Проблема целостности генетических систем, дифференциации и интеграции их структуры и функций. Ложность дилеммы: наследственность - "вещество" или "свойство"? О метафизике и идеализме - подлинных и мнимых

Целостность - одна из характернейших особенностей живых систем, реализующаяся на всех уровнях их структурно-функциональной организации, и в том числе, разумеется, на молекулярном и клеточном уровнях, где происходят первичные взаимодействия материальных основ наследственности. Для недиалектически совершающегося мышления само понятие целого в его отношении к частям представляет неразрешимую задачу. Оно выступает для него либо в форме представления о простой механической сумме частей, взаимодействие между которыми понимается как нечто внешнее, либо в форме первичной и подчиняющей себе отдельные части сущности, трактовка которой принимает порой идеалистический характер (холизм, органицизм и пр.).

Материалистическая диалектика фиксирует разные типы целостности, каждому из которых присуща особая форма взаимодействия частей. Генетические системы, обеспечивающие наследственное воспроизведение организмов, принадлежат к категории органически целостных систем, особенности которых состоят в том, что здесь часть - это "не просто пространственно отграниченный предмет с какими-то его свойствами, а предмет со стороны его места в целом, т. е. с теми его свойствами, которые играют роль в его координации с другими частями целого"^*. Органическое, или, как еще называл его Маркс, "диалектически-расчлененное", целое состоит не из внешне координированных во времени и пространстве частей, а характеризуется функциональной взаимосвязанностью компонентов, каждый из которых обладает своей особой специфичностью и вместе с тем строгой подчиненностью по отношению к целому. Это целое оказывается способным к саморазвитию и самовоспроизведению, а составляющие его компоненты являются результатом внутренней дифференцировки целого, играют роль его функционального члена - органа и пр. Органическое целое - это "исторически возникшая, развивающаяся и крайне сложно функционально расчлененная система связей и процессов, взаимовлияющих друг на друга. Отдельные связи, стороны, процессы целого распадаются, как различные функциональные его члены, в то же время соединяясь в его структуре"^**.

^* (Мамардашвили М. К. Процессы анализа и синтеза//Вопр. философии. 1958. № 2. С. 54.)

^** (Мамардашвили М. К. Процессы анализа и синтеза//Вопр. философии. 1958. № 2. С. 58.)

В этом смысле в органическом целом речь уже не идет о простом взаимодействии частей, да и само понятие "часть" оказывается неприменимым здесь без соответствующих уточнений и конкретизации. Отдельные компоненты, составляющие органическое целое, вычленяются уже как элементы определенной структуры, свойства которой обусловливаются также взаимовлиянием этих элементов, их происхождением одного из другого, зависимостью от целого и пр.

Целое - как единство элементов и структуры - представляет собой явление, свойства которого реализуются в отношении к другим объектам, во взаимодействии с ними, т. е. в его функционировании. Последнее и само по себе означает форму отношения элементов к целому, оно обеспечивается их структурной дифференциацией и интеграцией. Единство структуры и функций органического целого достигается в качестве итога взаимодействия составляющих его подсистем, каждая из которых состоит из иерархически соподчиненных элементов, запечатлевающихся в их динамическом образе.

Этим обеспечивается устойчивость и надежность самоорганизующегося органического целого в его взаимоотношениях с внешними факторами.

В живом организме, находящемся в состоянии подвижного равновесия с окружающей средой, целостность обусловливается процессами обмена веществ, локализованными в специфичности его структур и их функциональных взаимодействий, а также процессами саморегуляции и управления, осуществляющимися механизмами отдельных подсистем и их сосредоточением в специализированных структурах. Саморегулирование внутренней среды живых систем в ее взаимодействии с внешними факторами, самонастройка на наиболее эффективный режим функционирования реализуются в зависимости от свойств сложно дифференцированного целого.

Эта целостность дифференцируется прежде всего рядом нисходящих порядков организованности живой материи, имеющих свою особую структуру и функциональное взаимодействие подсистем и их элементов. Различные уровни организации живой материи (в грубом приближении - популяционный, организменный, клеточный и молекулярный) образуют нечто единое и могут в восходящем плане рассматриваться как его сложные функциональные члены, каждый из которых также является определенной целостностью, в свою очередь расчлененной на функционально взаимосвязанные и субординированные подсистемы и элементы.

Это означает, что генетические системы, обеспечивающие первичные процессы самоподдержания и самовоспроизведения живой материи как целого, оказываются "включенными" в сложные взаимодействия восходящего ряда целостных структур и их функций. И только, видимо, тогда, когда наука сможет точно выразить "меру взаимодействия" этих структур как целого, можно будет сказать, что сущность наследственности, ее закономерности познаны достаточно глубоко и полно. Чрезвычайно симптоматично, однако, что уже на нынешней стадии развития генетики понимание необходимости целостных подходов в исследовании механизмов наследственности завоевывает все большее признание. Это свидетельствует о стихийной и сознательной "диалектизации" генетики и проявляется прежде всего во все более решительном и массовом отказе от механистической трактовки структуры и функций гена и генотипа, в осознании их органической целостности, функциональной соподчиненности с другими структурами и процессами клетки и организма в целом.

Разумеется, эти прогрессивные тенденции проявились в генетике не сегодня. Они постепенно складывались в ходе экспериментальных и теоретических исследований материальных основ наследственности, пробивали себе дорогу в борьбе как с "жестким структурализмом", концепцией "мозаичности" генотипа и фенотипа и т. п., так и с метафизической абсолютизацией целостности, с противопоставлением функций, свойств наследственности, ее локализации в определенных структурах, материальных единицах, в элементах и их системах.

Значительной вехой на этом пути явились труды многих советских ученых, стремившихся целенаправленно использовать метод диалектики в исследовании и трактовке целостных генетических структур и процессов. Так, например, еще в 1929 г. Н. П. Дубинин в связи с исследованиями, направленными на изучение природы и строения гена, развивал мысль о том, что "в учении о действии хромосом генетика хотя и принимает "независимое" действие генов, но эту независимость надо понимать условно. Это "независимое" действие каждого гена является результатом действия не одного этого гена, а всего хромосомного аппарата в целом: действие части определяется действием всей системы... Изменение в структуре системы может изменить и действие его отдельной части"^*. На этом основании Н. П. Дубинин делал и более общие выводы. По его мнению, "представление о хромосомах как о целостной системе приобретает в современной генетике все большее и большее значение. Понятие целостности, имеющее крупнейшее методологическое значение, завоевывает в настоящее время многие области биологии"^**.

^* (Естествознание и марксизм. 1929. № 1. С. 60, 61. (Курсив мой.- И. Ф.).)

^** (Естествознание и марксизм. 1929. № 1. С. 70. (Курсив мой.- И. Ф.).)

Плодотворные методологические идеи, идущие в указанном направлении, были развиты в особенности Н. И. Вавиловым, И. И. Шмальгаузеном и другими учеными. Они способствовали преодолению механистического понимания генов как функционально обособленных единиц наследственности, а хромосомы - в виде простой суммы генов, расположенных в ней, как "бусы на нитке".

Изучение физиологических и биохимических процессов наследственности все более приводило к мысли о функциональной взаимообусловленности генов в системе генотипа, их зависимости от структуры и функций всей клетки и организма в целом. Понимание генотипа как целостной системы с особым характером взаимодействий составляющих его элементов, скоррелированных в этой системе, постепенно дополнялось представлением о том, что целостность генотипических структур и их функций не дается заранее, а становится и развивается. Исключительно перспективными оказались здесь теоретические выводы, сделанные еще в 30-х годах и развитые впоследствии применительно к современной генетике И. И. Шмальгаузеном.

Согласно И. И. Шмальгаузену, "прогрессивное развитие целостности имеет не меньшее значение, чем прогрессивное расчленение, и морфофизиологический прогресс характеризуется поднятием относительного значения и стойкости целостной особи не в меньшей мере, чем усложнением организации"^*. Отвергая как "мозаичные" концепции (А. Вейсмана и др.), так и идеалистические (холизм, неовитализм), признавая ограниченной трактовку проблемы целостности как в основном физиологической, И. И. Шмальгаузен сформулировал последовательно материалистическое, диалектическое понимание этой проблемы.

^* (Шмальгаузен И. И. Организм как целое в индивидуальном и историческом развитии. М.; Л., 1938. С. 3.)

Иван Иванович Шмальгаузен (1884-1963)

Он писал: "Целое, несущее лишь общие функции, расчленяется на части с разными, более специальными функциями. Целое дифференцируется, а части специализируются. Отдельные части получают свои самостоятельные функции. Они как бы автономизируются. Однако эта автономизация выражается лишь в обособлении своей специфической функции. Жизнь любой части обеспечивается целым рядом общих функций, в особенности функций обмена, без которых нет жизни. В этих функциях любая специализированная часть всегда связана с остальным организмом, и чем более она специализирована, тем более она становится в зависимость от других частей организма, обеспечивающих выполнение основных жизненных функций всего организма... Таким образом, дифференциация и специализация неизбежно связаны с соподчинением частей, с интеграцией"^*.

^* (Шмальгаузен И. И. Организм как целое в индивидуальном и историческом развитии. М.; Л., 1938. С. 7.)

Это соподчинение частей, обеспечивающее процессы интеграции, осуществляется, по PL И. Шмальгаузену, путем разного типа корреляций. "Наследственная дифференциация структур возможна,- отмечал он,- лишь при наличии в самом развивающемся организме факторов, обусловливающих эту дифференциацию. Очевидно, в роли таких факторов могут выступать взаимозависимости частей организма, меняющиеся в процессе самого развития, частью в связи с изменением функциональных соотношений с внешней средой, частью в силу самого усложнения организации. Мы должны допустить, что и в индивидуальном развитии одновременно с расчленением организма происходит и усложнение системы корреляций, объединяющей развивающийся организм в одно целое"^*.

^* (Шмальгаузен И. И. Организм как целое в индивидуальном и историческом развитии. М.; Л., 1938. С. 10.)

Вычленяя последовательность в смене различных форм взаимозависимостей на разных стадиях онтогенеза, И. И. Шмальгаузен обращал внимание в первую очередь на геномные корреляции, которые в отличие от морфогенетических и эргонтических обусловливаются более или менее непосредственно наследственными факторами развития, т. е. генами. "Эта зависимость,- считал он,- может покоиться на множественном действии одних и тех же генов (явления "плейотропизма") или на дифференцированном действии отдельных, тесно сцепленных наследственных факторов. В этом случае приходится допустить, что одни и те же гены определяют сходное или, во всяком случае, закономерно отличное течение каких-то процессов, быть может биохимического порядка, в разных частях организма"^*.

^* (Шмальгаузен И. И. Организм как целое в индивидуальном и историческом развитии. М.; Л., 1938. С. 18.)

И. И. Шмальгаузен доказал, что целостность, а следовательно, и устойчивость организма достигаются в эволюции генетических, эмбриологических, анатомических и физиологических механизмов, в ходе которой естественный отбор действует в своей стабилизирующей форме. В рамках теории стабилизирующего отбора, выдвинутой И. И. Шмальгаузеном почти 50 лет назад, нашли новую, исключительно плодотворную интерпретацию многие факты и концепции современной генетики, в частности молекулярный механизм репликации ДНК, процессы передачи прямой и обратной генетической информации, обусловленные взаимодействием генетических и популяционных структур.

И. И. Шмальгаузен выделил ту целостную систему, в которой осуществляется полный цикл регулирующих потоков информации (она будет рассмотрена в связи с обсуждением проблемы мутаций). Он исходил при этом из представления о целостном характере структур, составляющих данный цикл в процессе своего взаимодействия. Таким качеством обладают как надпопуляционная и надорганизменная системы (биогеоценоз и популяции), так и многоклеточный организм, отдельная клетка и ее генетические системы, генотип и составляющие его наследственные единицы.

Целостный характер генетических управляющих систем молекулярного, клеточного, организменного и популяционного уровней становится в настоящее время предметом специального исследования не только с помощью "традиционных" методов генетики, но и со все расширяющимся применением математических методов, кибернетического моделирования. Характерна в этом отношении попытка изучения общих закономерностей строения и функций генетических систем, предпринятая, например, В. А. Ратнером^*. В плане методологического обсуждения проблемы целостности гена и генотипа, дифференциации и интеграции, единства их структуры и функций здесь представляет интерес, в частности, анализ функциональных взаимозависимостей единиц, образующих тонкую структуру гена, и отдельных генов, составляющих генотип.

^* (См.: Ратнер В. А. Линейная упорядоченность генетических сообщений// Проблемы кибернетики. М., 1966. Вып. 16; Он же. Генетические управляющие системы. Новосибирск, 1966.)

Микро- и макроупорядоченность генотипа характеризуется иерархической зависимостью, сложным взаимодействием отдельных молекулярно-генетических функциональных единиц, наследственных структур целостной клетки. Различного класса субъединицы образуют целостную структуру гена. Сами они, однако, один и тот же генетический субстрат, но функционально рассматриваемый и изучаемый в разных отношениях, в разных аспектах и разными методами. Эти по-разному определяемые и изучаемые генетические единицы обладают собственной микроструктурой, и, таким образом, материальные основы наследственности образуют целую иерархию соподчиненных структур, интегрирующихся в генотипе.

Установление структурности и функциональной целостности гена и генотипа - одно из главных завоеваний современной генетики; это вместе с тем тот рубеж, исходный плацдарм, с которого начинается ее новое наступление в глубины живой материи. Как отмечают Р. Сэджер и Ф. Райн, "разделение структуры и функции, бывшее столь полезным в ранний период развития генетики, сейчас уступает место более целостному подходу, необходимому для более глубокого анализа генетических механизмов"^*.

^* (Сэджер Р., Райи Ф. Цитологические и химические основы наследственности. С. 440.)

Структурная и функциональная дифференцированность генетических механизмов и одновременно их интегрированность, целостность на разных уровнях организации живой материи требуют, разумеется, дальнейших исследований, в ходе которых, видимо, будут открываться новые генетические структуры и более детально изучаться уже известные. Кроме того, требуют детальных исследований их взаимодействия со структурами, не обладающими непосредственно генетическими функциями. "Современный уровень хромосомной теории наследственности и теории гена,- справедливо отмечал М. Е. Лобашев, - привели к необходимости изучения обратной связи, т. е. исследованию влияния системного контроля - влияния системы организма и клетки на (функционирование гена, его репликацию и взаимодействие генов"^*. Такое изучение позволит установить многие генетические механизмы в их функционировании в более сложных связях и отношениях, в частности, не только по типу: генотип - фенотип, но и генотип - фенотип, а также их взаимодействия со средой, также имеющие дифференцированный и целостный характер.

^* (Лобашев М. Е. Томас Гент Морган - основатель теории гена // Генетика. 1966. № 11. С. 8.)

В своих основных методологических направлениях познание сущности наследственности идет именно таким образом. Оно отвергло концепцию "слитной" наследственности, раскрывая ее структурные основы. Наряду с этим оно утверждает целостные подходы в Понимании внутренних и внешних наследственных взаимодействий, устанавливает диалектическое единство структуры и функции, субстрата и его свойств в явлениях наследственности.

Не может быть функции, свойства вне их локализации в определенных структурах, субстрате - и наоборот. Не может быть целостности вне взаимодействующих внутри нее элементов - и наоборот. Эти общие выводы, принципы диалектико-материалистической методологии находятся в полном соответствии с теорией современной генетики и ведут ее вперед. Всякие отступления от них - как в сторону универсализации дифференцированности, структурной локализации наследственности, так и абсолютизации ее целостности - не могут быть научно эффективными, они обречены на неудачу в современных условиях.

Генетика в своем развитии постоянно сталкивалась с этой методологически порочной альтернативой, которая в разных формах сказывается в трудах отдельных ученых и даже целых школ и направлений. Иногда это делалось со ссылками на диалектику, как это имело место у Т. Д. Лысенко и его сторонников.

Последние выдвинули, в частности, дилемму: наследственность - "вещество" или "свойство"? В зависимости от того, какую альтернативную форму ответа они конструировали, осуществлялась "классификация" взглядов на научные, диалектико-материалистические и ненаучные, метафизические и даже идеалистические.

В свете сказанного выше о диалектическом соотношении, единстве структуры и функции, субстрата ("вещества") и свойств совершенно очевидна ложность самой этой дилеммы. Весьма поучительно, однако, рассмотреть те доводы и ход мыслей, которые приводили к столь абсурдной постановке вопроса о материальных основах наследственности, а также теоретические и философские выводы, которые из них следовали.

Т. Д. Лысенко выдвинул свои представления о наследственности в тот период, когда уже были очерчены основные контуры хромосомной теории наследственности, теории гена в их "классической" интерпретации. Генетика вступила вместе с тем в полосу мучительных сомнений и новых поисков путей развития теории наследственности, преодоления механистических ограниченностей, тормозивших познание структуры и взаимодействий генетических систем. Критика этих ограниченностей, подчеркивание необходимости изучения целостных процессов клетки и организма в его связи со средой могла бы, естественно, стимулировать развитие, углубление и уточнение основ хромосомной теории наследственности, концепции гена. Однако Т. Д. Лысенко и его сторонники пошли по пути абсолютизации целостных подходов, отрицания структурных основ наследственности, ее специфической локализации в особых генетических системах. В итоге родилась концепция, определяющая наследственность как некое материальное свойство, оторванное от своего материального субстрата.

Считая недостаточным, неудовлетворительным определение наследственности как только воспроизведения себе подобных, Т. Д. Лысенко подчеркнул, несомненно, важную мысль о необходимости понимания данного явления в более широком контексте "биологии развития", учитывающем эволюционные аспекты, сложные взаимодействия со средой. Эти идеи хотя и не были принципиально новыми (они были выдвинуты еще Ч. Дарвином), однако для генетики того периода их значение само по себе не вызывало сомнений. Конечно, они встречали сопротивление со стороны многих "ультраморганистов". Но, к сожалению, не только их. И объясняется это отнюдь не "нетерпимостью", "несамокритичностью", "догматизмом" и прочими факторами, в которых Т. Д. Лысенко и его сторонники всегда видели "секрет" неуспеха своих теоретических предположений у противников. Главное - в той, по большей части ненаучной форме, в которую облекались эти идеи, в тех нигилистических оценках и выводах, касающихся основ хромосомной теории наследственности, которыми они сопровождались.

Согласно общему определению сущности наследственности, данному Т. Д. Лысенко, наследственность есть "свойство живого тела требовать определенных условий для своей жизни, своего развития и определенно реагировать на те или иные условия"^*. Тем самым, по его мнению, мы "постигаем сущность наследственности. Генетики же не изучают сущности наследственности. Они узнают только, сколько потомков идет с тем или иным признаком в одного родителя и сколько - в другого"^**. Кроме того, они считают, что разные наследственные свойства организмов отличаются "генами, крупинками какого-то неведомого вещества живого тела, находящегося якобы в хромосомах клеток..."^***.

^* (Лысенко Т. Д. Агробиология. С. 432.)

^** (Лысенко Т. Д. Агробиология. С. 434.)

^*** (Лысенко Т. Д. Агробиология. С. 434.)

Последнее заключение, сделанное Т. Д. Лысенко по поводу точки зрения генетиков, по своему уровню стояло, разумеется, ниже всякой критики, а потому дискуссии по этому вопросу навязывались в основном самим Т. Д. Лысенко. Выступив против "крупинчатости (корпускулярности) наследственности"^*, он утверждал, что "мичуринская генетика не признает существования в организме какого бы то ни было особого от тела организма наследственного вещества. Эта наука под наследственностью понимает основное характерное свойство живого тела..."^**. Подобные выводы сопровождались время от времени "сенсационными признаниями" - вроде того, что "мичуринская генетика признает хромосомы, не отрицает их наличия"^***, как будто бы даже очевидные и доказанные факты нуждаются в этом, должны ставиться в зависимость от принятой концепции, а не наоборот.

^* (Лысенко Т. Д. Агробиология. С. 440.)

^** (Лысенко Т. Д. Агробиология. С. 509.)

^*** (Лысенко Т. Д. Агробиология. С. 514.)

Однако далее определялись границы и самого "признания". "Наследственностью,- разъяснял Т. Д. Лысенко,- обладают не только хромосомы, но живое тело вообще, любая его частичка. Поэтому будет неправильным, исходя из того, что хромосомы обладают свойством наследственности, считать их в организме и в клетке особым наследственным веществом или органом наследственности. В организме есть и могут быть различные органы, в том числе и органы размножения, но нет и не может быть органа наследственности. Искать в организме специальный орган наследственности - это все равно, что искать в организме орган жизни"^*. Наследственной основой организма является, по мнению Т. Д. Лысенко, клетка и организм в целом.

^* (Лысенко Т. Д. Агробиология. С. 515.)

Тем самым, по существу, перечеркивались все достижения генетики за десятилетия ее развития. Ясно, что никакого "отдельного от организма" вещества наследственности не существует, как нет в организме и "специального органа наследственности". Но ясно и то, что считать роль хромосом в наследственности по крайней мере равной роли "любой частички" живого тела - значило вступить в глубокое противоречие с объективными фактами. Ясно также, что нет никакого свойства наследственности, отдельного от вещества, а вещество зародышевой клетки - не сплошная недифференцированная масса, а расчлененное целое, сложная система относительно обособленных структурно-функциональных элементов, играющих неодинаковую роль в процессах обмена веществ и, следовательно, принимающих различное участие в процессах наследственного воспроизведения и индивидуального развития. Наследственность - это и "свойство", и "вещество", это одно из специфических для живой материи явлений, в которых обнаруживается диалектическое единство структуры и функций, их сложные и разветвленные отношения внутри дифференцированного целого на разных уровнях его организации и в разных связях с внешней средой.

Все это - научные факты, и порой становится странным, что генетикам приходилось многократно разъяснять их Т. Д. Лысенко и его сторонникам в ходе дискуссий по теоретическим и методологическим проблемам учения о наследственности. Видимо, эту странность ощущал на первых порах (когда еще не была окончательно "конституирована" особая "мичуринская генетика") и сам Т. Д. Лысенко. Во всяком случае, на дискуссии 1936 г. он не только возражал против обвинения в том, что "якобы мы отрицаем материальность наследственной основы"^*, но считал даже, что выдвинутые им положения не противоречат "фактическому материалу, полученному и получаемому генетиками"^**, а объясняют его "с позиции развития. Поэтому многое из этого экспериментального материала, добытого генетиками и бывшего в их руках мертвым капиталом, будучи с позиции развития освещенным, становится причиной действенного знания"^***. Более того, Т. Д. Лысенко возражал даже против того, что он отрицает существование генов. "Никогда ни Лысенко, ни Презент существования генов не отрицали"^****,- заявил он под аплодисменты присутствующих. "Мы отрицаем,- продолжал он далее,- кусочки корпускулы наследственности. Но ведь если человек отрицает кусочки температуры, отрицает существование специфического вещества температуры, так разве это значит, что он отрицает существование температуры? Мы отрицаем корпускулы, молекулы (!) какого-то специального "вещества наследственности" и в то же время не только признаем, но, на наш взгляд, несравненно лучше (!), нежели вы, генетики, понимаем наследственную природу, наследственную основу растительных форм"^*****.

^* (Спорные вопросы генетики и селекции. С. 67.)

^** (Спорные вопросы генетики и селекции. С. 68.)

^*** (Спорные вопросы генетики и селекции. С. 68.)

^**** (Спорные вопросы генетики и селекции. С. 454.)

^***** (Спорные вопросы генетики и селекции. Отредактированный впоследствии текст этой цитаты начинается несколько иначе: "Мы отрицаем то понятие, которое вы вкладываете в слово "ген". Но ведь..." и далее по первоначальному тексту (см.: Лысенко Т. Д. Агробиология. С. 195).)

Однако, как известно, Т. Д. Лысенко и его сторонники свое "несравненно лучшее" понимание природы, материальных основ наследственности не подкрепили исследованиями тонких деталей внутриклеточных генетических процессов. Между тем генетики, выступая в тесном содружестве с цитологами, биохимиками, биофизиками, физико-химиками и математиками, продолжали такие исследования, развивая и совершенствуя одновременно теорию гена, уточняя и углубляя ее в соответствии с новым экспериментальным материалом.

На этом научном фоне все очевиднее становилась несостоятельность критики со стороны Т. Д. Лысенко и его школы, нараставшей с годами и ожесточавшейся по форме, но застывшей окостеневшей по своему внутреннему содержанию. Является фактом, что по существу основные возражения критики оставались неизменными на протяжении многих лет, хотя за это время "классическое" понятие гена, которого они касались, претерпело весьма значительную эволюцию, сделавшую анахронизмом ряд прежних представлений о природе и действии наследственных факторов. Перенося традиционные оценки концепции гена на результаты современных исследований, Т. Д. Лысенко и его последователи оказались не только в стороне от развития новых подходов в экспериментальном и теоретическом анализе проблем генетики, но и зачастую в резкой оппозиции по отношению к ним.

Результаты такой догматической позиции известны, но они были, в сущности, предопределены в самом начале, так как уже в середине 30-х годов Т. Д. Лысенко и его сторонники проявили удивительную и ни с чем не сравнимую способность игнорировать факты, полученные не ими непосредственно, да и собственные факты оценивать весьма некритически, что вызвало к жизни целый поток псевдофактов. Казалось, всякое "расхождение" между тем, что утверждалось Т. Д. Лысенко и его сторонниками, и действительным положением в учении о материальных основах наследственности может быть лишь своего рода "аномалией", весьма нежелательной, а потому не заслуживающей внимания. И даже то новое, что появлялось в теории гена и, по крайней мере в общем виде, соответствовало некоторым развиваемым в полемической форме тезисам Т. Д. Лысенко и его сторонников (как правило, это бралось из арсенала идей Ч. Дарвина, К. А. Тимирязева и И. В. Мичурина), либо не замечалось, либо попросту отбрасывалось, как не соответствующее "сущности" этой теории, и т. д.

Характерна в этом отношении ситуация, сложившаяся в ходе дискуссии 1936 г. Т. Д. Лысенко выдвинул в своем докладе ряд конкретных тезисов, направленных, в частности, против представления о неделимости и неизменности генов, о независимости и "мозаичности" их действия. А. С. Серебровской, Г. Мёллер, Н. П. Дубинин и другие генетики приводили массу фактов, свидетельствующих об односторонности этих тезисов, о том, что в них не учитываются новые данные, свидетельствующие о сложном строении гена, о его изменчивости (по крайней мере в длительном ряду поколений), о генных мутациях под воздействием рентгеновских лучей и т. п., о том, что корпускулярная теория гена отнюдь не абсолютизирует действие генов и не недооценивает их взаимодействия друг с другом и остальными частями организма.

Оказалось, однако, что в критических тезисах Т. Д. Лысенко "больше,- как мягко констатировал А. С. Серебровский,- придирчивости, чем деловой критики"^*. В своем заключительном слове Т. Д. Лысенко совершенно игнорировал приведенные факты, свидетельствующие о том, как, по выражению Н. И. Вавилова, "на основе эксперимента изменялась концепция гена, понятия о стабильности гена"^**. И если Н. И. Вавилов самокритично заметил, что он недостаточно учитывал изменчивость гена в первом изложении своего закона гомологических рядов, то Т. Д. Лысенко отнесся к этим новым фактам совершенно по-иному, изобразив дело так, что ему и учитывать-то нечего. Более того, он сразу же отверг тезис об изменчивости гена, противоречащий его представлениям о генной теории. Напрасно А. С. Серебровский пытался убедить в этом своего оппонента. Последний реагировал на эти попытки следующим образом: "Что же касается акад. А. С. Серебровского, так он своими объяснениями старается запутать других, сам-то себя он не путает,- он твердо стоит на позиции неизменяемости гена..."^***.

^* (Спорные вопросы генетики и селекции. С. 83.)

^** (Спорные вопросы генетики и селекции. С. 464.)

^*** (Спорные вопросы генетики и селекции. С. 455.)

Александр Сергеевич Серебровский (1892-1948)

В сущности, все последующие дискуссии, на которых обсуждался вопрос о природе материальных основ наследственности, концепция гена, имели аналогичный эффект, если не считать того, что этот эффект принимал все более уродливые формы, полностью выходящие за рамки науки. Характерно, что, кроме общих спекулятивных положений, остававшихся почти неизменными на протяжении десятков лет, по поводу концепции гена никаких реально звучащих и потому требующих конкретного анализа возражений, как правило, не выдвигалось. Отстаивалось лишь то, что наследственность - "свойство", а не "вещество", отвергалась ее "крупинчатость" и пр.

Одним из решающих аргументов в пользу таких представлений была апелляция к И. В. Мичурину, его идеям и экспериментам, доказывавшим якобы обоснованность резко критического отношения к самому понятию гена. Концепция гена была отброшена лысенковцами как "не соответствующая" мичуринскому учению, хотя определение этого "несоответствия" - в частности, взглядам самого И. В. Мичурина - никогда не было результатом объективного анализа мичуринских работ, а достигалось их односторонним толкованием, из которого постоянно "исчезали" положительные высказывания И. В. Мичурина о генетике и законах Менделя, о гене^*.

^* (Убедительный анализ работ И. В. Мичурина под этим углом зрения был дан в последнее время рядом авторов, и в частности В. Н. Столетовым в его статье "Некоторые методологические вопросы генетики" (см.: Актуальные вопросы современной генетики. С. 513-537).)

Концепция гена была, однако, не просто отброшена, но и "философски заклеймлена" учеными, называвшими себя мичуринцами, с формальной апелляцией к материалистической диалектике. Так, эта концепция получила ярлык "метафизической теории" только потому, что поддерживавшие ее генетики утверждали наличие особых структур в хромосомном аппарате ядра клетки, которые "ответственны" за наследственное воспроизведение живых систем. Однако дело не ограничилось только этим: игнорируя очевидные факты, в частности то, что в критикуемой концепции гена речь идет о материальных наследственных факторах, ей было предъявлено обвинение в "идеализме".

Как это достигалось? Опять-таки отнюдь не путем объективного анализа существа концепции, а с помощью разного рода умозрительных, априорных конструкций, "экстраполяции" от ложно истолкованных общих тезисов материалистической диалектики и отдельных ошибочных философских высказываний генетиков к естественнонаучному содержанию концепции гена. Характерно, что инициаторами такого рода "философских" оценок были - в особенности до августовской сессии ВАСХНИЛ 1948 г.- специалисты-биологи лысенковской школы. Что касается философов, то они длительное время не принимали подобных оценок, вследствие их явной непрофессиональности, противоречия основным принципам диалектико-материалистической методологии.

И хотя эти оценки и впоследствии остались такими же, события, развернувшиеся после августовской сессии ВАСХНИЛ, привели к "переориентации" многих философов, которая, разумеется, не сделала прежние оценки концепции гена более профессиональными и обоснованными. Поэтому в середине 50-х годов философы (конечно, в большинстве своем уже не те, которые были "ориентированы" августовской сессией ВАСХНИЛ) открыто поставили под сомнение эти оценки, выступив с общих позиций вместе с генетиками - сторонниками хромосомной (генной) теории наследственности. Надо сказать, что, хотя в настоящее время негативные философские оценки существа концепции гена выглядят уже анахронизмом, они еще не изжиты полностью, а поэтому имеет смысл критически рассмотреть их в той исторически сложившейся последовательности, в которой они выдвигались, в частности, в ходе дискуссий в генетике.

Собственно говоря, такой крайне острый в философском плане оборот дело приняло лишь в середине 30-х годов, когда научная критика отдельных механистических, метафизических сторон теории гена, развивавшаяся диалектически мыслящими генетиками, была "дополнена" (а в действительности - заменена) Т. Д. Лысенко и его приверженцами вульгарным суррогатом, ничего общего с наукой не имеющим.

Примечательно, однако, что в дискуссии 1936 г. ярлык "идеалистической теории" еще не стал ходовым в критике концепции гена, проводимой Т. Д. Лысенко и его сторонниками. Тем не менее он уже "угадывался" в общих позициях критики. Не случайно Г. Мёллер в своем докладе, посвященном состоянию экспериментальных данных о природе гена, отмечал, что "только -три категории людей могут в настоящее время говорить о гене не как о реальной сущности, а лишь как о "понятии". Это, во-первых, убежденные идеалисты; во-вторых, "махиствующие" биологи, для которых существуют только ощущения об организме, т. е. его внешний вид или фенотип; некоторые из таких биологов в настоящее время прячутся за ширму ложно интерпретируемого ими диалектического материализма. Наконец, третья категория таких людей - это просто люди, не разбирающиеся в предмете"^*.

^* (Спорные вопросы генетики и селекции. С. 114.)

Тем не менее в дискуссии 1936 г. обсуждение данного вопроса не играло сколь-нибудь существенной роли. Он не был поставлен в своей крайней форме (с квалификацией концепции гена как "идеалистической") и на совещании по генетике и селекции, организованном редакцией журнала "Под знаменем марксизма" в 1939 г. Правда, здесь уже, помимо "поисков" идеалистов в среде советских генетиков и упоминавшегося выше предложения А. С. Серебровскому "сделать совсем незначительное усилие и посмотреть... в зеркало", понятие гена объявлялось "метафизической абстракцией" (М. В. Чернояров), относящейся к "филологическим фантазиям" (И. И. Презент) цитогенетиков.

Вместе с тем Т. Д. Лысенко и его сторонники делали пока что основной упор на критике механистичности понятия гена, противопоставляя ему "диалектические" подходы, абсолютизировавшие целостность в явлениях наследственности, представляемой как "свойство", и т. д. В возражениях критике генетики подчеркивали поэтому главным образом роль хромосомного аппарата клетки^*. Они не отрицали вместе с тем наличия определенных механистических, метафизических ограниченностей, в частности в моргановской концепции гена (Н. П. Дубинин), подчеркивая одновременно общую диалектическую основу теории гена в главных, решающих направлениях ее теоретического обоснования и развития. Генетики решительно отвергали в связи с этим ту нигилистическую форму, в которую облекалась критика концепции гена со стороны Т. Д. Лысенко и его школы.

^* ("Отрицать роль хромосом, сводить все к организму в целом, к клетке - значит,- говорил Н. И. Вавилов,- отодвинуть биологическую науку назад, ко временам Шванна" (Под знаменем марксизма. 1939. № 11. С. 134).)

С аналогичных позиций, не ставящих под сомнение материалистический характер теории гена, но, правда, чрезмерно утрирующих ее механистические, метафизические ограниченности до полного перенесения их на самое существо, принципы этой теории, выступали на дискуссии 1939 г. и философы. В частности, М. Б. Митин в своем заключительном слове на дискуссии выразил это в достаточно отчетливой форме. Он поддержал и содержавшуюся в выступлении Н. П. Дубинина критику И. И. Презента (а фактически Т. Д. Лысенко), согласно которому, цитогенетику, имевшую уже к тому времени огромные успехи в дифференцированном изучении внутриклеточных структур, надо выбросить "в архив заблуждений".

На вопрос Т. Д. Лысенко: "Всю ли?" - Н. П. Дубинин ответил: "То что вы оставляется от цитологии, нам слишком мало"^*. Н. П. Дубинин сказал далее, что "под все это нигилистическое отбрасывание объективных явлений мира опять подводится якобы философия диалектического материализма, подводится идея о том, что клетка представляет из себя целое и, как целое, не требует в этом смысле никакого специального анализа в отношении значимости разных ее структур для наследственности и развития"^**. Процитировав высказывание И. И. Презента о зиготе как "единичном выражении общего", Н. П. Дубинин (и в этом поддержал его М. Б. Митин) назвал это высказывание "заумной философией", которая "выхолащивает всю материальность, всю конкретность явлении наследственности"^***.

^* (Под знаменем марксизма. 1939. № И. С. 187.)

^** (Под знаменем марксизма. 1939. № И. С. 187.)

^*** (Под знаменем марксизма. 1939. № И. С. 188.)

В последующем философском обосновании своей критической позиции Н. П. Дубинин наряду с другими аргументами воспользовался и такими, которые (правда, с противоположным знаком) широко использовались - в особенности в последующие годы - противниками концепции гена и генетики вообще. Он сказал, что мог бы привести целый ряд высказываний "самых отъявленных врагов рабочего класса, которые с идеалистических позиций отрицают значение генетики в смысле вскрытия причинной связи между разными структурами клетки и процессами наследственности и развития. Такие люди, как виталист Гербст, виталист Дриш, обсуждая явления наследственности и развития в вопросе о роли клетки как системы, занимают позиции, практически очень близкие к взглядам тов. Презента"^*. И далее Н. П. Дубинин бросил обвинение, которое, как бумеранг, но с удесятеренной силой, обернулось впоследствии против концепции гена, против многих советских генетиков и против него лично: "Увлекшись схоластикой, которая повторяет ошибки меньшевиствующего идеализма, тов. Презент практически в смысле понимания ряда вопросов - конкретных путей развития науки о клетке - смыкается с идеалистами"^**.

^* (Под знаменем марксизма. 1939. № И. С. 192.)

^** (Под знаменем марксизма. 1939. № И. С. 192.)

Правда, Н. П. Дубинин в то время всячески стремился исключить "дурное влияние" И. И. Презента на Т. Д. Лысенко, позиции которого он характеризовал в более сдержанной форме, причисляя, видимо, его к тем противникам концепции гена, которые, согласно классификации Г. Мёллера, "просто люди, не разбирающиеся в предмете". Он полагал, что "если акад. Лысенко продумает основы хромосомной теории, если он по-товарищески рассмотрит все эти факты вместе с нами, то целый ряд тех крупных разногласий, которые имеются у нас с акад. Лысенко, будет снят. Может быть, по линии приближения друг к другу спорных точек зрения на роль хромосом в наследственности, но я думаю, главным образом это произойдет за счет приближения точки зрения Т. Д. Лысенко к нашей точке зрения"^*.

^* (Под знаменем марксизма. 1939. № И. С. 192.)

Возможно, это предположение (точнее - пожелание) не было утопическим в тех условиях. Однако последующее развитие событий полностью исключило даже малейшие основания для таких предположений и пожеланий. На августовской сессии ВАСХНИЛ 1948 г. Т. Д. Лысенко и его сторонники уже не ограничивались "традиционной" критикой концепции гена и хромосомной теории наследственности. В ход был пущен тезис о ее "идеалистическом" характере, который "доказывался" способом, уже не претендовавшим на оригинальность^*.

^* (Например, Н. И. Нуждин в статье "Критика идеалистической теории гена" писал, что "представления морганистов о гене не отличаются от представления виталистов о "жизненной силе"... Не случайно Дриш с такой легкостью включал менделизм в свою систему" (Против реакционного менделизма-морганизма. М.; Л., 1950. С. 94).)

Попытки И. А. Раппопорта, С. И. Алиханяна и других ученых убедить своих оппонентов в том, что нельзя считать идеалистической концепцию признания материальных основ наследственности, т. е. генов, что "ген - объективно существующая материальная частица живой клетки" и что "нельзя, исходя из реакционных высказываний отдельных ученых, отвергать здоровое, полезное ядро генетики, выбрасывать все факты, добытые наукой"^*, встречали резкий и бездоказательный отпор со стороны биологов-лысенковцев.

^* (О положении в биологической науке: Стеногр. отчет сессии ВАСХНИЛ. 31 июля - 7 августа 1948 г. С. 359.)

Философы (М. Б. Митин и др.) также солидаризировались с оценкой концепции гена как "идеалистической". И хотя в их среде в середине 50-х годов выявились новые подходы, о которых уже говорилось выше, все же полный и окончательный отказ от ярлыка "идеалистический" применительно к понятию гена произошел значительно позднее. Во всяком случае, еще в начале 60-х годов некоторые философы отстаивали такую оценку, хотя ее абсурдность стала попросту вопиющей в результате исследований материальных основ наследственности на молекулярном уровне и тех новых теоретических выводов, которые были сделаны в генетике в связи с этими исследованиями.

Естественно, для подобных "философских" оценок конкретный материал всегда поставляли "специалисты-теоретики", среди которых весьма заметную роль сыграл в те годы Н. И. Фейгинсон. Он уверял, например, что "представление о гене как об определенной структурной единице хромосомы оказалось совершенно несостоятельным"^* и в то же время, что "именно гены сторонники корпускулярной генетики считают определяющими все особенности организма, а также все важнейшие явления жизни общества"^**. Давая "философскую квалификацию" теории гена, Н. И. Фейгинсон оперировал терминологией, которая, видимо, ставила в тупик даже видавших виды философов. "Механицизм сторонников корпускулярной генетики является,- уверял он, - не материализмом, а механистическим идеализмом (?!)"^***.

^* (Фейгинсон Н. И. Корпускулярная генетика: Критический обзор. М., 1963. С. 140.)

^** (Фейгинсон Н. И. Корпускулярная генетика: Критический обзор. М., 1963. С. 17.)

^*** (Фейгинсон Н. И. Корпускулярная генетика: Критический обзор. М., 1963. С. 202. (Курсив мой. - И. Ф.).)

Нет смысла, разумеется, останавливаться подробно на "аргументах", которыми "доказывались" лженаучные оценки концепции гена. Как и прежде, они строились в основном на разного рода фальсификациях, на апелляции к теоретическим и философским взглядам ученых раннего периода развития генетики, нанизывании идеалистических и т. п. высказываний отдельных современных генетиков капиталистических стран и перенесении их на существо теории гена.

Такого рода построениями в особенности отличались работы Г. В. Платонова. В качестве образца этих построений, воспринимающихся сегодня как какой-то странный курьез, сошлемся, например, на следующее высказывание: "Зародышевая плазма, хотя и считается материальной (!), по существу, обладает мистической, сверхъестественной (?!) силой"^*. Или еще более "логичное" рассуждение: "Дело не меняется от того, что в отличие от виталистов вейсманисты-морганисты приписывают гипостазированное таким образом понятие вещества наследственности некоторым реально существующим в клетке органическим структурам и биохимическим соединениям, поскольку сами по себе эти структуры и соединения свойством наследственности не обладают и обладать не могут. Свойство наследственности, как и качество жизни, присуще не отдельным компонентам живого, а целому комплексу, целой системе составляющих его веществ. Поэтому идеалистический характер морганистских построений не исчезает, как не исчезает идеалистический характер религии от того, что многие верующие поклоняются не бестелесному духу, а каким-то обожествляемым ими материальным телам - солнцу, "священным" животным, каменным истуканам и т. д."^**.

^* (Платонов Г. Диалектический материализм и вопросы генетики. С. 59, 60.)

^** (Платонов Г. Диалектический материализм и вопросы генетики. С. 59, 60.)

Конечно, сравнение генов с ...каменными истуканами - это уже нечто "оригинальное" в построениях, призванных служить "доказательством". Но все это возвращалось тем не менее к общим и "традиционным" истокам. Сославшись, в частности, на мнение Дриша о значении материального субстрата наследственности, Г. В. Платонов писал далее: "Поэтому вейсманизм-морганизм не без основания называют иногда одной из разновидностей неовитализма (!). А идеалистический характер последнего ни у кого не вызывает сомнений"^*.

^* (Платонов Г. Диалектический материализм и вопросы генетики. С. 60.)

Эта поистине "железная логика" в несколько иных по сравнению с тем, что цитировалось выше, но еще более неожиданных поворотах, хотя и с одинаковой априорной установкой, нашла свое воплощение и в философствовании Н. Д. Иванова по поводу концепции гена. Он уже брал другую сторону развития этой концепции, в частности утрированную им трактовку гена как единицы физиологического действия, мутирования и т. п., неправомерно противопоставляемую некоторыми генетиками представлению о гене как "дискретной материальной частице вещества, фактически существующей отдельности"^*. Любопытно, что теория гена критиковалась в связи с этим Н. Д. Ивановым как раз за то, что должно было бы быть обращено против тезиса Т. Д. Лысенко о наследственности как "свойстве", лишенном структурно дифференцированного субстрата.

^* (Иванов Н. Д. Дарвинизм и теории наследственности. С. 256.)

Вот как конкретно выглядела эта "обращенная" критика: "Современная генная теория наследственности фактически (?!) дематериализовала ген,- ген потерял определенность как физическое тело (!), но продолжает претендовать (?!) на обладание определенными качествами. Другими словами, современные формальные генетики оторвали качество от материи, превратили качество в нечто, существующее вне и помимо (?!) материи"^*. Далее, однако, следуют еще более курьезные откровения. Оказывается, что "ген стал духовным началом, командующим над всем поведением живой материи"^**, и что мы имеем дело здесь с явлением, аналогичным "физическому идеализму".

^* (Иванов Н. Д. Дарвинизм и теории наследственности. С. 257.)

^** (Иванов Н. Д. Дарвинизм и теории наследственности. С. 257.)

Ничтоже сумняшеся, Н. Д. Иванов писал: "Теперь современные формальные генетики, также весьма далекие от диалектического материализма, создают свое идеалистическое философское направление (?!), свой "генетический" идеализм, согласно которому исчезает материальность гена, но сохраняются (и даже приумножаются) его качества, в частности функция "ведать" наследственностью организма"^*. А затем уж следует еще один вывод, совершенно непостижимый с точки зрения обычной (не "железной") логики: "Другими словами, современные взгляды формальных генетиков на ДНК как на наследственную структуру (!) представляют собой идеалистическую теорию"^**. И чтобы, видимо, у читателей совершенно не оставалось никаких сомнений, Н. Д. Иванов еще раз повторяет: "Как современное понимание гена, так и вся генная теория наследственности представляют собой философский идеализм"^***.

^* (Иванов Н. Д. Дарвинизм и теории наследственности. С. 258.)

^** (Иванов Н. Д. Дарвинизм и теории наследственности. С. 261. (Курсив мой.- И. Ф.).)

^*** (Иванов Н. Д. Дарвинизм и теории наследственности. С. 262. (Курсив мой.- И. Ф.).)

Таков был априорно заданный "принцип" и таким оказался итог "философского анализа" теории гена. В какие бы сотканные свободной фантазией авторов теоретические одеяния ни облачалось представление о гене, вывод относительно его философской сущности всегда оставался одним и тем же. Это говорит, разумеется, только о том, что ни о каком действительном философском анализе речь здесь и не шла. И в общем-то, оказывается, было безразлично, трактуются ли ген и вообще материальные основы наследственности как "вещество" или как "свойство". Надуманность этой дилеммы косвенным образом, но убедительно демонстрировалась тем самым философствующими приверженцами особой "мичуринской генетики".

Но не только ими. Как известно, после всех отрицательных высказываний по поводу "крупинчатости (корпускулярности)" материальных основ наследственности и сведении ее к "свойству" Т. Д. Лысенко вдруг стал говорить о существовании каких-то "крупинок", "частиц" живого тела. Для чего понадобились эти понятия? Отвечая на данный вопрос, В. Н. Столетов сделал обоснованный, хотя и, как он выразился, внешне парадоксальный вывод: "Те, кто отвергает реальное существование гена, сами не в состоянии обойтись без понятия "ген"... Дело в том, что сторонники понятия "крупинки" до возникновения этого понятия из системы "организм плюс условия его жизни составляют единство", по существу, исключали организм. Без ответа оставался вопрос, почему разные биологические формы, развиваясь в одной и той же среде, нуждаются в разных условиях жизни. Чтобы спасти систему единства организма и условий его жизни, и было выдвинуто понятие "крупинка", "частица". У одной биологической формы одни крупинки, у другой - другие. Каков рациональный, доступный пониманию смысл заложен в эти "крупинки" и "частицы", каков путь раскрытия их структур и функций - все это остается глубоко туманной загадкой"^*.

^* (Актуальные вопросы современной генетики. С. 536, 537.)

Отнюдь не ставя под сомнение загадочность этих умозрительных понятий, нельзя, однако, не добавить к тому, что сказано В. Н. Столетовым, следующее: понятие "крупинок", "частицы" является натурфилософским отражением относительной обособленности, дискретности материальных основ наследственности, их отвергавшейся первоначально Т. Д. Лысенко и его сторонниками корпускулярности. Что же касается "рационального, доступного понимания" смысла, заложенного в эти понятия, то, не претендуя на какие-либо "открытия", мы отсылаем читателя к "временной гипотезе пангенезиса" Ч. Дарвина. Именно он говорил, в частности, о том, что клетки "отделяют от себя мельчайшие крупинки, которые распределены по всей системе"^*.

^* (Дарвин Ч. Изменение животных и растений в домашнем состоянии. М., 1941. С. 532. (Курсив мой.- И. Ф).)

Однако ближе всего эти понятия примыкают к тому представлению о сущности и значении "физиологических единиц", которое было выдвинуто в свое время Г. Спенсером. Глубокая близость концепций, а не их внешнее сходство - вот что поражает здесь больше всего. И это касается не только представлений о материальных основах наследственности, но и многих общебиологических позиций, что объясняется, видимо, довольно просто - общей механоламаркистской методологической предпосылкой взглядов Спенсера и тезисов "мичуринской генетики" в ее лысенковской интерпретации^*.

^* (Между прочим, тот, кто возьмет на себя труд под этим углом зрения проштудировать "Основания биологии" Г. Спенсера, будет поражен иногда буквальным совпадением многих ключевых, исходных формулировок, содержащихся там, с тезисами, выдвигавшимися Т. Д. Лысенко в качестве "нового слова" в биологии. Для примера можно взять рассуждения о единстве организма и среды, о роли прямого приспособления, о "повышении жизненности" и пр.)

Это касается в том числе понимания причин и характера изменений наследственности, где наиболее отчетливо сказались механоламаркистские ограниченности позиции Т. Д. Лысенко и его сторонников и где задача применения диалектико-материалистической методологии остается весьма актуальной проблемой и в позитивной разработке теории на основе концепции гена, своеобразными "метками" которого являются мутации.