксизм. 1929. № 1. С. 60.)
*** (Естествознание и марксизм. 1929. № 1. С. 60.)
Защищая генетику от нападок ламаркистов, пытаясь отстоять основное содержание законов Менделя - Моргана, дать им такую трактовку, которая учитывала бы сложность строения гена, его изменяемость, ряд ученых вместе с тем излишне категорически акцентировали внимание лишь на внутренних факторах, недооценивая роль внешней среды в развитии организмов. Поэтому борьба против ламаркизма в тех условиях сопровождалась во многих случаях абсолютизацией некоторых сторон теории генетики, требовавших критического отношения. Она принимала порой неоправданно жесткие и острые формы, внося в науку элементы, деформирующие объективное познание истины.
Интересны и показательны в этом плане дискуссии, проводившиеся, в частности, в обществе биологов-материалистов. Так, например, по ходу обсуждения доклада Б. М. Завадовского о соотношении развиваемой им "механики развития" и генетики встал вопрос о ламаркизме. Н. П. Дубинин отметил в своем выступлении, что "между ламаркизмом и морганизмом никакого синтеза быть не может, ибо основные концепции генетики абсолютно противоречат ламаркизму. Морганизм и ламаркизм - это два противостоящих мировоззрения, попытка их соединения может привести только к эклектике, борьба между ними должна пройти до конца и победит что-нибудь одно: или ламаркизм, или морганизм... Нужно надеяться, что ламаркизм не победит"*.
* (Естествознание и марксизм. 1929. № 3. С. 135. (Курсив мой.- И. Ф.).)
Это предсказание Н. П. Дубинин неосмотрительно уточнил, однако, в своей статье, опубликованной в том же году, заключив: "Да ведь борьба (между ламаркизмом и морганизмом.- //. Ф.)т собственно, и закончена"*. Разумеется, говорить так было преждевременно, и это показал весь последующий ход дискуссий в генетике. Но в одном отношении это было правильно - ламаркизм как течение, противопоставляемое генетике, полностью исчерпал себя уже в то время. Тем более "парадоксальным" было стремление оживить его, которое обнаружилось в последующие годы.
* (Естествознание и марксизм. 1929. № 4. С. 88. (Курсив мой.- И. Ф.).)
Как уже говорилось, борьба против ламаркизма велась в рамках дискуссии между так называемыми "механистами" и "диалектиками". Ее итоги были подведены на II Всесоюзной конференции марксистско-ленинских научных учреждений (1929 г.). В резолюции по докладу А. М. Деборина она отметила, что "в СССР диалектический материализм, неуклонно расширяя свое влияние на самые широкие массы, все более и более проникает во все области научного знания... Начата разработка проблем современного естествознания с точки зрения диалектического материализма. За эти годы сложился и вырос кадр работников-коммунистов в области философии и естествознания"*. Вместе с тем конференция сочла, что "в области естествознания делаются лишь первые шаги применения марксистского метода"**. Она отметила необходимость продолжения "систематической критики и разоблачения" механистического направления, дальнейшей разработки теории диалектики и углубленного проведения ее метода в естествознании.
* (Естествознание и марксизм. 1929. № 3. С. 211. (Курсив мой.- И. Ф.).)
** (Естествознание и марксизм. 1929. № 3. С. 211. (Курсив мой.- И. Ф.).)
В резолюции по докладу О. Ю. Шмидта, специально посвященной задачам марксистов в области естествознания, конференция высказалась по многим насущным вопросам более всесторонне и глубоко. Она подчеркнула, в частности, что "западная наука не представляет единого целого. Большой ошибкой было бы отделаться огульной характеристикой ее как "буржуазной" или "идеалистической". Ленин отличал "стихийных материалистов", к которым в то время принадлежало большинство экспериментаторов, от идеалистов, махистов и пр.... С другой стороны, растет стихийная, неосознанная тяга к диалектике... Сознательных диалектиков-материалистов на Западе нет, но элементы диалектики имеются у очень многих научных мыслителей, часто в идеалистической и эклектической оболочке. Наша задача - найти эти зерна, очистить и использовать их"*.
* (Естествознание и марксизм. № 3. С. 212, 213.)
Оценивая происходившую в течение ряда лет дискуссию, конференция в этой своей резолюции отмечала: "Борьба диалектиков и механистов, ввиду отсутствия в лагере диалектиков подготовленных естественников, вначале получила форму дискуссии между философами, с одной стороны, и естественниками - с другой. Рост наших собственных кадров вскоре, однако, изменил ситуацию, и борьба уже перекинулась в лагерь самих естественников. Механистическая группа остановилась беспомощно перед возникшими затруднениями и, не будучи способной подвергнуть накопившийся материал диалектической обработке, тянула философию и естествознание назад, ослабляя тем наши позиции в борьбе с идеализмом, а иногда, сама того не сознавая, скатывалась к идеализму. Эта борьба, отнявшая много сил и времени, имела следующие результаты: а) углубила понимание диалектического материализма в среде естественников-марксистов; б) возбудила у естественников-немарксистов интерес к диалектическому материализму, а у некоторых - и стремление его изучать; в) показала философам-марксистам крайнюю необходимость большей увязки их работы с работой естественников. Однако эту борьбу ни в коем случае не следует считать законченной, ибо и в настоящее время значительная часть естественников, делая в своих конкретных исследованиях порой блестящие диалектические построения, вследствие отсутствия философского образования и боязни последовательных марксистских выводов в общетеоретических заключениях тяготеет к механическому миропониманию"*.
* (Естествознание и марксизм. № 3. С. 213.)
Надо сказать, что к этому времени дискуссия между "механистами" и "диалектиками" во многом трансформировалась по линии чисто групповой, не принципиальной борьбы между "деборинцами" и "тимирязевцами" (философско-методологическим руководством Тимирязевского научно-исследовательского института). Она принимала зачастую - в особенности со стороны "деборинцев" - характер грубого третирования естествоиспытателей, допускавших ошибки механистического и идеалистического толка, уводила в сферу абстрактных, оторванных от естествознания и практики псевдодиалектических спекуляций. Сложные и противоречивые процессы, связанные с перестройкой мировоззрения естествоиспытателей, чрезмерно упрощались, а то и извращались "деборинцами" и "тимирязевцами", которые видели в них сознательное стремление к "воинствующему эклектизму", подлежащему "разоблачению", "решительному отпору"*.
* (См.: Об итогах и новых задачах на философском фронте//Естествознание и марксизм. 1930. № 1 (5).)
Такая нетерпимая позиция извращала ленинскую идею союза философов-марксистов и естествоиспытателей, выдвинутую в качестве программной задачи деятельности, в частности, журнала "Под знаменем марксизма". Поэтому известное постановление ЦК нашей партии от 25 января 1931 г., касающееся этого журнала, вновь привлекло внимание к этой ленинской идее. Оно по-новому определило задачу борьбы в области философии - на два фронта: против механистических извращений, как главной опасности, и против идеалистических (А. М. Деборин и др.)*.
* (См.: О партийной и советской печати. С. 406, 407.)
Создавшаяся в начале 30-х годов ситуация определила новый тур дискуссий, принявших на первых порах, однако, весьма однобокий характер. Это было обусловлено во многом ложной трактовкой ряда идеологических проблем. Необходимость углубленного проведения ленинского принципа партийности, связи теории с практикой и т. д. выражалась зачастую упрощенно и поверхностно, что сопровождалось вульгаризацией этих принципов. Так, например, в редакционной статье, опубликованной в журнале "Естествознание и марксизм", утверждалось, что "философия, естественные и математические науки так же партийны, как и науки экономические или исторические"*.
* (За партийность в философии и естествознании // Естествознание и марксизм. 1930. № 2/3. С. IV. (Курсив мой. - И. Ф.).)
Это сказалось и на отношении к ряду принципиальных проблем генетики в их связи с диалектикой. Показательна в этом плане дискуссия, состоявшаяся на общем собрании общества биологов-материалистов Комакадемии 14 и 24 марта 1931 г. Здесь уже ставилась задача "по пересмотру "святая святых" современной буржуазной биологии", "задача большевистской реконструкции самой науки биологии"*. Как мыслилась в тех условиях реализация этой задачи и какие выводы были отсюда сделаны? Данный вопрос требует специального анализа, поэтому здесь можно отметить лишь отдельные моменты, которые, быть может, и не создадут цельной картины, но позволят в какой-то мере понять самою постановку основных методологических проблем генетики в тех условиях и общие подходы к их разрешению на базе диалектики.
* (Против механистического материализма и меньшевиствующего идеализма в биологии. М.; Л., 1931. С. 5.)
Уже в докладе Б. Токина без каких-либо особых доказательств говорилось, что "фронт биологии - отсталый фронт"*, где имеет место аполитичность, отрыв от практики, скатывание к "меньшевиствующему идеализму", к механицизму и пр. Вместе с тем в нем содержались идеи и подходы, в основе своей имеющие реальный научный смысл, подмечающие действительные ограниченности и недостатки, в частности теории генетики того времени, хотя и не учитывающие зачастую сдвигов, происходящих в ней, и облекающиеся в форму, которая, к сожалению, на довольно длительный период становится "традиционной". В докладе отмечалось, что "генетика помогла разоблачить метафизику ламаркистских построений", но наряду с этим констатировалось следующее: "Если говорить о самых существенных ошибках и неверных установках наших крайних морганистов, к которым, к сожалению, по существу, принадлежат и многие из биологов-марксистов (Агол, Левит, Левин, Серебровский), то все они попали в плен к современной буржуазной генетике. Для них характерно:
* (Против механистического материализма и меньшевиствующего идеализма в биологии. М.; Л., 1931. С. 10.)
1. Совершенно некритическое восприятие учения Вейсмана о непрерывности зародышевой плазмы, изолированности зародышевой плазмы от сомы, рассматривание сомы как "футляра" для половых клеток. До сих пор мы не имеем ни одной действительно материалистической попытки дать анализ вейсманизма. Наоборот, он берется в качестве базы, несмотря на явную метафизичность многих его положений...
Август Вейсман (1834-1914)
2. Рассматривание явлений наследственности, наследственной изменчивости как внутреннего имманентного процесса развития гена или группы генов, сужение роли внешней среды до роли пассивного отбора, до роли сортировки, отбирающей уже возникшие признаки.
3. По существу, эти группы генетиков стоят на точке зрения изначальности гена...
4. Многим из генетиков кажется, что разрешение всех вопросов индивидуального развития, наследственной изменчивости, эволюции может быть достигнуто только генетическим исследованием. Генетическая методика универсализована.
5. Наконец, самое важное: многие, называющие себя марксистами, приравняли генетику к марксизму, современную генетику отождествили с диалектическим материализмом. Генетика вся целиком оказалась "включенной" в диалектический материализм как верх достижений положительной науки. Вместо того, чтобы использовать несомненные достижения современной генетики (а для этого нужно преодолеть ограниченность, метафизичность концепции морганизма), вместо этого многие пошли по пути "диалектика" Серебровского, который в своих некритических увлечениях, как известно, дошел до того, что с помощью генетики думал выполнить пятилетку в 2,5 года"*.
* (Против механистического материализма и меньшевиствующего идеализма в биологии. С. 15, 16.)
Разумеется, последующая ссылка докладчика на поэта Демьяна Бедного, который "дал блестящую отповедь ученому представителю современной моргановской школы"*, как и многие другие крайние и резкие выводы, навеянные атмосферой того времени, существенно обесценивали научное содержание некоторых правильных критических замечаний, касающихся действительных недостатков "крайнего морганизма". Характерно, однако, что само обсуждение методологических проблем генетики и критика ряда ее концепций и выводов осуществлялись пока что на основе признания ее как научной теории, причем резко осуждались ламаркистские взгляды, противостоящие этой теории. Более того, считалось необходимым "усилить борьбу против мехаполамаркистов"**, поскольку механицизм вообще рассматривался в качестве главной опасности.
* (Против механистического материализма и меньшевиствующего идеализма в биологии. С. 16.)
** (Против механистического материализма и меньшевиствующего идеализма в биологии. С. 18.)
Правда, здесь также не обошлось без крайностей, проявившихся, например, в том, что к механистам было причислено большое количество выдающихся биологов, включая И. П. Павлова. Кроме того, как уже говорилось, неоправданной тактически и по существу была чрезмерно прямолинейная направленность борьбы против "эклектизма", в ходе которой под удар ставились и многие честно ищущие, идущие к диалектическому материализму, но ошибающиеся биологи и генетики. Между тем считалось, что "борьба с эклектизмом должна быть беспощадная... Все, кому не лень, объявляют себя сторонниками философии пролетариата и, вульгаризируя ее, усваивая диалектико-материалистическую терминологию, проповедуют с кафедр эклектизм и плодят жуткую литературу"*.
* (Против механистического материализма и меньшевиствующего идеализма в биологии. С. 27.)
В ходе дискуссии по докладу Б. Токина была отмечена эта чрезмерная жесткость оценок и односторонность некоторых выводов. В частности, М. Л. Левин обратил внимание на трудность разработки методологических проблем биологии и генетики, на отсутствие здесь опыта и традиций. Он возразил против приписываемого ему отождествления генетики с диалектическим материализмом, хотя и признал имевшиеся по этому вопросу "перегибы" у С. Г. Левита и А. С. Серебровского. А. С. Серебровский в своем выступлении согласился с критикой его позиций, выразившейся в недооценке борьбы с идеализмом в биологии, но он подчеркивал их непримиримость с ламаркизмом. Б. М. Завадовский объяснил "объективные причины, тот исторический путь, который объективно привел к элементам эклектизма"*.
* (Против механистического материализма и меньшевиствующего идеализма в биологии. С. 43.)
Эти причины и этот путь, к сожалению, оставшиеся неучтенными в борьбе против "эклектизма", заслуживают глубокого внимания. "Мы,- говорил Б. М. Завадовский, имея в виду многих советских ученых,- прошли длительный путь врастания в понимание марксизма как всеобъемляющей методологии, подчиняющей себе все отрасли нашего знания, все области нашей практической деятельности. Несомненно, что исторический путь, которым мы шли к восприятию марксизма, в значительной мере диктовался революционными событиями, которые мы переживали на протяжении 13 лет революции. Для меня, в частности, как для человека, который шел к марксизму от эмпирического естествознания, первой задачей был пересмотр моих позиций чисто политического значения. И вот почему с первого же года революции стала передо мной и была разрешена задача о принятии марксизма как политической директивы к действию"*. Отметив далее, что постепенно он начал осознавать недостаточность такого взгляда на марксизм, Б. М. Завадовский подчеркнул: "Этим путем я шел, и он привел меня на правильную дорогу не сразу, а в порядке пересмотра позиций, воспринятых мною от прошлого, от выучеников буржуазной школы. И я с сожалением должен констатировать, что, хотя мною субъективно диалектическая методология вполне воспринята, тем не менее из результатов... очевидно, что мной не все переработано, что передо мной лежит задача с большей внимательностью и тщательностью пересмотреть свои словесные формулировки"**.
* (Против механистического материализма и меньшевиствующего идеализма в биологии. С. 43.)
** (Против механистического материализма и меньшевиствующего идеализма в биологии. С. 43.)
Столь же искренне, с большой непосредственностью и глубиной говорил об этом и М. М. Завадовский. Считая, что дело не в случайных формулировках, а в тех более глубоких причинах, которые их определяют, он отмечал: "Я думаю, что мы (не только я, потому что я думаю, что я являюсь только символом), чем старше, чем дальше уходим корнями в прошлое, тем больше таим в себе ту закваску, вынесенную из дореволюционного времени, которую изжить очень трудно. Чем старше работник, тем больше, конечно, в нем такого рода недочетов. Я, собственно, стою на грани предреволюционного и революционного времени. Я несу на себе целый ряд подобного рода недочетов и прекрасно это сознаю"*.
* (Против механистического материализма и меньшевиствующего идеализма в биологии. С. 53.)
Такое сознание, выражаемое с предельной научной четкостью и, можно сказать, самопожертвованием ради интересов науки, ярко проявилось и в выступлении Н. К. Кольцова. Согласившись с "установкой по поводу генетики", считая, что "здесь есть еще очень много теоретически спорных вопросов, которые подлежат всевозможному обсуждению и критике"*, он сказал: "Перед обществом биологов-материалистов поставлена прежде всего задача выправить генеральную линию в философии биологии. Эту работу общество начало с того, что откинуло все старые авторитеты и рассчитывает повести эту работу главным образом силами нового поколения. Это очень хорошо, ибо, конечно, нельзя над новым поколением оставить висеть какие бы то ни было авторитеты. С этого действительная, настоящая созидательная работа и начинается, будь она маленькая в пределах небольшой темы или самой большой, самой крупной работой в отношении перестройки всего миросозерцания. Надо пожелать, чтобы молодое поколение эту новую философию биологии создало в возможно скором времени"**.
* (Против механистического материализма и меньшевиствующего идеализма в биологии. С. 47.)
** (Против механистического материализма и меньшевиствующего идеализма в биологии. С. 47.)
Из всей суммы проблем, выдвинувшихся в то время на первый план, наибольшее значение имели, однако, не сами по себе теоретические - и тем более философские - вопросы генетики. Они ставились в тесной связи с практическими задачами. От генетики ожидались конкретные рекомендации для развития сельского хозяйства страны, улучшения селекционной, семеноводческой работы и пр. Возросшие потребности нашей страны, строящей социализм, и возможности их реализации, открывшиеся в связи с политикой коллективизации, настоятельно требовали перестройки работы многих научных учреждений, приближения их к практике. Эта ясно осознаваемая потребность создала новую ситуацию и в дискуссиях, проходивших в генетике в последующие годы. И, если отбросить все другие, привходящие факторы, несомненным остается одно: отнюдь не только и не столько в силу разного рода субъективных причин, связанных с позициями некоторых ученых, но и объективно генетика на той стадии ее развития не была готова в полной мере стать основой селекции. Этим и объясняется тот факт, что как по соображениям теоретическим, так и главное - практическим (приблизить науку к практике социалистического земледелия и животноводства) была оказана особая поддержка работе многих селекционеров, стихийно занимавших зачастую позиции, отличные от господствовавших генетических концепций.
Генетика - в особенности в результате деятельности Н. И. Вавилова, А. С. Серебровского и др.- делала энергичные шаги к практике, но они не давали еще достаточного и непосредственно ощутимого эффекта, что объясняется состоянием ее теории в то время. Поэтому отчетливо формулируемая задача о необходимости положить генетику в основу селекции оказывалась по большей части обращенной в будущее, предполагающее существенные изменения в экспериментальных и теоретических основах генетики, уже, правда, интенсивно развивавшиеся в середине 30-х годов.
Новый тур дискуссий в генетике в связи с диалектикой, достигших большой остроты во второй половине 30-х годов, нельзя понять без учета отмеченных выше обстоятельств, как нельзя понять и причины успеха теоретических выводов Т. Д. Лысенко и его сторонников, выступавших вначале с довольно умеренной критикой генетики, направленной в основном против ряда действительных ее недостатков и ограниченностей (умаление роли внешних факторов, целостных подходов к изменению и развитию организмов и пр.). Характерно, что и идеи И. В. Мичурина не противопоставлялись на той стадии альтернативно "реакционному менделизму-морганизму" и генетике вообще, поскольку пока что речь шла о необходимости не только чисто генетических методов, но и более широкой, общебиологической точки зрения в рамках дарвинизма. Только зарождались, видимо, и замыслы создать особую, "мичуринскую генетику", монопольно претендующую на диалектико-материалистическую методологию, а на самом деле извращающую ее по линии механицизма (механоламаркизма), превращающую диалектику в ее вульгаризированный суррогат - лжедиалектику.
В подтверждение сказанному сошлемся на то, как ставил эти вопросы Т. Д. Лысенко в ряде своих работ, относящихся к середине 30-х годов. Например, в "Теоретических основах яровизации" он писал, что созданная им "теория стадийного развития есть общебиологическая теория"*. Выступая "прежде всего за изучение биологии развития, за изучение в развитии того, что образует специфику биологических отношений"**, Т. Д. Лысенко критиковал механистические и виталистические трактовки этих отношений, он делал упор на дарвиновско-мичуринские подходы в их анализе. С этих общебиологических позиций он выступал "против как преформизма, имеющего место в современной генетике и ищущего предустановления признаков в наследственном основании непосредственно, минуя биологические стадии развития, так и против механистического эпигенезиса "механики развития", не имеющей представления, что наследственное основание - это родовое начало единичного. Наследственное основание определяет общую канву, определяет общий характер проходящего цикл индивидуального развития растения"***.
* (Лысенко Т. Д. Агробиология. М., 1952. С. 3.)
** (Лысенко Т. Д. Агробиология. М., 1952. С. 5.)
*** (Лысенко Т. Д. Агробиология. М., 1952. С. 5, 6.)
В статье "Селекция и теория стадийного развития растений", написанной совместно с И. И. Презентом и опубликованной в 1935 г., Т. Д. Лысенко уже более решительно атакует генетику, хотя он и отмечает значимость "для селекции ряда ее достижений (способы вызывания мутаций, учение о чистой линии, о гомозиготном и гетерозиготном растении, установление факта доминирования, установление факта расщепления свойств гибрида ряде поколений и т. д.)"*. Недостатком генетики является, по его мнению, то, что она "как бы абиологизировалась, оторвалась от биологически-дарвинистического изучения наследственных "факторов". Генетика совершенно не знает и, в лице своих официальных представителей, не интересуется исследованием закономерности развития признаков, пытаясь найти в то же время закономерность их простого наличия или отсутствия на основе обстрактно математической вероятности "встречаемости" факторов... Это и указывает на то, что генетическая наука, отражающая общую анархию путей развития буржуазной науки... начертила кривую своего исторического пути, далеко уводящую ее т внутренней диалектической логики познания, объективно диктуемой ее объектом. Ход развития генетики шел не от установления закономерностей развития наследственного основания в общие закономерности онтогенеза, в стадии, и лишь последних в органы и признаки, не к уяснению лишь в конечном счете закономерностей наисложнейшего результата развития - признаков, а прямо к установлению закономерностей корреляций признаков и зачатков (генов). Понятно, что на этих путях генетика в значительной мере стала формальной в своих основных построениях и не могла в достаточной степени служить для селекции тем, чем она обязана быть,- теоретической базой для руководства в действии. Селекция, не получая от генетики конкретного руководства к действию, вынуждена была самостоятельна разрешать многие из своих задач так, как будто бы генетической науки и не существовало"**.
* (Лысенко Т. Д. Агробиология. М., 1952. С. 55.)
** (Лысенко Т. Д. Агробиология. М., 1952. С. 55, 56.)
Последнее означало уже многое - не только в теоретических, но и практических выводах для будущего генетики. Однако во второй половине 30-х годов это привело лишь к обострению дискуссии, в ходе которой все более дифференцировались противостоящие друг другу позиции, причем они - в отличие от дискуссий 20-х и начала 30-х годов - гораздо четче и глубже определялись в отношении к диалектике. Это относится, в частности, к теории и методологии генетики, в которых был сделан известный пересмотр ранее догматизировавшихся концепций, яснее подчеркнута их связь с диалектикой. Большую роль здесь сыграли Н. И. Вавилов, являвшийся на протяжении многих лет лидером советских генетиков, работавших в области ботаники и селекции растений, и А. С. Серебровский, представлявший генетиков-зоологов и селекционеров, занимавшихся селекцией животных.
"Вся исследовательская работа в области генетики растений,- считал Н. И. Вавилов,- должна быть проникнута методом диалектического материализма в смысле пересмотра, ревизии наших концепций по основным вопросам генетики, в смысле решительного отхода от механистических и идеалистических настроений, которые нередко проникают даже в экспериментальную генетику"*. Эта научная эволюция, осуществлявшаяся в теории и методологии генетики, не учитывалась, однако, лысенковцами, продолжавшими во многих случаях атаковать позиции, которые уже были оставлены авангардом генетики. Правда, не только арьергард, но иногда и основные силы еще продолжали цепляться за эти позиции, что давало формальный повод обрушиваться на генетику в целом. Но это считалось пока что, по крайней мере, спорным, подлежащим обсуждению в научных рамках. И такие обсуждения, дискуссии, имевшие при всех неоправданных издержках и весьма плодотворное значение в развитии генетики в связи с диалектикой, не прекращались на протяжении всей второй половины 30-х годов. Наиболее значительными из них, в известном отношении этапными были, конечно, дискуссии 1936 и 1939 гг., на которых имеет смысл остановиться несколько подробнее.
* (Вавилов Н. И. Избранные труды. М.; Л., 1965. Т. V. С. 286.)
19-27 декабря 1936 г. состоялась IV сессия Академии сельскохозяйственных наук им. В. И. Ленина, которая заслушала oбольшое количество сообщений о проделанной работе селекционеров, практиков сельского хозяйства. Специальному обсуждению были подвергнуты также спорные вопросы генетики и селекции, широко дискутировавшиеся перед этим, в частности, на страницах журналов "Социалистическая реконструкция сельского хозяйства" и "Яровизация". С докладами на сессии выступили Н. И. Вавилов, Т. Д. Лысенко, А. С. Серебровский и Г. Мёллер. Какие теоретические и методологические проблемы выдвигались на первый план в докладах и как они ставились и обсуждались в развернувшейся затем дискуссии?
Н. И. Вавилов весь свой доклад посвятил анализу пути советской селекции. Почти не касаясь спорных вопросов, он показал замечательные достижения в этой области, полученные трудом ученых и практиков-селекционеров. Большое внимание Н. И. Вавилов уделил работам И. В. Мичурина, основным методам советской селекции. Вместе с тем он отметил, что "искусственное получение мутаций растений путем применения рентгеновских лучей и других факторов пока еще, несмотря на их сравнительно широкое применение в последние годы, находится все еще в экспериментальной стадии. В отдельных случаях получаются ценные формы, но в основном этот метод не дал того, чего можно было от него ждать"*. Главный акцент Н. И. Вавилов сделал на том, что является бесспорным в селекции. Он подчеркнул, что, разумеется, есть и спорные вопросы в тех областях, где еще недостаточно решающего опыта, но в основном пути, по которым нужно развивать селекционную работу, совершенно ясны.
* (Спорные вопросы генетики и селекции: Работы IV сессии ВАСХНИЛ 19-24 декабря 1936 г. М.; Л., 1937. С. 36.)
Т. Д. Лысенко в начале своего доклада отметил, что масштаб этой работы хорошо показан Н. И. Вавиловым. Он дал высокую оценку деятельности Н. И. Вавилова и возглавляемого им института. Однако далее Т. Д. Лысенко почти полностью сосредоточился на дискуссии, развив, в частности, ряд уже выдвигавшихся им и И. И. Презентом критических положений, обращенных к генетической науке. Т. Д. Лысенко выбрал в качестве основного объекта дискуссии, имеющей цель показать ложность, положений антидарвинистских "критиков из раздела науки генетики", работы Иогансена, Бэтсона, Лотси, противопоставив им взгляды Ч. Дарвина. И. В. Мичурина и Л. Бербанка. Учитывая, однако, тот факт, что ссылки на Иогансена могут быть отведены оппонентами ("напрасно Лысенко ломится в открытую дверь"*), он привел ряд ошибочных высказываний Моргана относительно роли естественного отбора, сделав общий вывод: "Основные теоретические концепции генетической науки идут не в плане эволюционного учения Дарвина"**.
* (Спорные вопросы генетики и селекции: Работы IV сессии ВАСХНИЛ 19-24 декабря 1936 г. М.; Л., 1937. С. 46.)
** (Спорные вопросы генетики и селекции: Работы IV сессии ВАСХНИЛ 19-24 декабря 1936 г. М.; Л., 1937. С. 46.)
Н. И. Вавилов И В. Бэтсон на детскосельской станции ВИР,1925 г.
Нет смысла возвращаться к тому, что уже было сказано выше об истинной сути отношения генетики к теории эволюции, о том, как постепенно преодолевались антидарвинистские тенденции в ней. Нет смысла также повторять и всего того, что говорилось о взглядах Моргана. Достаточно отметить еще раз антиисторизм подходов в критике генетики, становившийся с течением времени все более очевидным, нежелание увидеть генетику в развитии, более того - обнаруживавшееся все яснее стремление "отсечь" новые взгляды и концепции, объяснить их "отступлением" от основ, охарактеризовать как "словесное прикрытие", "маскировку" и пр. Такая форма критики, само собой ясно, уже выходила за пределы науки и не могла быть плодотворной.
Однако в дискуссии 1936 г. этот поворот еще не был совершен окончательно и безапелляционно. Т. Д. Лысенко энергично защищал свою точку зрения об обвинений в ламаркизме, постоянно (и пока что некритически) ссылаясь на Ч. Дарвина, используя, правда, и такой сомнительный аргумент, что "трудно найти большего врага ламаркизма",чем его единомышленник (и, как известно, основной "философствующий вдохновитель" по части теоретических нападок на генетику) - И. И. Презент*. Возражая своим оппонентам, которые "говорят, что акад. Лысенко отрицает генетику, т. е. науку о наследственности и изменчивости", он восклицал: "Это неправда. Мы боремся за науку о наследственности и изменчивости, а не отбрасываем ее.
* (Спорные вопросы генетики и селекции. С. 57.)
Мы боремся против многих неверных, вымышленных генетических положений. Мы боремся за развитие генетики на основах и в плане дарвиновского эволюционного учения. Генетику как один из важнейших разделов агробиологической науки необходимо как можно скорее и полнее освоить, переработать на наш советский лад, а не просто принимать многие антидарвинистические установки основных генетических положений"*.
* (Спорные вопросы генетики и селекции. С. 70.)
Отвечая Т. Д. Лысенко, А. С. Серебровский в своем докладе, не игнорируя определенных достижений в ряде его работ - в плане связи науки с практикой, - подчеркнул, что, "к сожалению, однако, нужная и полезная критика, которая должна помочь нам найти правильную организацию селекционных работ и правильное место генетики в этой селекционной работе и необходимые условия для развития самой генетики, приобрела частью совершенно уродливые формы. Снова подняло голову ламаркистское течение в нашей агрономии и животноводстве, течение архаическое, объективно реакционное и потому вредное. Под якобы революционными лозунгами "за истинную советскую генетику", "против буржуазной генетики", "за неискаженного Дарвина" и т. д. мы имеем яростную атаку на крупнейшие достижения науки XX в., мы имеем попытку отбросить нас назад на полвека. Какими бы хорошими и благородными чувствами ни руководствовалось большинство наших противников, объективно их поход, направленный по совершенно ложному пути, является во многих отношениях просто скандальным и уже сейчас наносит вред нашему хозяйству хотя бы тем, что сбивает с толку недостаточно устойчивую часть нашей научной молодежи и рабоников племенного дела"*.
* (Спорные вопросы генетики и селекции. С. 72, 73.)
А. С. Серебровский сказал далее, что заявления о том, что "хромосомная теория - это ерунда, менделизм - это ерунда... показывают вовсе не "научную революционность", а просто недостаточное знакомство с фактами, неумение делать выводы из фактов и т. д. ... Тем
широким массам, которые еще не имели возможность ознакомиться со всеми материалами генетики, надо всемерно разъяснять их. Но тем, кто не дает себе труда проработать накопленный наукой богатейший и готовый материал и объявляет его "спорным", мы должны напомнить одну почтенную даму, которая говорила: "Астрономия, астрономия, а что такое астрономия, - неизвестно!". Но из того, что этой почтенной даме неизвестно, что такое астрономия, вовсе не вытекает, что спорным является движение Земли вокруг Солнца и другие завоевания этой науки"*.
* (Спорные вопросы генетики и селекции. С. 73.)
Глубокий исследователь и блестящий полемист А. С. Серебровский, имея перед собой такую форму критики, которую он обрисовал в начале своего доклада, сосредоточил поэтому все свое внимание на изложении основных фактов "классической" генетики, неосновательно отвергаемых Т. Д. Лысенко и его сторонниками. В этом был, однако, некоторый, если можно так сказать, тактический проигрыш, поскольку меньше раскрывались новые моменты в развитии хромосомной теории наследственности, что дало возможность оппонентам однозначно характеризовать ее содержание, делать прямую экстраполяцию от первоначальных стадий генетики к современности. Но и те новые факты, которые были изложены А. С. Серебровским, а также Г. Мёллером и другими генетиками, критика почти полностью игнорировала, сосредоточившись на том, что она считала главным в хромосомной теории наследственности. Тем не менее А. С. Серебров
кий с большой силой убеждения в правоте этой теории сказал в заключении своего доклада поистине пророческие слова: "Истина неделима и не допускает прорыва фронта даже на маленьком участке. Истина не может не победить, особенно в нашей стране - самой передовой стране мира, живущей и строящейся под знаменем научного социализма. Истина не может не победить в стране, руководимой Коммунистической партией..."*.
* (Спорные вопросы генетики и селекции. С. 113.)
История советской генетики убедительно засвидетельствовала правоту этого предсказания одного из своих основоположников, но на пути к истине еще многое надо было преодолеть не только в позициях оппонентов, но и в самой теории генетики, развивающейся, по выражению Н. К. Кольцова, путем "мутационных изменений"*. Необходимо было продолжать интенсивные поиски, чтобы, как сказал Г. Мёллер, "создать базис для еще более научной практики будущего"**.
* (Спорные вопросы генетики и селекции. С. 240.)
** (Спорные вопросы генетики и селекции. С. 149.)
Дискуссия 1936 г. во многом помогла развитию этого процесса. Она в значительной мере способствовала более глубокому осознанию вопросов генетики "как конкретного преломления общего нашего диалектическо-материалистического мировоззрения", тому, чтобы воспрепятствовать отдельным критикам, которые "хотят,- как сказал в своем выступлении Н. П. Дубинин,- великой науке надеть дурацкий колпак"*. Здесь имелись в виду прежде всего исключительно тенденциозные высказывания И. И. Презента, С. С. Перова и др., а также Д. А. Долгушина, который предлагал "отступить назад, вернуться на биологические позиции Дарвина", "забыть Менделя, его последователей, Моргана, кроссинговер... и другие премудрости генетики"**.
* (Спорные вопросы генетики и селекции. С. 334.)
** (Спорные вопросы генетики и селекции. С. 264, 265)
Н. П. Дубинин дал резкий отпор подобным тенденциям, отметив вместе с тем, что "у ряда генетиков есть ошибки, подчас очень грубые и дискредитирующие науку"*. В качестве примера он указал на некоторые "грубейшие, реакционные ошибки", которые были, в частности, в вопросах антропогенетики у А. С. Серебровского. "Элементы лотсианства" он нашел у отдельных генетиков-ботаников и даже в законе гомологических рядов наследственной изменчивости Н. И. Вавилова. Н. П. Дубинин сказал далее, что "Серебровский - это же не вся генетика... Наука, конечно, делается людьми, но она с людьми не отождествляется. Наличие отдельных ошибок у некоторых руководящих генетиков совсем не означает, что основы генетической науки в какой-то мере порочны"**. Совершенно не свидетельствует, по его мнению, о порочности основ генетики и "тот факт, что ряд важнейших вопросов еще не разработан... Мы должны в современной генетике отбросить ряд плохих теорий... Необходима дальнейшая борьба за диалектико-материалистические позиции в теории и практике генетики. Нужна дальнейшая борьба за последовательный дарвинизм, для которого современная генетика является одной из неотъемлемых основ"***.
* (Спорные вопросы генетики и селекции. С. 335)
** (Спорные вопросы генетики и селекции. С. 335, 342.)
*** (Спорные вопросы генетики и селекции. С. 335, 336, 343.)
Н. П. Дубинин остро и, видимо, если иметь в виду ближайшие перспективы, точнее, чем А. С. Серебровский, поставил в своем выступлении вопрос о судьбах советской генетики. "Не нужно играть в прятки, нужно прямо сказать, что если в области теоретической генетики восторжествует теория, душой которой, по заявлению акад. Т. Д. Лысенко, является И. И. Презент, то в этом случае современная генетика будет полностью уничтожена"*. Хотя на эти, может быть слишком преувеличенные, слова с места раздались возгласы: "Что за пессимизм!", последующий ход событий создал действительную опасность такого исхода.
* (Спорные вопросы генетики и селекции. С. 336.)
Что же касается положения, выявившегося в ходе дискуссии 1936 г., то - по крайней мере так, как его осознавали многие генетики,- до этого было весьма далеко*. Н. П. Кренке говорил: "В выступлениях отдельных товарищей иногда сквозил как бы протест против того, что те или иные ученые научно мыслят иначе, чем эти товарищи. Сквозило как бы желание запретить иначе мыслить. Я считаю, что эти тенденции совершенно неверны. Невозможно от искреннего научного работника требовать, чтобы он, так .сказать, административно отказался от своей научной цели. Если идея явно неверна и ее действие может принести вред, нужно не допустить этого действия; но необходимо не только допустить, но даже помочь ученому быть искренним в высказывании своих научных воззрений. От этого мы только лучше и честнее будем работать...
* (Примеч. 1988 г. Разумеется, я имел в виду в то время сугубо внутринаучные факторы, но и на них все более деформирующее влияние оказывали условия культа личности Сталина, поддержка с его стороны Т. Д. Лысенко. В этих условиях стали возможными и в науке прямые репрессии против инакомыслящих.)
Поэтому я и призываю к искренности и твердости, несмотря на любые трудные условия! Такой путь есть лучший путь для нашего социалистического строительства"*. Этот призыв содержался и в заключительном слове Н. И. Вавилова, по мнению которого "развернутая дискуссия дает разрядку генетикам и селекционерам. Мы не убедили друг друга, но зато разногласия стали ясными и наши точки зрения достаточно понятными друг другу. Первое, что необходимо,- побольше внимания к работе друг друга, побольше уважения к работе друг друга... Хотя мы и расходимся по некоторым теоретическим вопросам, у нас одна устремленность... Мы будем работать, вероятно, разными методами в ближайшие годы, будем заимствовать лучшее друг у друга, но основной цели во что бы то ни стало мы добьемся"**.
* (Спорные вопросы генетики и селекции. С. 310, 311.)
** (Спорные вопросы генетики и селекции. С. 473.)
Эта протянутая для дружеского рукопожатия рука мужественного и принципиального ученого не встретила, однако, ответного движения у оппонентов. Более того, в последующие годы Т. Д. Лысенко в своих, по его выражению, "хотя и страстных, но, во всяком случае, беспристрастных"* статьях и выступлениях еще сильнее обострил критику "формальной генетики", "жрецов и монополистов науки"**, причем ее основной огонь постепенно и все более переключался лично на Н. И. Вавилова.
* (Спорные вопросы генетики и селекции. С. 40.)
** (Лысенко Т. Д. Агробиология. С. 257.)
Дискуссия 1939 г., организованная журналом "Под знаменем марксизма", хорошо это показала. Ее особенностью является, однако, отнюдь не только это, но и то, что в отличие от дискуссии 1936 г. на ней широко обсуждались философские вопросы генетики. Активное участие философов в дискуссии предопределило постановку многих проблем диалектики в связи с генетикой. Немало было выдвинуто формальных и декларативных решений этих проблем, но многое было отмечено с достаточной глубиной и объективностью, заслуживающей большого внимания. Можно сказать определеннее: позиции философов в то время в какой-то мере укрепляли и во многом развивали положение в генетике, которое было резюмировано, в частности, на дискуссии 1936 г. Н. П. Кренке, Н. И. Вавиловым и другими учеными, призывавшими к совместной дружной работе и взаимной принципиальной критике недостатков и ошибок, к преодолению односторонности отстаиваемых теоретических позиций.
Совещание по генетике и селекции, проходившее с 7 по 14 октября 1939 г., открыл кратким вступительным словом М. Б. Митин, который отметил важность овладения советскими биологами, генетиками и селекционерами марксистско-ленинской философией. Задача, подчеркнул он, заключается в том, чтобы научиться применять диалектический метод в своей научной работе. Словесные, декларативные признания диалектического материализма, каких было сделано немало, не нужны. Он призвал к глубокому освоению фактического материала науки, "критическому овладению всем старым научным богатством, всем действительно ценным, что в этой области имеется"*.
* (Под знаменем марксизма. 1939. № 11. С. 87.)
Выступивший вслед за М. Б. Митиным М. М. Завадовский как раз и попытался показать, что является ценным в генетике, необоснованно отвергаемым ее критиками. Заключая свое выступление, он сказал, что "правда фактов все-таки за той наукой, которая носит название генетики. Правда методов за той наукой, которая носит название генетики"*.
* (Под знаменем марксизма. 1939. № 11. С. 89.)
Несколько иную позицию занял Б. М. Завадовский, сказавший, что он считает правильной ("на 95-96 процентов") точку зрения Т. Д. Лысенко и что "формальные генетики на наших глазах шаг за шагом, пядь за пядью вынуждены отступать перед нашей атакой, перед атакой других точек зрения"*. Призвав их "честно в этом признаться", Б. М. Завадовский отстаивал необходимость "третьей позиции", которая заключается "в учете положительных и отрицательных материалов каждой из спорящих сторон, в отказе от групповщины и излишней полемической резкости. Необходимо на глубокой философской основе достигнуть соглашения двух имеющихся позиций там, где оно может быть достигнуто"**.
* (Под знаменем марксизма. 1939. № 11. С. 87.)
** (Под знаменем марксизма. 1939. № 11. С. 87.)
Эта точка зрения, однако, сразу же была отвергнута
В. К. Миловановым, заявившим, что "двух спорящих групп нет... Именно нет группы Лысенко, а есть оторвавшаяся от практической жизни небольшая отживающая группа генетиков, которая совершенно себя дискредитировала в практике сельского хозяйства"*.
* (Под знаменем марксизма. 1939. № 11. С. 92.)
Надо сказать, правда, что на совещании такой подход в общем-то был отвергнут, и в частности с демонстрациями практических достижений на нем выступили не только Т. Д. Лысенко и его сторонники, но и, как зафиксировано редакцией журнала "Под знаменем марксизма", представители другого направления в генетике" (А. С. Серебровский, В. С. Кирпичников, С. И. Алиханян и др.). Они активно отстаивали свои теоретические позиции, доказывая ошибочность ряда концепций их противников.
Это отчетливо проявилось, например, в выступлении С. И. Алиханяна, который подверг, в частности, резкой критике теоретические позиции И. И. Презента, считавшего ранее менделизм крупнейшим открытием и утверждавшего, что "генетика рождает диалектику", а через несколько лет обрушившегося с нападками на нее по самым кардинальным вопросам. Назвав это "эквилибристикой взглядов", С. И. Алиханян сказал, что тем самым И. И. Презент "как философ скверно помогает тов. Лысенко"*.
* (Под знаменем марксизма. 1939. № 11. С. 95.)
С большой речью на совещании выступил Н. И. Вавилов. Он сделал вначале обзор того, как "мутационным порядком" возникли и развивались расхождения во взглядах на методы селекции и по основным вопросам генетики в нашей стране, коснулся истории советской генетики. "Кризиса у нас нет,- сказал Н. И. Вавилов.- Наоборот, есть расцвет, и создалась большая активная школа исследователей, охватывающая все важнейшие разделы современной генетики, и в частности особенно интересный для философов раздел - раздел экспериментальной разработки эволюции... При этом нельзя не видеть, как современная генетика становится все более дарвинистической. Это - знамение нашего времени. Мимо этого факта пройти нельзя"*.
* (Под знаменем марксизма. 1939. № 11. С. 128, 129.)
Н. И. Вавилов привлек внимание к новым фактам физиологической и эволюционной генетики, чтобы, как он сказал, "указать хотя бы бегло на то движение, которое имеет место на данном участке. От всего этого нам, по существу, предлагается отказаться. И мы стоим в советской селекции и генетике перед рядом глубочайших противоречий, имеющих тенденцию к дальнейшему Углублению"*. Считая необходимым "разрядить нездоровую атмосферу", Н. И. Вавилов остановился на наиболее важных из. этих противоречий, подчеркнув, что "противоположная точка зрения стоит не только в противоречии с группой советских генетиков, но и со всей современной биологической наукой... Специфика наших расхождений заключается еще и в том, что под названием передовой науки нам предлагают вернуться, по существу, к воззрениям, которые пережиты наукой, изжиты, т. е. воззрениям первой половины или середины XIX в.
* (Под знаменем марксизма. 1939. № 11. С. 131.)
Поэтому руководители редакции журнала "Под знаменем марксизма" могут понять, что нам, научным работникам, для которых дорога истина и которые посвятили себя науке, нелегко отказаться от наших воззрений. Вы поймете всю трудность положения, ибо то, что мы защищаем, есть результат огромной творческой работы, точных экспериментов, советской и заграничной практики... Решение многих спорных вопросов,- заключил свое выступление Н. И. Вавилов,- по существу, допустимо только путем прямого эксперимента. Необходимо предоставить полную возможность опытной работы, хотя бы с противоположных точек зрения"*.
* (Под знаменем марксизма. 1939. № 11. С. 139, 140.)
Выступивший в ходе дискуссии А. С. Серебровский также сослался на тяжелые переживания, с которыми связано отстаивание разделяемых им -и его единомышленниками научных взглядов. Он обвинил Т. Д. Лысенко в механоламаркизме, в стремлении во что бы то ни стало доказать наследование благоприобретенных признаков и выразил надежду, что редакция журнала "Под знаменем марксизма" "соберет все материалы, разберет все вопросы, отбросит всю шелуху, пену споров, которой сейчас немало, и действительно разберется в том, кем и какими методами сделаны достижения в селекции и кто дал более правильное, дарвиновское объяснение эволюции. И в результате этой работы мы получим возможность плодотворно работать, применяя нашу генетику для разрешения высоких теоретических проблем и широких проблем практики народного хозяйства"*.
* (Под знаменем марксизма. 1939. № 11. С. 97.)
Однако на совещании эти предложения натолкнулись уже на препятствия, выражаемые и в такой крайней форме, когда, например, П. Ф. Юдин заявил: "Необходимо изъять преподавание генетики из средней школы, а в вузе оставить ее после преподавания дарвинизма для того, чтобы учащиеся могли знать, что и такие, мол, люди и учения были"*. М. В. Чернояров пошел еще дальше, считая, что преподавать генетику вообще не стоит. "Не стоит,- сказал он,- вот почему: если музыканта мы заставим играть на фальшивом инструменте, то у него слух испортится. Если молодых людей заставить изучать генетику, у них испортится мыслительная способность"**. Разумеется, меньше всего здесь было заботы о неких "молодых людях". Последующее выступление Т. Д. Лысенко наглядно показало это.
* (Под знаменем марксизма. 1939. № 11. С. 99.)
** (Под знаменем марксизма. 1939. № 11. С. 102.)
В своей речи Т. Д. Лысенко уже более решительно отделял себя и развиваемые им взгляды от "генетиков-менделистов", от "формальной генетики", характеризуемой им как "менделизм-морганизм". Он сказал: "Я отдаю себе отчет в том, что дискутировать в науке просто из-за какого-то ложного самолюбия или из любви к дискуссии не подходит для людей, отвечающих за работу"*. Т. Д. Лысенко предложил "вдуматься в то, почему Лысенко с переходом на работу в Академию с.-х. наук (незадолго перед этим он стал президентом ВАСХНИЛ.- И. Ф.) отказывается дискутировать с менделистами и в то же время все более и более отметает в агробиологии основные положения менделизма-морганизма. Плох будет работник (особенно когда он занимает в науке руководящее положение), если он не будет отметать неверные, застывшие научные положения, мешающие движению практики и науки вперед"**. Отметив далее, что "успехи нашей прекрасной практики и советской науки колоссальны и общепризнаны", Т. Д. Лысенко сказал, что "о них я не буду говорить, так как мне кажется, что настоящее собрание хочет от меня узнать, главным образом, почему я не признаю менделизм, почему я не считаю формальную менделевско-моргановскую генетику наукой"***.
* (Под знаменем марксизма. 1939. № 11. С. 146.)
** (Под знаменем марксизма. 1939. № 11. С. 146.)
*** (Под знаменем марксизма. 1939. № 11. С. 147. (Курсив мой. - И. Ф.).)
Вопрос, как видим, был поставлен уже с предельной категоричностью, причем он тесно увязывался и с новым, руководящим положением Т. Д. Лысенко в науке. Возросшие претензии позволили теперь говорить об особой "мичуринской генетике", противопоставляемой "менделевской". "Менделисты-морганисты, - заявил Т. Д. Лысенко, - именующие себя представителями генетики "классической" (умалчивая о том, какого класса), в последнее время пустились просто на спекуляцию. Они заявляют, что критики менделизма разрушают-де генетику. Они не хотят признать, что настоящая генетика - это мичуринское учение... Нужно грешить против совести, чтобы заявлять, что вот-де Лысенко, Презент и другие, высоко ценящие учение Мичурина, разрушают науку-генетику. Ведь мы, мичуринцы, возражаем не против генетики, а против хлама, лжи в науке, отбрасываем застывшие, формальные положения менделизма-морганизма. Генетикой советского направления, которую мы ценим и которую развивают десятки тысяч людей науки и практики, является мичуринское Учение. Чем больше эта генетика делает успехов (а в науке я нескромен, поэтому с гордостью заявляю, что успехи есть немалые), тем все труднее и труднее становится менделизму-морганизму маскироваться всякими неправдами под науку"*.
* (Под знаменем марксизма. 1939. № 11. С. 159, 160. (Курсив мой.- И Ф.).)
Хотя в заключение своей речи Т. Д. Лысенко призвал "генетиков-менделистов" не спорить ("все равно менделистом я не стану"), а "дружно работать по строго научно разработанному плану"*, было ясно, что это - уже новый этап, попытка покончить с концепцией "сосуществования", которую еще продолжали отстаивать Н. И. Вавилов и другие советские генетики. Правда, генетика, по новому "тактическому замыслу", отлучалась теперь от... генетики с помощью ...генетики - "принципиально иной", "особой", "настоящей" и пр.
* (Под знаменем марксизма. 1939. № 11. С. 168. (Курсив мой.- И Ф.).)
Разумеется, это встретило отпор со стороны многих генетиков, однако не лишило иллюзий некоторых из них относительно того, что еще можно убедить Т. Д. Лысенко в своей правоте. В частности, выступление Н. П. Дубинина на совещании было построено именно таким образом. Отметив, что "генетическая наука имеет громадное значение для всей биологической науки нашей страны, для ряда вопросов нашего конкретного мировоззрения в области органической природы и для практической деятельности", он сказал, что "не кто иной как акад. Лысенко ставит этот вопрос с исключительной прямотой и с исключительной принципиальностью"*. По мнению Н. П. Дубинина, "совершенно ясно, что если менделизм существует, то акад. Лысенко придется пересмотреть целый ряд своих теоретических построений о природе наследственности и изменчивости. И если акад. Лысенко убедится, что менделизм существует, то он со всей присущей ему прямотой это признает"**.
* (Под знаменем марксизма. 1939. № 11. С. 181. (Курсив мой.- И Ф.).)
** (Под знаменем марксизма. 1939. № 11. С. 181. (Курсив мой.- И Ф.).)
Считая "абсолютной истиной" то, что "всякая наука - классовая наука" и что "менделизм после своего появления был извращен буржуазными классовыми учеными", Н. П. Дубинин подчеркнул вместе с тем, что "менделизм появился в развитии биологической науки как новая, прогрессивная биологическая теория"*. Доказательству его существования как научной теории современности Н. П. Дубинин и посвятил значительную часть своего выступления, пытаясь убедить в этом Т. Д. Лысенко.
* (Под знаменем марксизма. 1939. № 11. С. 181. (Курсив мой.- И Ф.).)
Он обратил особое внимание на то, что последний без существенной экспериментальной проверки, а просто "исходя из философии диалектического материализма", отвергает законы менделизма, в частности расщепление по типу 3 : 1. Сказав, что в данном случае он "не узнает" Т. Д. Лысенко и что, без сомнения, здесь у последнего "получился большой конфуз", который Н. П. Дубинин отнес за счет И. И. Презента, "философски решавшего это дело", Н. П. Дубинин назвал этот метод, при помощи которого объективные закономерности объявляются несуществующими, идеалистическим. "Под все это нигилистическое отбрасывание объективных явлений мира, - говорил он в выступлении на совещании,- ...подводится якобы философия диалектического материализма". На самом же деле "это заумная философия"*.
* (Под знаменем марксизма. 1939. № 11. С. 184, 186 и 187.)
М. Б. Митин своей репликой поддержал Н. П. Дубинина, сказав, что "все это и есть настоящая схоластика, когда начинают подменять настоящий материл "философской", заумной терминологией"*. "Совершенно правильно, товарищи,- ответил Н. П. Дубинин,- это реакционная попытка подменить философию диалектического материализма. Это не марксизм. Разве может великая философия диалектического материализма отвечать за подобные попытки закрыть движение науки!'"**
* (Под знаменем марксизма. 1939. № 11. С. 188.)
** (Под знаменем марксизма. 1939. № 11. С. 188. (Курсив мой.- И Ф.).)
Эти поистине замечательные слова на многое проливают новый свет. Они обязывают именно под таким углом зрения посмотреть и на позиции некоторых философов, выступающих от имени диалектического материализма, но не всегда оказывающихся на уровне его принципиальных требований. В дискуссии 1939 г. это проявилось, однако, не так отчетливо, как позднее. Для нее характерным во многих отношениях явился подход, выраженный, в частности, Э. Кольманом, а также М. Б. Митиным в его заключительном слове, где от имени редакции журнала "Под знаменем марксизма" были подведены итоги состоявшейся дискуссии.
Э. Кольман, оговорившись, что он не причисляет себя ни к одной из спорящих сторон и не отрицает многого положительного в "формальной генетике", критиковал в своем выступлении то, что "некоторые генетики, и не только на Западе, но и у нас ...формализируют, универсализируют эту теорию, превращают ее в икону, оставляют только одну сторону; и все, что может как-нибудь поколебать ту схему, которую они себе составили, они встречают в штыки, это они встречают как фальсификацию, как ненаучное"*.
* (Под знаменем марксизма. 1939. № 11. С. 107.)
Вместе с тем Э. Кольман, считая, что Т. Д. Лысенко верно критикует заблуждения "формальной генетики", обратил внимание на то, что к генетике нужно подходить дифференцированно. Нужно отсеять ее метафизические концепции, понять ограниченность морфологического изучения наследственности, но учитывать то положительное, что дает цитология. Недостаточно констатировать, как это делает Т. Д. Лысенко, те или иные явления. Наука, отмечал Э. Кольман, "должна заниматься еще и тем, чтобы детально изучать те физиологические, биологические и биохимические процессы, которые это делают возможным"*.
* (Под знаменем марксизма. 1939. № И. С. 107.)
Говоря о связи между генетикой и разного рода лженаучными теориями (расизмом и т. д.), Э. Кольман отметил, что "вредно для науки огульное охаивание и приклеивание ярлыков, попытка изобразить советских ученых как виновных и как ответственных за те писания, которые имеют место за границей"*. Заканчивая свое выступление, он сказал, что, "по моему личному мнению, в результате нашего совещания нужно добиться не гнилого компромисса. Нужно добиться, во-первых, того, чтобы товарищи, причисляющие себя к формальным, классическим генетикам, взялись за серьезную, глубокую критику своих ошибочных взглядов с позиций диалектического материализма, не на словах, а на деле, не формально, а по существу.
* (Под знаменем марксизма. 1939. № И. С. 108.)
Во-вторых, нужно, чтобы эти товарищи прислушались ко всему тому большому, новому, что дал Мичурин, что дает Лысенко, как подлинный новатор передовой науки.
В-третьих, нужно, чтобы тов. Лысенко и его приверженцы развернули самокритику имеющихся недостатков, чтобы они занялись дальнейшим глубоким и широким научным обоснованием тех больших достижений, которые они имеют, всемерно используя не в порядке декларации, а, по существу, весь тот положительный фактический материал, который имеется у противной стороны"*.
* (Под знаменем марксизма. 1939. № И. С. 108.)
С некоторыми нюансами, но, в сущности, такую же позицию занял и М. Б. Митин. Уже в своей реплике по ходу выступления Т. Д. Лысенко он сказал, что "знать ... хромосомы, вообще говоря, неплохо"*, вызвав со стороны оратора замечание, что он не против этого, что он за цитологию, но против... цитогенетики. Подводя итоги совещанию, М. Б. Митин подробно изложил точку зрения философов - по крайней мере тех, кто в той или иной форме сотрудничал в то время в журнале "Под знаменем марксизма", - на обсуждавшиеся проблемы генетики в их связи с диалектикой.
* (Под знаменем марксизма. 1939. № И. С. 166.)
М. Б. Митин с самого начала предупредил, что члены редакции журнала "Под знаменем марксизма", от имени которых он выступал, не собираются давать "конечные и окончательные" ответы по тем вопросам, которые обсуждались на совещании. "Как представители философии диалектического материализма,- сказал он,- мы, естественно, не можем и не должны - это было бы отступлением от метода диалектического материализма - пытаться давать ответы на такие вопросы, которые должны решаться практикой, экспериментом"*. Он попытался, однако, резюмировать существо расхождений по этим вопросам и показать общественный, политический смысл дискуссии, происходившей в области генетической науки, проведя параллель с дискуссиями по философии, политической экономии, которые имели место незадолго перед этим.
* (Под знаменем марксизма. 1939. № 10. С. 148.)
Подчеркнув, что он никоим образом не стремится отрицать специфику, которая имеется в общественных науках по сравнению с естественными, М. Б. Митин сказал, что "было бы неправильно думать, что естественные науки - это науки, которые стоят вне общественных интересов, вне и над вопросами классовой борьбы"*. Разъясняя общественный смысл и значение борьбы в области генетики, он заявил, что здесь "идет борьба представителей передовой, революционной, новаторской в лучшем смысле этого слова науки против консервативных, догматических, устаревших концепций, против консервативного направления в науке, которое не желает считаться с достижениями практики, за которое цепляются и с которым вместе идут самые реакционные элементы в науке"**.
* (Под знаменем марксизма. 1939. № 10. С. 149.)
** (Под знаменем марксизма. 1939. № 10. С. 149.)
Естественно, что под "передовой" и прочей наукой имелась в виду позиция Т. Д. Лысенко, а под "консервативной" - его противников из числа советских генетиков. Перечислив научные и практические заслуги Т. Д. Лысенко, М. Б. Митин подчеркнул, что положения, выдвинутые им, "не только находятся в согласии с учением Дарвина, но являются дальнейшим развитием целого ряда положений дарвинизма и идут по линии проникновения метода диалектического материализма в биологическую науку"*. Сделанный таким образом "выбор" предопределял дальнейшие шаги - необходимость "предъявить очень большие требования" прежде всего, разумеется, Н. И. Вавилову и А. С. Серебровскому.
* (Под знаменем марксизма. 1939. № 10. С. 151.)
Нет смысла перечислять их здесь, так как они диктовались во многих случаях отнюдь не научными соображениями и представляют собой произвольное толкование существа позиций и взглядов этих ученых. Например, еще в ходе выступления А. С. Серебровского П. Ф. Юдин троекратно вопрошал оратора, кто, по его мнению, является носителем идеализма в советской генетике? А. С. Серебровский ответил на это, что "наша точка зрения, генетиков, является самой последовательной материалистической точкой зрения"*. Составитель обзора дискуссии В. Колбановский "проницательно" заметил в этой связи, что А. С. Серебровскому "чрезвычайно трудно было найти идеалиста в современной генетике, хотя для этого ему требовалось сделать совсем незначительное усилие и посмотреть... в зеркало"**. М. Б. Митин, сославшись на этот эпизод, по существу, хотя и не в такой грубой форме, дал аналогичную оценку взглядам А. С. Серебровского, сказав, что здесь "прямой путь к идеализму"***.
* (Под знаменем марксизма. 1939. № 11. С. 97.)
** (Под знаменем марксизма. 1939. № 11. С. 98.)
*** (Под знаменем марксизма. 1939. № 10. С. 155.)
Однако было бы односторонним, а потому ошибочным ограничивать характеристику позиций М. Б. Митина и других философов в дискуссии 1939 г. по вопросам генетики только тем, что отмечено выше. В своем заключительном слове М. Б. Митин, выражая эти позиции, обратил внимание на то, что у некоторых "классических" генетиков (он назвал С. И. Алиханяна, В. С. Кирпичникова, А. Р. Жебрака и др.) "намечаются сдвиги в сторону приближения к практике", и призвал их "пересмотреть сзои теоретические позиции, перестроиться в своей теоретической работе. Иначе им в конце концов грозит тот же тупик, в котором пока что находится акад. Серебровский"*. Далее М. Б. Митин сказал: "Поднимая так высоко роль и значение работ акад. Лысенко, положительно оценивая практические и теоретические результаты его направления, мы отнюдь не отказываемся и не можем отказаться (!) от критики отдельных ошибок или односторонностей данного направления, от критики тех или иных отдельных лиц, двигающихся или плывущих в фарватере данного направления"**.
* (Под знаменем марксизма. 1939. № 11. С.155 156.)
** (Под знаменем марксизма. 1939. № 11. С. 156. (Курсив мой.- И. Ф.))
Конечно, сам Т. Д. Лысенко уже не включался прямо М. Б. Митиным в число этих "отдельных лиц", ошибки которых можно и нужно критиковать. Зато он резко выступил против И. И. Презента, бывшего "душой" многих теоретических начинаний Т. Д. Лысенко. Отметив претенциозность и нескромность многих выступлений И. И. Презента, М. Б. Митин сказал, что "нам, философам, режет слух, когда тов. Презент, говоря о тех или иных практических и теоретических работах Лысенко, начинает подводить под генетические вопросы ...философскую терминологию, начинает нанизывать разного рода категории без проникновения в существо биологического материала. Это пахнет схоластикой. От этого надо отказаться. Я думаю, что теоретические работы сторонников тов. Лысенко значительно выиграют в научном отношении, если не будет этого словоблудия"*. На последовавшую после этих слов реплику Т. Д. Лысенко: "Для того чтобы бить работы, надо бить Презента?" - М. Б. Митин ответил: "Вы не можете сказать, что мы сколько-нибудь недооцениваем ваши работы. Мы говорим, тов. Лысенко, не о ваших работах, их высокую оценку как в смысле практическом, так и в смысле теоретическом вы слышали, но мы говорим относительно ненужного, схоластического, чисто внешнего навертывания философских категорий на конкретный материал вместо серьезной попытки этот конкретный материал теоретически осмыслить, как это часто имеет место у Презента. Мы обязаны ставить эти вопросы, ибо это является одним из условий для поднятия науки на должную высоту"**.
* (Под знаменем марксизма. 1939. № 10. С. 157)
** (Под знаменем марксизма. 1939. № 10. С. 157)
Титульный лист английского журнала по генетике с именами пионеров этой науки
Острой и весьма обоснованной критике М. Б. Митин подверг также Г. Н. Шлыкова, в течение многих лет буквально преследовавшего своими злобными нападками Н. И. Вавилова и на этом совещании произнесшего "обвинительную речь" против него. "Выступление тов. Шлыкова,- сказал он,- является с другого конца примером упрощенного, недифференцированного подхода к науке, против которого мы самым резким образом должны возразить... Он считает, что если у того или другого ученого, специалиста в данной области, имеются те или иные реакционные политические или философские высказывания - значит целиком в корзину его! Надо, тов. Шлыков, уметь отделять ценный фактический материал от реакционных измышлений. В. И. Ленин в своих работах учит нас, как надо уметь отсекать реакционные моменты и использовать положительные моменты в работах тех или иных ученых. Он учит нас умению выделять из реакционного хлама те фактические достижения, которые имеются часто у самых реакционных представителей науки... Не по-хозяйски вы, тов. Шлыков, ставите вопрос. Вам надо отказаться от такого метода подхода к науке"*.
* (Под знаменем марксизма. 1939. № 10. С. 157, 158.)
Николай Иванович Вавилов (1887-1943)
С этих методологических позиций и опираясь на ленинскую постановку вопроса о гносеологических корнях идеализма, М. Б. Митин высказал и соображения философов - членов редакции журнала "Под знаменем марксизма" относительно менделизма и морганизма. Он подробно развил известную точку зрения К. А. Тимирязева и И. В. Мичурина, которые, по его мнению, "сумели дать правильные ответы на вопрос о научной значимости открытий Менделя в области изучения наследственности"*, о положительных и отрицательных сторонах этих открытий. Подробно разобрав, в частности, высказывания К. А. Тимирязева на этот счет, М. Б. Митин сказал: "Вот правильная, четкая, научно объективная оценка Менделя и менделизма, чуждая как односторонним увлечениям менделизмом, так и огульному отрицанию его значения в науке о наследственности"**.
* (Под знаменем марксизма. 1939. № 10. С. 160.)
** (Под знаменем марксизма. 1939. № 10. С. 161.)
Он показал далее, как постепенно менялось и отношение И. В. Мичурина к законам Менделя, подчеркнув, вместе с тем, что, "конечно, у Мичурина могут быть и устаревшие положения... и от них надо смело отказываться, двигаясь дальше вперед и заменяя устаревшие положения новыми... Но вот я убежден, что как раз установки Мичурина по вопросу о менделевских законах не устарели и сейчас являются правильными"*.
* (Под знаменем марксизма. 1939. № 11. С. 161.)
Напомнив далее, что И. В. Мичурин возражал против превращения законов Менделя во всеобщие законы природы, М. Б. Митин подчеркнул, что "одновременно Мичурин признавал известное частное значение за правилами, которые открыл Мендель и которым, кстати сказать, и сам Мендель не придавал такого универсального значения, как это сделали за него мендельянцы"*. Общий вывод отсюда: "Даже если какая-нибудь маленькая частичка закономерной связи природы раскрыта тем или иным ученым, указана какая-нибудь правильность, то почему мы не должны этим пользоваться? Обязательно должны. Открытия Менделя несомненно, выявляют некоторые стороны явлений наследственности, и мы должны это использовать"**.
* (Под знаменем марксизма. 1939. № 11. С. 162.)
** (Под знаменем марксизма. 1939. № 10. С. 162.)
Точно так же М. Б. Митин подошел и к цитологическим исследованиям, которые "позволяют частично раскрыть завесу и по вопросу о наследственных особенностях огранизмов"*. В этой связи он сказал: "Мы должны приветствовать сделанное здесь тов. Лысенко признание, что он до сих пор на эту сторону дела обращал мало внимания... Исследование клетки, выяснение значения и роли хромосом и их структуры в вопросах наследственности и изменчивости, несомненно, необходимо. В этом направлении надо продолжать работу, и будет весьма полезно, если тов. Лысенко наладит эту работу в ВАСХНИЛ"**.
* (Под знаменем марксизма. 1939. № 11. С. 164.)
** (Под знаменем марксизма. 1939. № 11. С. 165.)
Философски оценивая под этим углом зрения "корпускулярную теорию наследственности", М. Б. Митин назвал ее материалистической, хотя и сказал, что здесь "надо быть более осторожными. Бывает ведь материализм механический, вульгарный, метафизический, непримиримый с теорией развития, и есть материализм диалектический, основанный на теории развития.
Мне кажется, что если понятие "гена" и вся "корпускулярная теория наследственности" и являются материализмом, то не диалектическим, а метафизическим, враждебным теории развития"*. Так ставил в то время вопрос М. Б. Митин и так считали многие другие философы. Это позволило им занять свою специфическую позицию по отношению к представителям как одного, так и другого из противоборствующих в генетике направлений: "Надо бороться,- сказал в своем заключительном слове М. Б. Митин,- против профессорской кастовости, замкнутости, нелюбви к новому, неприязни к самокритике, которые имеют место со стороны формальных генетиков.
* (Под знаменем марксизма. 1939. № 11. С. 165.)
Но вместе с тем мы будем бороться, как этому учит нас наша партия, и против всякого рода даже самых ничтожных проявлений махаевского отношения к кадрам нашей советской интеллигенции, работающим на благо социализма. От всех этих недостатков мы, товарищи, должны избавиться.
Разногласия в науке могут и должны быть. Могут и должны быть теоретические споры. Но плохо, когда эти теоретические споры, дискуссии, расхождения принимают такой, я бы сказал, вредный характер, какой они приняли сейчас...
Наши научные кадры имеют полную возможность печатать свои труды, свои работы, высказывать свои соображения по тем или другим вопросам, которые стоят в повестке дня.
Я допускаю, что со стороны отдельных, так сказать, администраторов от науки в тех или других отдельных учреждениях были перегибы: я имею здесь в виду руководителей кафедр, вузов и т. д.
Мы должны одернуть администраторов от науки, которые мешают развитию нашей науки.
Должно быть заклеймено и такое положение, когда представители формальной генетики, находясь во главе ли учреждения, во главе ли тех или других отдельных кафедр и т. д., проявляют неправильное, администраторское отношение к представителям мичуринско-лысенковского направления.
От такого рода извращений, которые мешают нашей работе и создают плохую обстановку, надо отказаться, они должны быть ликвидированы"*.
* (Под знаменем марксизма. 1939. № 11. С. 175.)
Эта позиция философов, сформулированная в выступлении М. Б. Митина, подверглась впоследствии, однако, весьма существенной корректировке. Достаточно сказать, что буквально все, что широко цитировалось выше, начиная с того момента, когда М. Б. Митин сказал, что "мы не отказываемся и не можем отказаться от критики отдельных ошибок или односторонностей" лысенковского направления, и кончая фразой насчет ликвидации административных и пр. извращений, он выбросил из последующей публикации своей речи в сборнике "За материалистическую биологическую науку". Правда, этот сборник вышел в свет уже после того, как произошло событие, коренным образом изменившее положение в советской генетике,- августовская сессия ВАСХНИЛ 1948 г.
Теоретические и организационные выводы и результаты этой сессии в достаточной мере известны, и нет необходимости излагать здесь их подробно. Поэтому отметим в них лишь то, что ближе всего примыкает к предмету нашего рассмотрения,- постановку некоторых общих, методологических вопросов генетики в их связи с диалектикой.
Следует заметить, что к тому времени в генетике уже произошли новые качественные перемены, которые ознаменовали ее вступление в современную стадию, наиболее характерной чертой которой является исследование процессов наследственности и изменчивости на молекулярном уровне, широкое и комплексное применение в ходе этого исследования методов физики, химии и математики, тесное единение генетики с теорией эволюции. Правда, в первой половине 40-х годов эти новые идеи и методы еще не получили широкого распространения и признания. Еще сказывались зачастую старые традиции и подходы, превращавшиеся в некоторых случаях в своего рода "абсолютную истину". рядом - в том числе советских - генетиков.
Это по-прежнему в какой-то мере питало критику, все более последовательно сводившую существо позиций генетики к отдельным, пережившим себя концепциям, сформулированным на ранних этапах ее развития. По сути дела, критика уже совершенно перестала замечать какие-либо сдвиги в генетике, и если обращала на них внимание, то лишь в чисто негативном плане. Нечто, ранее хоть в какой-то степени признававшееся спорным, стало для нее бесспорным. Она потеряла к этому всякий интерес и занялась своими "внутренними" проблемами, эволюционируя уже независимо от процессов, развивающихся по другую сторону "научных баррикад".
Такая эволюция выразилась, в частности, и в том, что если ранее Т. Д. Лысенко и его сторонники "отвоевывали" Дарвина у генетики, ссылались на него как на непререкаемый авторитет, объявляя "антидарвинизмом" любую попытку выйти за рамки традиционных методов дарвинизма, то теперь, когда была "обоснована" особая "мичуринская генетика", понадобилось сделать так, чтобы и Дарвин не слишком заслонял ее своей мощной фигурой. К тому же на Дарвина, по мере развития эволюционной генетики, все больше стали ссылаться "менделисты-морганисты". И тогда он стал объектом критики, ему был противопоставлен "советский творческий дарвинизм". Нелепость этого термина адекватна его содержанию, так как за ним все откровеннее стало вырисовываться отброшенное генетикой пугало механоламаркизма.
В самом деле, центральным в дарвинизме - в противовес механоламаркизму - является учение о естественном отборе, основывающееся в значительной мере на представлении о внутривидовой борьбе. Именно по этому звену дарвинизма и попытался нанести удар Т. Д. Лысенко в своей лекции "Естественный отбор и внутривидовая конкуренция", прочитанной в ноябре 1945 г. В ней содержалось, однако, не только отрицание внутривидовой борьбы, но и обвинения Дарвина в мальтузианстве. Это вызвало резкие возражения со стороны многих ученых - прежде всего В. Н. Сукачева, П. М. Жуковского. Но дискуссия по данному вопросу не получила в то время необходимого научного развития. Что касается Т. Д. Лысенко, то он смотрел на нее по-своему. Считая, что тезис о внутривидовой конкуренции не является научным, а служит "оправданием классовой борьбы" в буржуазном обществе, он говорил: "Я знаю, что внутривидовую конкуренцию еще и у нас признают некоторые биологи, например профессор П. М. Жуковский. Я отношу это к буржуазным пережиткам. Внутривидовой конкуренции в природе нет, и нечего ее в науке выдумывать"*.
* (Лысенко Т. Д. Агробиология. С. 545.)
Эта категоричность оценок и выводов, широко соединяемая с наклеиванием философских и иных ярлыков, окрасила в специфические тона и все содержание доклада, с которым Т. Д. Лысенко выступил на августовской сессии ВАСХНИЛ 1948 г. В нем он не сказал чего-либо принципиально нового по сравнению с тем, что уже выдвигалось им на протяжении ряда лет. Да и сам тон и манера критики инакомыслящих не были новыми. Уже не было в живых Н. И. Вавилова и А. С. Серебровского, поэтому основной огонь критики в докладе Т. Д. Лысенко и в выступлениях его сторонников был сосредоточен на И. И. Шмальгаузене, М. М. Завадовском, Н. П. Дубинине, П. М. Жуковском, А. Р. Жебраке, И. А. Раппопорте, С. И. Алиханяне и других ученых, взгляды которых отвергались без каких-либо фактических доказательств, а просто путем "сличения" с точкой зрения, получившей претензию считаться "официальной".
Николай Петрович Дубинин (р. 1906/07)
Хотя по докладу Т. Д. Лысенко на августовской сессии ВАСХНИЛ развернулась дискуссия, в ходе которой выступили и отдельные его противники, условия для нее были крайне неблагоприятными по сравнению с теми, которые имелись, в частности, в дискуссиях 1936 и 1939 гг. Собственно говоря, это была уже не дискуссия, так как ее результаты были заранее предопределены. И надо лишь отдать должное принципиальности ряда генетиков, которые и в этих условиях продолжали отстаивать свои взгляды.
И. А. Раппопорт попытался обосновать материалистический характер хромосомной теории наследственности, подвергнув острой критике ограниченности концепций Бэтсона, Иогансена, Лотси, Вейсмана и других ученых, стоявших у истоков генетики. Он сказал: "Мы сейчас находимся на грани крупных открытий в генетике... И мне кажется большой практической ошибкой стремление нацело и огульно отказывать советской генетике в огромных успехах. Советскую генетику мы обязаны отличать от буржуазной генетики. Советские генетики никогда не стояли на неправильных антидарвинистских позициях. Они связали в единый величайший принцип естественный отбор, который объяснил разумно и рационально явление развития органической жизни... Я думаю, что биология будет развиваться на основе широкого применения принципа естественного отбора, который несовместим с ламаркизмом, который противоречит ламаркизму. Ламаркизм в той форме, в какой он опровергнут Дарвином и принимается Т. Д. Лысенко,- это концепция, которая ведет к ошибкам"*. Напомнив, что И. В. Мичурин пользовался гибридизацией и отбором, что он указывал на возможность широкого применения генетики и обязывал молодежь заниматься ею, И. А. Раппопорт подчеркнул в заключение, что "только на основе правдивости, на основе критики собственных ошибок можно прийти в дальнейшем к большим успехам..."**.
** (О положении в биологической науке: Стеногр. отчет сессии ВАСХНИЛ. 31 июля-7 августа 1948 г. М., 1948. С. 134.)
* (О положении в биологической науке: Стеногр. отчет сессии ВАСХНИЛ. 31 июля-7 августа 1948 г. М., 1948. С. 132-134.)
С. А. Алиханян, также начав свое выступление с критики, как он сказал, "метафизических, идеалистических" концепций Иогансена, Вейсмана, де Фриза, Бэтсона, Лотси и др., а также "некоторых ложных, ошибочных" положений и концепций Серебровского, Филипченко, Кольцова и др., стремился, как и И. А. Раппопорт, показать материалистический характер теории генетики. "Нельзя,- подчеркнул он,- исходя из реакционных высказываний отдельных ученых, отвергать здоровое, полезное ядро генетики, выбросить все факты, добытые наукой"*. Значительную часть выступления С. И. Алиханян посвятил анализу менделизма и отношению к нему И. В. Мичурина. В заключение он сказал: "Очистив нашу науку от идеалистической шелухи, от неверных идеалистических концепций буржуазных генетиков и некоторых наших собственных генетиков, мы, советские ученые, должны в здоровой атмосфере творческих споров и содружества смелее двигать развитие советской науки и использовать все творческие работы в нашей науке на благо нашей Родины"**.
* (О положении в биологической науке: Стеногр. отчет сессии ВАСХНИЛ. 31 июля-7 августа 1948 г. М., 1948. С. 359.)
** (О положении в биологической науке: Стеногр. отчет сессии ВАСХНИЛ. 31 июля-7 августа 1948 г. М., 1948. С. 369, 370.)
Николай Константинович Кольцов (1872-1940)
Анализу ряда вопросов, по которым наблюдаются расхождения между сторонниками хромосомной теории наследственности и "мичуринской генетики", посвятил свое выступление П. М. Жуковский, сказав, что "было бы печально, если бы вся группа генетиков, которую зачислили в менделисты-морганисты, стала бы тут на трибуне отрекаться от хромосомной теории наследственности. Я этого делать не собираюсь"*. Далее П. М. Жуковский привел факты в подтверждение хромосомной теории наследственности. Он показал значение Менделя и менделизма для генетики, связав это с работами по гибридизации, проводимыми И. В. Мичуриным.
* (О положении в биологической науке: Стеногр. отчет сессии ВАСХНИЛ. 31 июля-7 августа 1948 г. М., 1948. С. 384.)
И. И. Шмальгаузен, на котором в ходе августовской сессии" ВАСХНИЛ был сконцентрирован основной удар критики, попытался отвести этот удар, опровергая обвинения в автогенезе, в принадлежности к лагерю "формальных генетиков" и пр. Апеллируя к своим (фальсифицированным критиками) работам "Проблемы дарвинизма" и "Факторы эволюции", он разъяснил истинные позиции, которые он занимает в спорных вопросах науки и: которые заключаются как в признании значения генетики для теории эволюции, так и в критическом отношении к автогенетическим и преформистским, неодарвинистским выводам, делавшимся в теоретических и методологических обобщениях некоторых генетиков, в частности и особенности на ранних стадиях развития науки о наследственности. Нужно сказать, что на августовской сессии ВАСХНИЛ общий вопрос об отношении к хромосомной теории наследственности, к "менделизму-морганизму" был поставлен уже в такой резко отрицательной форме, что это вызвало протест даже у тех ученых, которые на протяжении многих лет поддерживали критику, стремились найти возможности "примирения", "третьей линии". Это нашло отражение отчасти в выступлении "полуморганиста" И. М. Полякова и в особенности - Б. М. Завадовского, которого тоже уже причислили к лагерю "отечественных морганистов". В. С. Немчинов, стоявший в то время во главе Тимирязевской сельскохозяйственной академии, не являясь биологом по образованию, все же счел необходимым заявить, что "хромосомная теория наследственности вошла в золотой фонд науки человечества... Я не разделяю точку зрения... о том, что хромосомная теория наследственности и, в частности, некоторые законы Менделя являются какой-то идеалистической точкой зрения, какой-то реакционной теорией"*. Для атмосферы "дискуссий" характерно, однако, то, что почти сразу же после своего заявления В. С. Немчинов получил реплику с места, что ему надо уйти в отставку.
* (О положении в биологической науке. С. 472.)
О глубоком обсуждении этих и других философских проблем генетики не могло быть и речи, так как всякая попытка объективно оценить методологические основы хромосомной теории наследственности и ее значение в науке (хотя бы в той форме, как это было сделано философами в дискуссии 1939 г.) встречалась в штыки. Более того, И. И. Презент в своем обширном и крайне резком выступлении, переходившем зачастую границы простого приличия, предъявил прямые "обвинения" философам, считая, что на них сказывается "тлетворное влияние морганизма". Он сказал: "Морганизм проявляет свое вредное влияние и па некоторых философов, которые обязаны иметь правильную точку зрения на имеющие идеологическое значение вопросы биологии... если даже академик Немчинов, не генетик, а статистик, если даже он имеет свою точку зрения по вопросам морганизма"*. На вопрос В. С. Немчинова, почему он не должен ее иметь, И. И. Презент ответил: "Я говорю не в упрек, а в похвалу тому, что вы имеете свою точку зрения, хотя в упрек тому, что вы имеете именно такую точку зрения... Итак, с тлетворным влиянием морганистов на работников других специальностей, в частности на философов, пора покончить. Философы обязаны иметь свою, и притом правильную, точку зрения на вопрос о том, кто же решил проблему управления наследственной изменчивостью: Морган и Мёллер или же Мичурин и Лысенко. Многие философы все время колебались в этих вопросах, но ведь колебания должны иметь известный предел. Нельзя же быть маятниками в вопросах науки!.. Давно уже пришло время философам нашей страны раскрыть философские глубины мичуринского учения ...и я верю в наших философов - они это сделают"**.
* (О положении в биологической науке. С. 506.)
** (О положении в биологической науке. С. 506.)
Герман Мёллер (1890-1967)
Эта "вера в философов" имела под собой, разумеется, не какие-то мистические, а вполне реальные и весьма прозаические, понятные многим основания. Сложнее было с "колебаниями", с призывом "не быть маятником в вопросах науки", так как выполнить то, что, по мнению И. И. Презента, философы были обязаны сделать, т. е., в частности, освободиться от "тлетворного влияния морганизма", означало бы, по крайней мере для некоторых из них, отказаться от позиций, занятых, в частности, на дискуссии 1939 г., организованной журналом "Под знаменем марксизма". Это обстоятельство, однако, не было предметом споров, что и продемонстрировал в своем выступлении на августовской сессии ВАСХНИЛ 1948 г. М. Б. Митин.
Вряд ли имеет смысл специально фиксировать те новые повороты "теоретического маятника", которые имели место в его выступлении. Они очевидны, хотя М. Б. Митин не обмолвился об этом ни единым словом. Более того, он попытался сделать вид, что их попросту не было. Сказав, что эта сессия "подводит итоги многолетней борьбы двух направлений в биологической науке нашей страны", М. Б. Митин охарактеризовал (уже без всяких оговорок) менделевско-моргановское направление как "насквозь идеалистическое и метафизическое", "антинародное", подчеркнув, что его основателями являются "буржуазные ученые Вейсман, Мендель, Морган"*. Он полностью "отмежевался" от этого направления и этих ученых, а также и от их последователей из числа советских генетиков и сосредоточился на критике главным образом работ И. И. Шмальгаузена, которые, по его мнению, "в настоящее время являются центральными... представляющими и выражающими менделизм-морганизм у нас на современном этапе"**.
* (О положении в биологической науке. С. 222.)
** (О положении в биологической науке. С. 224.)
Общий вывод из этой "критики", не имеющей даже отдаленного отношения к действительности, М. Б. Митин сделал в следующей форме: "В книге академика Шмальгаузена "Факторы эволюции" имеются даже ссылки на диалектический материализм, но это только слова, а по сути дела вся методология, на которой построена эта книга, ничего общего с диалектическим материализмом не имеет. Эта книга метафизическая и идеалистическая. Методологической основой всей концепции автора является небезызвестная теория равновесия"*.
* (О положении в биологической науке. С. 227.)
Однако М. Б. Митин не ограничился этим. Он уже по-иному, с учетом происходившего на сессии, резюмировал также содержание и выводы дискуссии 1939 г., где, как он заявил, "менделистам-морганистам был дан решительный отпор"*. По-иному было резюмировано и само отношение к дискуссиям в генетике. "Непомерно затянувшаяся дискуссия и активная пропаганда менделистами-морганистами своих взглядов наносит,- по мнению М. Б. Митина,- существенный ущерб делу идеологического воспитания наших кадров. Основное значение нынешней сессии должно состоять в том, чтобы покончить наконец с этой непомерно затянувшейся дискуссией, разоблачить и разгромить до конца антинаучные концепции менделистов-морганистов и заложить тем самым основу для дальнейшего развития мичуринских исследований, для дальнейших успехов мичуринского направления в биологии"**. Разумеется, здесь нет уже и намека на какие-либо критические замечания в адрес направления, возглавляемого Т. Д. Лысенко. Более того, последний безапелляционно был назван "Мичуриным нашего времени".
* (О положении в биологической науке. С. 233.)
** (О положении в биологической науке. С. 233. (Курсив мой. - И. Ф.).)
Все это, конечно, не осталось незамеченным учеными, опиравшимися в известной мере и на те выводы, к которым М. Б. Митин и другие философы пришли в ходе дискуссии 1939 г. В частности, Б. М. Завадовский, приведя в своем выступлении то, что в 1939 г. говорил М. Б. Митин о Менделе и менделизме, сказал: "Под этими мыслями я целиком подписывался и подписываюсь. Но я спрашиваю тов. Митина, когда он неправильно информировал общественность, говоря о двух направлениях биологической науки? Тогда ли, когда он писал эту статью, или сейчас, когда он, фальсифицируя положение вещей, ориентирует на то, что существовала и существует только вторая точка зрения на теорию эволюции?"*. Само собой ясно, что этот вопрос остался без ответа.
* (О положении в биологической науке. С. 288.)
В последующих своих выступлениях и работах М. Б. Митин еще более обострил то, что он продекларировал на августовской сессии ВАСХНИЛ. Уже в конце августа 1948 г. он, оправдывая "веру" И. И. Презента, обрушивается на тех философов, которые, пи его выражению, "не оказались на высоте". По мнению М. Б. Митина, это касалось в целом Института философии АН СССР и журнала "Вопросы философии". "Институт философии,- говорил он,- оказался в стороне от борьбы между материализмом и идеализмом в области биологии. Институт философии утерял хорошие традиции, какие он имел в свое время в этих вопросах. Стоит напомнить совещание при редакции журнала "Под знаменем марксизма" в 1939 г., где резко были раскритикованы представители формальной генетики и была оказана полная поддержка Т. Д. Лысенко в его борьбе против менделистов-морганистов (?!).
Журнал "Вопросы философии" оказался на стороне идеалистов. Он напечатал статью академика Шмальгаузена без единого редакционного примечания - статью, принципиально неверную, схоластическую, и как раз в тот период, когда очень остро развернулась борьба в биологической науке!"*.
* (Митин М. Б. За материалистическую биологическую науку. С. 94, 95.)
Эти позиции философов были в последующем, разумеется, "выправлены". И был опубликован целый ряд монографий и сборников, статей в журнале "Вопросы философии", в которых наряду с биологами лысенковского направления такие философы, как М. Б. Митин, Г. В. Платонов, Д. М. Трошин, И. И. Новинский, В. М. Каганов и др., активно пропагандировали идеи "мичуринской генетики", противопоставляя их "менделизму-морганизму", на этот раз, как казалось, "отлученному" от диалектического материализма окончательно и бесповоротно.
В философских работах по вопросам биологии этого периода господствовало комментаторство взглядов Т. Д. Лысенко, которые все более трансформировались по линии механоламаркизма, фактического противопоставления их дарвинизму. В них нашла свое предельное выражение вульгаризация творческого и многостороннего метода материалистической диалектики в его применении к решению проблем генетики. Это сопровождалось общим снижением уровня рассмотрения философских вопросов биологии, его трансформацией по линии натурфилософских и позитивистских подходов.
Однако эти работы, хотя и были доминирующими на протяжении ряда лет, являя собой предельную форму всего негативного, что было в истории диалектики в ее взаимодействии с генетикой, не смогли философски "обосновать" разгром генетики и канонизировать монопольное положение группы Т. Д. Лысенко, на что они, безусловно, всячески претендовали. Хотя на августовской сессии ВАСХНИЛ многим казалось, что удалось, как сказал М. Б. Митин, "покончить наконец с этой непомерно затянувшейся дискуссией"*, это было скорее субъективное пожелание, чем реальная перспектива. Попытки всеми средствами форсировать такое "завершенное" состояние, разумеется, нанесли большой ущерб советской генетике, затормозив ее развитие. Но они не смогли ни "поделить" истину в науке, ни тем более заставить согласиться на ее суррогат, мнимая "ценность" которого становилась все более очевидной по мере успехов, в частности, бурно развивавшейся в эти годы молекулярной биологии.
* (О положении в биологической науке. С. 233.)
И уже в начале, а в особенности в середине 50-х годов дискуссия - в том числе и по философским вопросам генетики - опять вышла на страницы научной печати. С 1952 по 1958 г. "Ботанический журнал" и "Бюллетень Московского общества испытателей природы", возглавлявшиеся В. Н. Сукачевым, опубликовали серию статей, в которых была подвергнута острой критике выдвинутая к тому времени Т. Д. Лысенко "новая концепция" вида и видообразования, ревизовавшая дарвинизм. Она была критически оценена и в ее философских аспектах, о чем свидетельствует ряд статей (Б. М. Кедрова и др.), опубликованных в 1954-1955 гг. в журнале "Вопросы философии".
Хотя эта дискуссия и не ограничивалась критикой взглядов Т. Д. Лысенко по проблемам вида и видообразования, все же многие основные вопросы генетики оставались за ее рамками. И здесь надо отметить, что именно прежде всего на страницах журнала "Вопросы философии" в середине 50-х годов был начат новый тур дискуссий по теоретическим проблемам генетики, который позволил многим философам не только как бы вернуться к позициям 1939 г., но и сделать новые шаги вперед.
При организации и в ходе этой дискуссии философы, во-первых, сделали попытку преодолеть канонизацию взглядов Т. Д. Лысенко и его сторонников. Они стремились показать, что, несмотря на выводы, которые сделала августовская сессия ВАСХНИЛ 1948 г., многие вопросы остаются, по крайней мере, спорными, дискуссионными.
Во-вторых, философы отстаивали точку зрения, согласно которой хромосомная теория наследственности, хотя и имеет ряд недостатков и ограниченностей (в том числе в методологическом плане), является, однако, научной, материалистической теорией, имеющей огромные достижения, а потому речь должна идти хотя бы о признании права на ее существование как одного из двух направлений в генетике.
В-третьих, была сделана попытка "нелысенковской" интерпретации мичуринских общебиологических идей, сочетающая критику механоламаркистских извращений со стремлением расширить отстаиваемые теоретические позиции, включив в них, в частности, принципиальные положения школы А. Н. Северцова - И. И. Шмальгаузена, достижения молекулярной биологии, биокибернетики и др.*
* (Такие позиции нашли в те годы свое отражение и в ряде работ автора этой книги, опубликованных в "Ботаническом журнале", "Вопросах философии" и др. Правда, методологические проблемы генетики не являлись самостоятельным предметом этих работ, однако они во многом определили формы участия автора в организации дискуссии 50-х годов и точку зрения, развиваемую в данной книге.)
Разумеется, говоря о позициях философов в дискуссии второй половины 50-х годов, мы имеем в виду прежде всего линию, которая проводилась редакцией журнала "Вопросы философии", так как многие активные участники дискуссии из числа философов (в частности, Г. В. Платонов) придерживались иной точки зрения*. Эта новая линия редакции была зафиксирована в передовой статье журнала "Вопросы философии", в которой указывалось как на пример нигилистического отношения к науке, на то, что "выбрасывались за борт ценные достижения хромосомной теории наследственности"**.
* (В книге "Диалектический материализм и вопросы генетики", опубликованной в 1961 г., Г. В. Платонов не только эту дискуссию, но и вообще всю историю генетики в связи с диалектикой изображает совершенно извращенно, тенденциозно - просто как этапы "изживания" хромосомной теории наследственности и "торжества" лысенковцев. Эта книга была в свое время как бы негативным ответом на то новое, что выявилось в оценке философских оснований генетики в ходе дискуссии на страницах журнала "Вопросы философии".)
** (Вопр. философии. 1957. № 3. С. 15.)
Это еще не означало начала дискуссии, но выражало новое отношение философов к положению, которое сложилось к тому времени в генетике. Напомню коротко основные вехи этой дискуссии, так как в известном смысле она предопределила ту ситуацию, которая имеет место и сегодня в подходах и формах обсуждения философских вопросов генетики.
Хотя еще несколько ранее на страницах журнала "Вопросы философии" началась публикация статей, в которых показывалось, в частности, значение математики в решении биологических проблем, дискуссия, в сущности, открылась "недискуссионной" статьей Н. П. Дубинина "Методы физики, химии и математики Ф изучении проблемы наследственности"*, помещенной редакцией в разделе "Научные сообщения и публикации", что уже само по себе вызвало резкий протест со стороны Т. Д. Лысенко и его сторонников. Н. П. Дубинин поставил перед собой весьма ограниченную задачу, имевшую, однако, в тех условиях чрезвычайно большое общенаучное значение,- показать новые методы анализа физики и химии материальных основ наследственности, приведшие к выяснению строения ДНК и доказательству ее выдающейся роли в наследственности организмов. "Эти открытия, позволившие доказать материальную природу одного из главных свойств жизни - наследственности, являются,- писал Н. П. Дубинин,- великой победой не только для современного естествознания, но и для марксистского философского материализма"**.
* (Вопр. философии. 1957. № 6. )
** (Вопр. философии. 1957. № 6. С. 151.)
Такое обращение к центральному пункту философских дискуссий в генетике обязывало по-новому взглянуть на уже утвердившиеся мнения, дать другую оценку фактам и обобщающим их теориям. Существенную роль здесь играл анализ изменений, произошедших в генетике под влиянием новых открытий. "Новые факты,- отмечал Н. П. Дубинин,- ярко вскрыли методологическую ограниченность позиций многих ведущих генетиков в анализе коренных вопросов их науки, позиций, на которых они настаивали всего лишь 5-10 лет тому назад, которые и до сих пор еще отстаивают некоторые из них"*. Все это требует, заключал он свою статью, "внимательного методологического анализа в свете марксистско-ленинского философского материализма"**.
* (Вопр. философии. 1957. № 6. С. 153.)
** (Вопр. философии. 1957. № 6. С. 154.)
Однако такой подход Т. Д. Лысенко и его сторонники отвергли, что называется, с порога. В статье "За материализм в биологии", помещенной редакцией журнала "Вопросы философии" уже в разделе "Дискуссии и обсуждения", Т. Д. Лысенко категорически утверждал: "Философия биологов-мичуринцев - диалектический материализм, а философией противников материалистической мичуринской биологии является что угодно, но только не философия последовательного материализма"*. Он резко обрушился на редактируемые В. Н. Сукачевым журналы и другие издания, которые, "начав под флагом якобы материалистической, мичуринской биологии весьма далекую от науки критику моих и согласных с моими научных работ, скатились вкупе с реакционными зарубежными учеными до прямого отрицания всей концепции материалистической, мичуринской биологии"**. Сказав далее, что "ламаркизм ближе к истине, чем вейсманизм во всех его старых и новых вариациях", так как первый "отстаивает интересы науки", а второй - "ударяется в мистику, порывает с наукой", Т. Д. Лысенко выразил уверенность, что "будущее нашей биологической мичуринской науки еще более светлое, еще более плодотворное, чем ее славное прошлое"***.
* (Вопр. философии. 1958. № 2. С. 108.)
** (Вопр. философии. 1958. № 2. С. 108.)
*** (Вопр. философии. 1958. № 2. С. 109-111.)
В статье Т. Д. Лысенко не содержалось прямой полемики с тезисами, выдвинутыми Н. П. Дубининым. Для него главным противником оставался В. Н. Сукачев. Ответить Н. П. Дубинину должны были другие представители его школы. И первым это сделал М. А. Ольшанский, который попытался доказать, что новые факты, касающиеся материальных основ наследственности и изложенные, в частности, в статье Н. П. Дубинина, не являются успехом противников Т. Д. Лысенко. "В действительности же,- писал он,- никаких успехов нет"*. Весь смысл демонстрации Н. П. Дубининым изменений, которые произошли в хромосомной теории наследственности, состоял, по мнению М. Л. Ольшанского, в том, чтобы "придать морганизму "лояльный" по отношению к диалектическому материализму внешний облик"**. Считая совершенно ясным, что "морганистская концепция наследственности ничего общего не имеет с диалектическим материализмом, является по своей философской сущности метафизической, механистической и идеалистической", М. Л. Ольшанский утверждал: "Остается очевидным, что примирить морганизм с материалистической биологией совершенно невозможно" ***.
* (Вопр. философии. 1958. № 6. С. 120.)
** (Вопр. философии. 1958. № 6. С. 127.)
*** (Вопр. философии. 1958. № 6. С. 123, 127.)
Идеи противоположного характера еще ранее на страницах журнала "Вопросы философии" отчетливо развил Н. В. Турбин, статья которого дала новые импульсы для дискуссии по философским проблемам современной генетики. Он прямо поставил вопрос: "...Является ли правильным и обоснованным ходячее в нашей литературе утверждение, что генная теория наследственности есть лженаучная, идеалистическая концепция, а не одно из научных направлений в современной генетике?"*. И дал на него отрицательный ответ, показав вместе с тем ограниченности и недостатки этой теории, многие из которых были преодолены в ходе ее развития.
* (Вопр. философии. 1958. № 2. С. 113.)
Статья Н. В. Турбина была примечательна еще и в том отношении, что новые подходы и новую оценку этой теории выдвигал один из ученых, который еще на августовской сессии ВАСХНИЛ 1948 г. выступал с совершенно противоположных позиций. Он писал в статье, что "следует признать ошибкой сторонников мичуринской генетики (в частности, в этом состоит и моя серьезная ошибка) то, что после августовской сессии ВАСХНИЛ 1948 г. не было сделано должного анализа генной теории по существу в ее современном виде, не было проявлено внимательного отношения к большому экспериментальному материалу, накопленному в ходе разработки этой теории"*. Отстаивая идею "сосуществования" двух направлений в генетике, призывая к исправлению ошибок, допущенных в отношении генной теории, Н. В. Турбин обращал внимание и на то, что "нельзя впадать в другую, не менее серьезную ошибку, заключающуюся в попытке отбросить бесспорно важные и оригинальные результаты, полученные мичуринской генетикой как в отношении экспериментальных фактов, так и их интерпретации"**.
* (Вопр. философии. 1958. № 2. С. 116.)
** (Вопр. философии. 1958. № 2. С. 125.)
Отличительные особенности двух направлений в современной генетике, их различие заключаются, по его мнению, не в том, что одно из них пытается решить вопросы наследственности с позиций идеализма, а другое - с позиций материализма. Вся разница - в подходах, направлении изучения наследственности (в одном случае - это наиболее общий, эколого-физиологический; в другом - познание внутриклеточных структур и "механизмов" наследственности). Отсюда - идея Н. В. Турбина о возможности и необходимости все большего совпадения конечных результатов, получаемых при первом и втором подходах в исследовании единой проблемы наследственности.
Точка зрения Н. В. Турбина не была, однако, поддержана в этой своей части ни сторонниками хромосомной теории наследственности, ни тем более ее противниками, хотя, разумеется, общая оценка философских оснований двух направлений в генетике была встречена ими принципиально по-иному. Д. Ф. Петров, например, писал, что основная мысль Н. В. Турбина, состоящая в признании ложности вывода об "идеалистическом" характере хромосомной теории наследственности, "полностью соответствует действительному положению вещей, а потому должна быть поддержана философами"*. Он попытался обосновать ее на историческом и современном материале генетики, показав в то же время чрезвычайно разнообразные в философском плане позиции, которые занимают отдельные представители хромосомной теории наследственности.
* (Вопр. философии. 1958. № 7. С. 102.)
Такой подход был категорически отвергнут в ходе дискуссии Н. И. Нуждиным в его статье "О некоторых методологических проблемах современной генетики"*, Ф. А. Дворянкиным в статье "Обновляется ли "классическая генетика?"** и другими сторонниками Т. Д. Лысенко. К ним присоединился и единственный философ, выступивший в дискуссии по проблемам генетики,- Г. В. Платонов. В статье "О философской оценке вейсмановско-моргановской концепции наследственности" он писал о "полной несостоятельности попыток представить современный морганизм в качестве процветающей диалектико-материалистической теории наследственности. Так же, как и в виталистических теориях, идеализм и метафизика здесь - не какой-то внешний довесок, который легко отбросить, сохранив теоретическую концепцию как таковую. Напротив, они лежат в самой основе этого отживающего свои век учения"***.
* (Вопр. философии. 1958. № 8.,)
** (Вопр. философии. 1959. № 12. )
*** (Вопр. философии. 1958. № 11. С. 136)
Однако, характеризуя хромосомную теорию как "идеалистическую и метафизическую", Г. В. Платонов полагал, что "было бы неправильно отрицать значение фактов и наличие отдельных практических достижений, полученных сторонниками этой теории"*. Он отметил даже, что биологи-мичуринцы, добившись успехов в синтетическом изучении живого, "значительно отстали от своих противников в проведении аналитических исследований..."**.
* (Вопр. философии. 1958. № 11. С. 136)
** (Вопр. философии. 1958. № 11. С. 136)
Вместе с тем Г. В. Платонов отверг высказанное Н. В. Турбиным соображение о том, что различие между этими двумя направлениями в генетике заключается всего лишь в подходах к изучению наследственности. Он отверг и идею об их "совмещении" как двух равноправных генетических учений. По его мнению, "единственно научным, материалистическим направлением в генетике является ныне мичуринское учение. Его нельзя ни совместить, ни примирить с вейсманизмом-морганизмом"*.
* (Вопр. философии. 1958. № 11. С. 137)
По-иному решал этот вопрос В. И. Кремянский, который полагал в то время, что в генетике произошло "несомненное приближение позиции ряда представителей менделизма к позиции мичуринского направления" и что "есть некоторая основа для того, чтобы представители обоих спорящих направлений в генетике уже сейчас могли сотрудничать в исследованиях сложных явлений наследственности, познание законов которых столь необходимо для практики и для теории. Полного согласия по всем общим вопросам тут не требуется. Пусть борьба мнений продолжается"*.
* (Вопр. философии. 1960. № 9. С. 136, 142.)
И она продолжалась - в разных формах и с разными конкретными результатами. Знаменательной вехой этой борьбы явилось обсуждение проблем генетики, которое произошло на Всесоюзном совещании по философским вопросам естествознания, состоявшемся в 1958 г. Большой и принципиальной остроты эта борьба достигла также на расширенном заседании Президиума и Отделения биологических наук АН СССР 20 января 1959 г., что нашло свое отражение в опубликованных на страницах журнала "Вопросы философии" полемических выступлениях Н. Н. Семенова и Т. Д. Лысенко*. Новые элементы в дискуссию, углубляющие и расширяющие ее фактическую и теоретическую основу, были внесены статьями В. А. Энгельгардта "Специфичность биологического обмена веществ"** и Л. А. Тумермана "Роль физики в познании жизненных явлений"***.
* (Вопр. философии. 1959. № 10. )
** (См.: Вопр. философии. 1960. № 7.)
*** (См.: Вопр. философии. 1960. № 8.)
Однако углубление дискуссии по философской линии осуществлялось уже в других, не таких общих, как было вначале, формах. Философы интенсивно исследовали специальные методологические проблемы, связанные с применением новых методов в познании живых систем, моделированием, развитием системных подходов и пр.
Начало 60-х годов было отмечено философскими поисками именно в этих, направлениях. Оно отмечено также новыми попытками Т. Д. Лысенко и его сторонников повернуть вспять развитие советской генетики, взять своеобразный "реванш" за поражения, полученные в предшествующие годы, утвердить монопольное положение своей школы, не дать плодотворно развиваться генетическим исследованиям на почве хромосомной теории наследственности.
Но какого-либо ощутимого успеха эти попытки уже не имели. Октябрьский (1964 г.) Пленум ЦК КПСС положил конец субъективистским притязаниям, и это получило конкретное воплощение в биологической науке вообще и в генетике в особенности.
От этого очень важного для судеб советской генетики исторического рубежа берет свое начало новый этап разработки философских вопросов генетики с позиций материалистической диалектики. На нем возникают принципиально новые проблемы, выявляются новые подходы и к старым, казалось, уже решенным философским проблемам.
Разумеется, их постановка и решение не обошлись без трудностей и борьбы, но она уже прочно ограничивается рамками и методами науки. Это относится и к вопросам действительно дискуссионным, спорным*. Это относится и к тем из них, которым стремились придать дискуссионный характер, в частности, некоторые философы, занимавшие в прошлом ошибочные позиции и попытавшиеся теперь как-то модернизировать свои концепции. Ясно, однако, что ничего, кроме эклектики, из этого не получается и получиться не может. Ясно также, что не эти мнимые проблемы должны быть в центре философских исследований. Но и уйти от них нельзя, а потому остановимся на них хотя бы бегло, прежде чем вычленить для последующего рассмотрения действительные, на наш взгляд, проблемы диалектики в современной генетике.
* (Примеч. 1988 г. Эта сделанная в начале нового этапа развития советской генетики констатация, как оказалось, в большей степени отражала надежды, чем реальность. О том, как развивались далее дискуссии, в частности, по вопросам генетики человека, см. в гл. 4 настоящей книги.)
|
ПОИСК:
|
При использовании материалов активная ссылка обязательна:
http://genetiku.ru/ 'Генетика'