Развитие методологической интерпретации проблемы изменчивости: механицизм - телеология - диалектика. Принципы органического детерминизма в генетике [1988 Фролов И.Т. - Философия и история генетики (поиски и дискуссии)]

НОВОСТИ БИБЛИОТЕКА СЛОВАРЬ-СПРАВОЧНИК КАРТА САЙТА ССЫЛКИ О САЙТЕ

Развитие методологической интерпретации проблемы изменчивости: механицизм - телеология - диалектика. Принципы органического детерминизма в генетике

Какие общеметодологические принципы утверждает диалектика и что она отвергает как не соответствующее той реальности, которая обнажается генетикой в анализе проблемы изменчивости? Какое отражение получают эти принципы в объективном развитии теории генетики и как они исторически осознавались и интерпретировались в отдельных школах и направлениях? Какие выводы можно сделать из этого анализа применительно к современному состоянию исследований и их перспективе? Таковы вопросы, которые очерчивают для нас предмет методологического обсуждения проблемы изменчивости.

Прежде всего об исходных общеметодологических принципах исследования этой проблемы. Поскольку дело касается здесь анализа определенного типа связей и взаимодействий, проблема методологически включается в рассмотрение принципов детерминизма, в рамках которого соответствующую интерпретацию находят явления, характеризуемые под углом зрения причинности, необходимости и случайности и т. д. Отметим вначале некоторые из этих принципов в их общефилософской форме, ориентируясь в основном на те определения, которые уже были развиты нами в ряде предшествующих работ^*.

^* (См.: Детерминизм и телеология // Вопр. философии. 1958. № 2; О диалектико-материалистическом детерминизме в биологии // Ботанический журн, 1958. № 6; О причинности и целесообразности в живой природе. М.. 1961; Фролов И. Т. Жизнь и познание. М., 1981; и др.)

В них подчеркивалось, в частности, что детерминизм в общей форме можно определить как учение о связи и взаимообусловленности вещей и явлений объективного мира. Под это чрезвычайно общее определение может подводиться, однако, как материалистическая, так и идеалистическая интерпретация указанных связей. Но последняя, нарушая временную и генетическую связь явлений, постулируя тождество бытия и мышления, необходимо перерастает в телеологию, представляющую действительный процесс детерминации природных явлений в извращенном виде (более позднее по времени, т. е. результат выступает как исходное, начальное). Такая возможная в мышлении детерминация в отношении к природным процессам оказывается простой мистификацией, дающей лишь видимость действительной связи явлений. Поэтому всякий "идеалистический детерминизм" есть, в сущности, мнимый детерминизм, трансформирующийся в конечном счете в свою противоположность - телеологию.

Детерминизм, следовательно, возможен лишь в форме материалистического детерминизма, признающего связи, фиксируемые в соответствующих категориях, отражением существующих вне и независимо от нас объективных процессов. Однако отражение связи и взаимообусловленности вещей и явлений объективного мира и в пределах материалистического миропонимания может быть (в зависимости от уровня развития науки) или неполным, поверхностным, или всесторонним, глубоким, учитывающим сложную диалектическую природу объектов. На этой почве и вырастает различие между механическим и диалектико-материалистическим детерминизмом.

Механический детерминизм интерпретирует всякую связь как только причинно-следственную. Он не рассматривает переходов от одного типа связи к другому, более глубоко и полно схватывающему сущность объектов. В то же время и универсализируемая механическим детерминизмом причинная связь представляется до крайности узко - лишь как необходимая, абсолютно чуждая случайным отношениям, поскольку последние трактуются лишь в субъективном плане, т. е. принимаются как случайные до тех пор, пока они не познаны. С точки зрения механического детерминизма существуют лишь непосредственные и однозначно определенные отношения между причиной и следствием, причем законы единичных явлений имеют равное значение и для их комплекса.

Отношения, вскрываемые механическим детерминизмом, разумеется, имеют место в природе, и поэтому они не могут быть отброшены всякой теорией, пытающейся пойти дальше тех результатов, которые получены наукой с позиций механического детерминизма. Преодоление этих позиций выступало и выступает в науке в форме такой задачи, которая имеет в виду строго ограничить сферу применимости концепции однозначной причинной зависимости явлений, показать ложность чрезмерной экспансии данной концепции в тех областях науки, которые изучают явления более высокого порядка, чем простое механическое движение. В то же время преодоление узости концепции механического детерминизма ставит перед этими областями науки задачу: найти концепцию, адекватную сложности ее объектов, в пределах которой можно было бы вскрыть действительные законы, управляющие их развитием.

В ходе исследования этих законов обнаруживается, что причинность есть лишь одна из многочисленных форм связей объектов. "Каузальность, обычно нами понимаемая,- писал В. И. Ленин,- есть лишь малая частичка всемирной связи", причина и следствие есть "лишь моменты всемирной взаимозависимости, связи (универсальной), взаимосцепления событий, лишь звенья в цепи развития материи"^*. Развивающееся познание выходит в дальнейшем за рамки простого фиксирования причинных отношений; оно рассматривает связи явлений и с других сторон - с точки зрения их необходимого или случайного, существенного или несущественного, внутреннего или внешнего и тому подобного характера. В целом это образует, как отмечал В. И. Ленин, "бесконечный процесс раскрытия новых сторон, отношений etc",- "от сосуществования в каузальности и от одной формы связи и взаимозависимости к другой, более глубокой, более общей"^**.

^* (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 29. С. 143, 144.)

^** (Ленин В. И. Полн. собр. соч. Т. 29. С. 203.)

В то же время оказывается, что и сама по себе причинность по-разному проявляется во взаимодействии объектов различной сложности, что она не является непосредственной и однозначной, если ее не изолируют искусственно от тех сложных условий, в которых совершается тот или иной процесс. В этом случае обнаруживается множественность причин, являющихся не простой суммой, а сложным интегральным целым, из которого результат (следствие) не может быть выведен непосредственно, поскольку он обусловливается (детерминируется) еще и такими факторами, которые не следуют с необходимостью из внутренних свойств данного явления, а являются случайными, т. е. имеющими основание (причину) в другом, связанном с первым, круге условий. Чтобы учитывать эти условия, необходимо отказаться от рассмотрения причинных отношений как только непосредственных и однозначных и перейти к статистической их интерпретации.

Статистическое исследование, включающее учет случайных тенденций, коренным образом нарушает систему механической каузальности. Вскрывая опосредованную через специфические внутренние отношения, определяемые качеством объекта, причинно-следственную связь, оно обнаруживает неэквивалентность причины и следствия, т. е. тот факт, что последующее состояние системы уже нельзя полностью вывести из предыдущего. Поэтому статистическое исследование, поскольку оно исходит из анализа сложной совокупности связей и имеет дело со случайностью, может дать лишь вероятностный вывод.

Эта вероятность, однако, не является простым указанием на какой-то лежащий в основе характеризуемых ею явлений "твердый" закон, т. е. она не есть нечто субъективное, устраняемое последующим, более "точным" знанием, устанавливающим однозначную детерминацию явлений. Вероятностный характер выводов статистического исследования обусловливается объективными причинами - именно тем, что оно имеет дело с особым типом связи природных явлений: со статистической причинной связью, статистической закономерностью, тесно связанной с закономерностями единичных явлений ("динамическими"), но не сводимыми к ним. Всякая попытка такого сведения обречена на неудачу потому, что в результате окажется какая-либо новая закономерность, имеющая также статистический характер, и т. д.

Хотя статистически проявляющиеся причинные отношения имеют лишь вероятностный характер, в их основе оказывается не "чистая", "абсолютная" случайность, рассматриваемая в полном отрыве от необходимости. Наоборот, случайность здесь берется в тесной связи с необходимостью, как форма ее проявления.

Специфической особенностью статистической причинной связи является, однако, то, что необходимость, закономерность проявляются в ней лишь суммарно, в виде "усереднения" разнообразных тенденций, наличие которых обусловлено сложностью внутренней специфики объектов и их количеством. Эти тенденции могут быть случайными по отношению к той стороне, которую мы изолируем в процессе исследования в качестве единичного случая, но некоторые из них оказываются необходимыми, когда мы имеем дело с комплексом. Если взять отдельное событие, то здесь, как писал Маркс, "господствует случайность", а "внутренний закон, прокладывающий себе дорогу через эти случайности и регулирующий их, становится видимым лишь тогда, когда они охватываются в больших массах..."^*.

^* (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 25, ч. II. С. 396.)

Таким образом, детерминизм не сводится к понятию о непосредственных и однозначных причинных связях "механического" типа. Он включает в себя и рассмотрение статистически интерпретируемых причинных связей. В то же время он гораздо более разносторонне исследует связи между явлениями, не исчерпываемые причинными. Такой детерминизм в противоположность механическому мы и называем диалектико-материалистическим. Рассматривая в единстве разные типы связей, диалектико-материалистический детерминизм позволяет определить общие методологические подходы в анализе систем, имеющих различную степень структурной и функциональной организованности, специфические формы внутренних и внешних взаимодействий.

В своем биологическом применении диалектически интерпретируемый детерминизм неизбежно сталкивается с необходимостью учесть взаимодействия объектов как органически целостных систем. Это весьма модифицирует и конкретизирует многие его основные принципы и позволяет вычленить особую форму взаимодействий, названную нами (по аналогии с марксовым понятием диалектического, или органического, целого и в противопоставлении "органическому индетерминизму") органической детерминацией. Соответственно понятие органического детерминизма есть лишь конкретизированная форма общих принципов диалектико-материалистического детерминизма, в которой учитываются специфические отношения живых систем, характеризуемые как органически целостные.

Особенности органической детерминации могут быть вычленены в качестве определенного "следствия" из анализа специфики внутренних и внешних взаимодействий органически целостных живых систем. К ним относятся, таким образом, все те элементы, которые выше были рассмотрены при характеристике этих взаимодействий живых систем. Не повторяя того, что уже было сказано, подчеркнем лишь, что органическая детерминация - это именно целостные взаимодействия, в которых имеет место, в частности, преломление внешнего фактора через внутреннюю среду живой системы, его активная "трансформация" при помощи действия сложных регулирующих механизмов, обеспечивающих устойчивость организмов в изменяющихся условиях среды, и т. д.

Большое значение для понимания специфики органической детерминации имеет установление особого вида межкомпонентных взаимодействий в целостных системах по типу корреляции, которое весьма существенно отличается от взаимодействия по типу простой (однозначной) детерминации. Как известно, последняя предполагает такую взаимозависимость явлений, при которой наблюдается их непосредственная причинная связь. Между тем в случае взаимодействий целостных систем не сохраняется прямая пропорциональность причины и следствия, что объясняется опосредованным характером взаимодействий компонентов. В итоге исследователь вынужден иметь дело лишь с большей или меньшей "плотностью вероятности" того или иного следствия из известных причин, т. е. со статистической каузальной связью, конкретной формой которой и является детерминация по типу корреляции^*.

^* (Эта форма органической детерминации, позволяющая привлекать для исчисления корреляционных связей и взаимодействий разнообразные методы математической статистики, основывается, но не сводится к конкретным биологическим корреляциям. Хотелось бы отметить в связи с этим ошибочную, на наш взгляд, трактовку понятия корреляции, содержащуюся, в частности, в книге Г. А. Югая "Проблема целостности организма" (М., 1962). Это тем более необходимо, что Г. А. Югай ссылается при этом на мои работы, в которых был поставлен вопрос о корреляции как особой форме причинных связей.)

Свои возражения в связи с этим я развил в рецензии на книгу Г. А. Югая (Вопр. философии. 1963. № 7.). Их суть сводится к тому, что Г. А. Югай, считая, что наиболее общими и существенными связями частей внутри определенной целостности являются связи по типам координации (корреляции) и субординации (интеграции), неправомерно отождествляет тем самым координацию с корреляцией. На самом же деле корреляция - это родовое понятие, в которое включается и координация (филогенетические корреляции), и субординация. Вообще корреляция осуществляется в условиях определенной субординации, подчиненности частей целому.

Путаница понятий, которая содержится в книге Г. А. Югая, объясняется, на наш взгляд, тем, что автор переносит философские понятия координации и субординации, взятые в чисто гносеологическом плане, на объективные биологические процессы, которые отнюдь не тождественны вышеуказанным понятиям. В связи с этим, как было отмечено в нашей рецензии, выглядит необоснованной и критика Г. А. Югаем трактовки понятия корреляции и интеграции, данной И. И. Шмальгаузеном. Он пишет, что якобы И. И. Шмальгаузен универсализировал связь частей по типу корреляции и признавал их единственным типом связи.

Между тем если иметь в виду биологическое содержание понятий корреляции и интеграции, то в этом случае упреки Г. А. Югая оказываются лишенными смысла. Понятие корреляции нельзя отрывать от понятия интеграции, поскольку корреляция частей составляет непосредственный механизм осуществления интеграции.

Весьма интересное, хотя и не бесспорное, философское развитие взгляда на корреляцию как особую форму органической детерминации осуществлено Л. Н. Самойловым в статье "Корреляция как форма диалектической связи" (Вопр. философии. 1965. № 3).

Существенно важным для понимания органической детерминации оказывается также то, в какой мере учитываются качественно различные структурные уровни биосистем, поскольку каждому из них присущи закономерности особого типа - динамические и статистические, причем в их диалектическом взаимодействии, в особенности при переходах с одного уровня на другой.

Характерно, что на разных уровнях биологической организации обеспечивается переход от нестохастических процессов к стохастическим, получающим в итоге вполне определенное приспособительное значение. Как отмечает Р. Л. Берг, "развитие организма жестко контролируется генотипом. Но и эволюция популяций введена в определенные рамки ее генотипом. Жесткость контроля со стороны генотипа популяции над эволюционным процессом менее четко выражена, чем жесткость контроля со стороны генотипа особи над ее онтогенезом. Вероятностные процессы играют в эволюции вида относительно большую роль, чем в индивидуальном развитии особи, но и тут и там задана лишь стратегия, а не тактика, и тут и там устойчивым является не процесс и не состояние сами по себе, а определенная смена устойчивых состояний"^*.

^* (Берг Р. Л. Проблема целостности живых систем в трудах И. И. Шмальгаузеиа // Проблемы кибернетики. М., 1966. Вып. 16. С. 11.)

Следовательно, как для индивидуальной живой системы, так и для вида и популяций, в которых он существует, специфически органическая детерминация, где необходимый приспособительный эффект оказывается интегральным результатом и формой проявления множества отдельных неоднозначных, объективно случайных генетических процессов, является общим законом. Научное исследование может быть методологически правильно ориентированным, а соответственно теоретически и практически эффективным лишь тогда, когда оно учитывает эту сложную органическую детерминированность процессов, совершающихся в живых системах.

Все сказанное имеет прямое отношение к методологической интерпретации проблемы изменчивости. В этом плане для диалектико-материалистической методологии одинаково неприемлемы как тенденции трактовать наследственные изменения организмов в качестве однозначного результата внешних воздействий, так и попытки представить их сугубо случайными и хаотичными, не укладывающимися в рамки закономерных отношений. Вместе с тем и простое сведение генетических процессов к статистичности, абсолютизация ее, исключающая наличие механизмов, действующих по "жесткой" схеме динамического типа, также является односторонней, не соответствующей всему богатству реальных связей, имеющих место в живой природе.

Эти тенденции имели место не только в истории генетики, но и в современных условиях они получают известное распространение. Вместе с тем основная линия развития познания сущности изменчивости пробивала себе дорогу именно на пути диалектического осознания описанного выше фундаментального свойства живой материи, на пути все более полного и разностороннего отражения специфики органической детерминации в явлениях индивидуальной и исторической изменчивости.

Правда, в ходе осознания этого важного методологического принципа в генетике возникла масса препятствий не только специального, биологического, но и философского порядка, многие из которых не устранены полностью еще и сегодня. Речь идет как об открыто антидарвинистских интерпретациях мутационного процесса, механистических и идеалистических выводах из них, так и о тенденциях агностического характера, утверждающих непознаваемость мутаций, отрицающих какую-либо закономерность их. На этой почве сложилась и получила распространение концепция "органического индетерминизма", а также спекулирующие на ее крайностях неофиналистические представления.

По другую сторону научных "баррикад" активизировались неоламаркистские направления (механоламаркизм и психоламаркизм), неовитализм, общей методологической основой которых (но, разумеется, с разными общебиологическими и философскими выводами) явилась концепция механического детерминизма и "дополняющие" ее формы "телеологического мышления"^*.

^* (Критический очерк этих направлений можно найти в работах В. И. Кременского, Р. Рохгаузена, Г. Весселя, В. Г. Афанасьева, А. Я. Ильина и других, а также в ряде статей в книге: И. Т. Фролов. "О причинности и целесообразности в живой природе" (М., 1961).)

Разумеется, в этой сложной панораме философской борьбы на переднем крае, на решающих рубежах всегда были те главные силы науки, которые - стихийно или в осознанной форме - отстаивали позиции материализма, позиции диалектики. Их все большее укрепление, не обходившееся и без известных издержек, временных методологических "зигзагов", оказывало большое позитивное влияние на развитие генетики.

Такси подход в исследовании проблемы наследственной изменчивости был впервые намечен (правда, в весьма общей и зачастую противоречивой форме) Ч. Дарвином. Отказавшись от четко выраженного в ламаркизме стремления интерпретировать однозначно воздействие внешнего фактора на изменение наследственности, Дарвин в своем учении о неопределенной изменчивости и ее связи со статистическими закономерностями естественного отбора вскрыл такую реальность, которая не укладывалась в узкие рамки традиционных представлений о причинности, необходимости и случайности, нашедших свое отражение в концепции механического детерминизма.

В отличие от этих представлений, отрицающих объективный характер случайности и ее связь с необходимостью, обнаруженный Дарвином новый вид причинных отношений имеет в своей основе случайность как форму проявления необходимости^*. Именно таков в своей объективной основе представленный Дарвином механизм взаимодействия между индивидуальной, неопределенной изменчивостью и ее эволюционным выражением в ходе естественного отбора. Неопределенный характер наследственной изменчивости означает, по Дарвину, ее объективную случайность, вызванную опосредованием воздействия внешнего фактора внутренней спецификой организма. Однако случайное в отношении единичной особи может оказаться тем материалом, из которого строятся новые приспособления у вида в целом, т. е. оно является необходимым для вида и вследствие этого подхватывается естественным отбором.

^* (Эта методологическая сторона учения Ч. Дарвина была высоко оценена в свое время Энгельсом, который писал, что "Дарвин в своем составившем эпоху произведении исходит из самой широкой, покоящейся на случайности, фактической основы... Случайность опрокидывает существовавшее до сих пор (т. е. механодетерминистское.- И. Ф.) понимание необходимости. Прежнее представление о необходимости отказывается служить" (Маркс К., Энгельс Ф. Соч. 2-е изд. Т. 20. С. 535, 536).)

Иначе говоря, случайность, по Дарвину, переходит в необходимость. Более того, она оказывается формой проявления необходимости.

Таким образом, Дарвин, несмотря на то что он в какой-то мере еще следовал в философской интерпретации за традиционными определениями понятия случайности^*, выражая вместе с тем свою, неудовлетворенность ими, считая их "неточными" и т. п., фактически исходил в своем учении из диалектического понимания объективной природы случайности и ее связи с необходимостью, закономерностью. Он видел, в частности, и относительность случайности, ее зависимость от конкретных условий, параметров того или иного явления в их соотношении с более общими, частным случаем которых они выступают. Эти методологические представления Дарвина намного опередили не только свое время, но в некоторых отношениях и последующее развитие интерпретации проблемы изменчивости, в частности в рамках генетики, а в ряде своих пунктов они являются пока недосягаемым образцом и для многих современных теоретиков генетики, не владеющих диалектическим методом.

^* ("Мне кажется, - писал Дарвин, - что изменения в домашних и в природных условиях происходят по неизвестным причинам и не имеют цели и в этом смысле являются случайными" (Дарвин Ч. Избранные письма. М., 1950. С. 15).)

В методологической интерпретации проблемы изменчивости обнаружились две формально резко противостоящие друг другу, а фактически глубоко родственные линии: с одной стороны, абсолютизация случайности, а с другой - отрицание ее объективного характера. Как в первом, так и во втором направлениях случайность понималась, однако, метафизически, вне связи с необходимостью, закономерностью.

Механистическая абсолютизация случайности, внутренне связанная с автогенетическими представлениями, рельефно проявилась в неодарвинизме, в его первоначальных и позднейших вариантах, в одностороннем мутационизме, характерном для ранних этапов развития генетики. Следует подчеркнуть, однако, что обостренный научный интерес к явлениям, трактуемым как "чисто" случайные, побуждало познание широко привлекать методы математической статистики, разрабатывать их в специфически биологическом применении. Так что в рамках односторонней методологической интерпретации проблемы изменчивости в целом находились и накапливались элементы, продвигающие вперед познание этой проблемы. Такая противоречивая картина обнаруживается всякий раз, когда дело касается деятельности истинных ученых, внесших значительный вклад в экспериментальные и теоретические основания генетики^*.

^* (В качестве примера сошлемся хотя бы на исследования В. Иогансена, касающиеся вероятностной интерпретации законов изменчивости. См.: Иогансен В. Элементы точного учения об изменчивости и наследственности с основами биологической вариационной статистики. М.; Л., 1933.)

Важно иметь в виду и то, что зачастую односторонний акцент на случайности процессов изменчивости делался многими учеными, чтобы предельно резко противопоставить свои взгляды идеалистическим, телеологическим представлениям об изменчивости как якобы "направляемой" некими "духовными факторами". Это обстоятельство, и с другой стороны, ограниченность знаний о конкретных механизмах индивидуальной и исторической изменчивости, а также незнание или неумение использовать принципы диалектико-материалистического детерминизма объясняют многое в позициях тех генетиков, которые абсолютизировали случайность в явлениях наследственной изменчивости.

Чрезвычайно типичными в этом плане были позиции Т. Моргана. Он писал, в частности, что "если бы причины наследственных изменений были известны, то не было бы никакой необходимости рассматривать внеестественные (ultranaturalistic) рассуждения, претендующие на "объяснение" эволюции. Но нельзя сказать, что указанные причинные факторы были открыты. В то же время нельзя считать, что эта материальная проблема недосягаема для экспериментальной науки"^*. Возражая против тезиса о том, что приспособительное реагирование, как и вообще всякое приспособление, есть свойство, присущее живой материи, Морган подчеркивал: "Если изменчивость есть случайный процесс, то возникновение отдельных изменений не имеет отношения к степени их выживания, и следовательно, возникновение и выживание не находятся в причинной связи, а если это так, то лишь путаник может считать одной проблемой то, что на самом деле представляет две отдельные проблемы"^**.

^* (Морган Томас Гент. Экспериментальные основы эволюции. С. 194.)

^** (Морган Томас Гент. Экспериментальные основы эволюции. С. 89.)

В число "путаников", однако, попадали у Моргана не только Ламарк и ламаркисты, но и в известной мере Дарвин и дарвинисты. Он писал, что подразумевающееся дарвиновской теорией "положение, что при отборе наиболее крайних вариантов популяции ближайшее поколение будет изменяться в том же направлении далее, известно теперь как ложное. Ни генетические факторы, определяющие частично исходную изменчивость, ни условия внешней среды не могут осуществить такой процесс. Без этого же естественный отбор не способен осуществлять эволюцию"^*.

^* (Морган Томас Гент. Экспериментальные основы эволюции. С. 105, 106.)

Вместе с тем в интересующем нас вопросе Морган (правда, в столь же противоречивой, как и у Дарвина, форме) пытался соединить традиционное понимание случайности с представлением о закономерности мутационных изменений, приводящих к приспособлению. Его рассуждения по этому поводу столь интересны и характерны для определенного состояния познания природы изменчивости, что имеет смысл воспроизвести их здесь по возможности более полно.

Объявив вначале, что, "только превратно понимая термин, можно было бы считать естественный отбор активной силой в природе",- Морган писал далее: "Дарвин приписывал происхождение новых разновидностей случаю. Он был настолько осторожен, что указал, что под случаем он разумеет большое число неизвестных причин. Очевидно, говоря так, он разумел естественные причины, а не таинственные или метафизические силы. Может быть, это было одним из оснований, почему некоторым из его современников его теория казалась научным объяснением эволюции, а другим - ужасной ересью, которая исключает телеологическое объяснение жизни. У мутационистов то же положение, когда они пытаются объяснить происхождение новых форм. Они пытались получить определенные наследственные изменения, приспособленные к тем внешним агентам, которыми они вызывались, но до настоящего времени безуспешно. Отсюда возникает вопрос - происходят ли мутационные изменения вследствие молекулярных явлений, которые строго причинны, поскольку рассматриваются изменения половых клеток? И если это так, то какое отношение имеют эти изменения к целесообразности в природе? Если мы примем, что характер изменений, происходящих в материале, связанном с наследственностью (т. е. в генах), по природе своей химический, то мутационные изменения не должны быть хаотическими явлениями в обычном смысле, но специфическими, определяемыми на каждой стадии химической конституцией наследственного материала в половых клетках. Если мы откажемся от предположения, что какой-то неизвестный агент, например управляющее начало, регулирует все химические изменения, то мы обязаны принять, что явление новых молекулярных структур происходит вследствие редких сочетаний каких-то условий. Редкость появления мутаций означает не более того, что указанные сочетания условий осуществляются нечасто. Только потому, что они редки, они представляются нам происходящими случайно. Но, подчеркивая всю важность материала, в котором происходят изменения, мы получаем скорее картину неизбежности, чем случайности"^*.

^* (Морган Томас Гент. Экспериментальные основы эволюции. С. 185, 186.)

Это означает, следовательно, что Морган, во-первых, трактовал случайность как то, причины чего неизвестны, полагая, однако, что она "обращается" в свою противоположность при ближайшем рассмотрении мутационного процесса. Во-вторых, он исключал хаотичность изменений и не отвергал предположения об их специфичности, определяемой внешними агентами, не отвергал, следовательно, "возможные отношения между факторами, которые вызывают некоторые изменения в гене и последствием этих изменений в организме при его отношении к окружающей среде. Обратное толкование,- писал Морган,- заключалось бы в том, что причинное изменение принадлежит к категории, которая сама по себе не имеет цели, даже после того, как конечный результат может представляться нам выполнившим или открывшим "цель""^*.

^* (Морган Томас Гент. Экспериментальные основы эволюции. С. 186, 187.)

Эти глубоко материалистические идеи, которые, как полагал: Морган, "механист должен был бы принять как свою рабочую гипотезу"^*, ставили проблему, являющуюся и сегодня одной неосновных в методологической интерпретации проблемы изменчивости. Развитие биохимической и молекулярной генетики, бурный прогресс генетики популяций вплотную подвели к решению этой проблемы, которое в своей объективной основе строится на диалектико-материалистическом понимании детерминизма.

^* (Морган Томас Гент. Экспериментальные основы эволюции. С. 186.)

На пути такого понимания в генетике в определенные моменты ее развития возникали не только те многочисленные методологические, философские препятствия, которые были отмечены выше. К сожалению, многие из них создавались - по крайней мере формально - со ссылками на диалектику, хотя, по существу, они не имеют с ней ничего общего. Это относится, в частности, к тому весьма зыбкому философскому фундаменту, который Т. Д. Лысенко и его сторонники пытались подвести под свою критику концепции мутаций и выдвигаемые в противовес ей представления о природе наследственных изменений.

Нужно отметить, что в своих исходных моментах эта критика касалась первоначально действительных слабостей - в том числе и методологических - развиваемого на почве хромосомной теории наследственности понимания характера и механизма наследственных изменений. Подчеркивая принцип связи организма и среды, значение последней для изменения наследственности, она могла бы, следовательно, в известном смысле стимулировать дальнейшие поиски и продвижение генетики в этом перспективном направлении. Однако практически дело обернулось по-другому.

Т. Д. Лысенко и его сторонники, не учитывая важных экспериментальных и теоретических (в том числе и методологических) сдвигов, происходивших в интерпретации мутационного процесса, все свое внимание сосредоточили лишь на ошибках и противоречиях, имевших место в этой интерпретации, в частности на абсолютизации случайности. В ходе их критики был развит и все более усугублялся такой подход, который как бы с другой стороны извращал действительные взаимосвязи в мутационном процессе и живой природе в целом, возрождая концепцию механического детерминизма.

Это привело к тому, что случайность вообще стала рассматриваться в резком противопоставлении необходимости, закономерности.

Был, как известно, сформулирован даже тезис о ее "враждебности" науке, в связи с чем предлагалось "изгнать" ее из биологии вообще и из генетики в частности. Хотя в этом пункте критика постоянно утверждала, что речь идет о концепции "морганизма-менделизма", она была направлена также против дарвиновского учения о неопределенной изменчивости и статистическом действии естественного отбора.

В противовес этому учению Т. Д. Лысенко и его сторонники выдвигали концепцию, согласно которой наследственные изменения прямо детерминируются внешними факторами и имеют определенный, однозначный характер. Статистический момент в детерминации мутаций и их выражении в популяциях, а следовательно, методы, имеющие дело с вероятностью, математическая статистика (как впоследствии и теория информации) всячески отвергались как не имеющие значения для генетики.

Такой подход, естественно, все более и более уводил критику в сторону от основного направления исследований природы мутаций и их связи с эволюционным процессом. Он противопоставил ее и тем новым достижениям в этой области, которые были получены, в частности, молекулярной и биохимической генетикой, генетикой популяций и др.

Диалектико-материалистическая интерпретация этих достижений могла развиваться поэтому лишь за пределами тех установок, которые на протяжении ряда лет канонизировались биологами и философами лысенковского направления.

Было бы весьма неблагодарным делом воспроизводить здесь, так сказать, со всеми нюансами существо этих ошибочных установок, но на основных тезисах следует остановиться, чтобы аргументировать сделанные выше общие оценки.

Выступая против абсолютизации случайности, ее противопоставления необходимости, содержавшихся в той методологической интерпретации, которую развивали некоторые генетики, Т. Д. Лысенко говорил на августовской сессии ВАСХНИЛ 1948 г. следующее: "Провозглашая "неопределенность" наследственных изменений, так называемых "мутаций", морганисты-менделисты мыслят наследственные изменения принципиально непредсказуемыми. Это - своеобразная концепция непознаваемости, имя ей - идеализм в биологии"^*. И далее: "Утверждение о "неопределенности" изменчивости закрывает дорогу для научного предвидения и тем самым разоружает сельскохозяйственную практику"^**.

^* (Лысенко Т. Д. Агробиология. С. 557.)

^** (Лысенко Т. Д. Агробиология. С. 557.)

Какие методологические выводы делались из этих утверждений? "В общем,- говорил Т. Д. Лысенко,- живая природа представляется морганистам хаосом случайных, разорванных явлений, вне необходимых связей и закономерностей. Кругом господствует случайность.

Не будучи в состоянии вскрыть закономерности живой природы, морганисты вынуждены прибегать к теории вероятности и, не понимая конкретного содержания биологических процессов, превращают биологическую науку в голую статистику... Такие науки, как физика и химия, освободились от случайностей. Поэтому они стали точными науками.

Живая природа развивалась и развивается на основе строжайших, присущих ей закономерностей. Организмы и виды развиваются на основе природных, присущих им необходимостей.

Изживая из нашей науки менделизм-морганизм-вейсманизм, мы тем самым изгоняем случайности из биологической науки.

Нам необходимо твердо запомнить, что наука - враг случайностей"^*.

^* (Лысенко Т. Д. Агробиология. С. 579. (Курсив мой.- И. Ф.).)

Таким образом, не только в биологии, но и в физике и химии, по мнению Т. Д. Лысенко, "покончено" со статистическими закономерностями случайных (по своей объективной природе, а не субъективно, т. е. не как то, причины чего мы не знаем) событий. Задача заключалась, полагал он, только в том, чтобы "изгнать" их из биологической науки, а тем самым исключить "вынужденное" обращение к теории вероятностей. Выводы, конечно, весьма решительные, хотя, разумеется, они не свидетельствовали о знании действительного положения не только в физике (где статистические методы, как известно, пользуются заслуженным уважением, и, по крайней мере до настоящего времени, вряд ли можно считать их "изгнанными" из этой точной науки), но и в биологии вообще и генетике в частности.

Было бы неправильным, разумеется, акцентировать внимание только на этих высказываниях Т. Д. Лысенко (хотя, между прочим, именно они получили в свое время наибольшее распространение), свидетельствующих о непонимании их автором объективной природы статистических закономерностей, с которыми имеет дело теория вероятностей, если бы и в более поздних своих работах Т. Д. Лысенко не утверждал фактически то же самое. Почти десять лет спустя он писал, что "в основе развития органического мира лежит не игра случайностей, а (?!) исторически складывающаяся необходимость, законы развития органического мира"^*. Иначе говоря, Т. Д. Лысенко и здесь противопоставлял случайность и необходимость, не рассматривал вопрос таким образом, что в самой этой "игре случайностей" обнаруживается определенная необходимость, закономерность.

^* (Лысенко Т. Д. За материализм в биологии//Агробиология. 1957. № 5. С. 6, 7.)

Он попытался, однако, трактовать в своей статье случайность как нечто, имеющее объективную природу, и в связи с этим ставил вопрос о переходе случайности в необходимость, закономерность. Его вывод гласил: "Всякое воздействие новыми условиями на живое тело является для данного живого тела случайностью. Но если такие новые, а следовательно - и случайные, условия внешней среды, воздействующие на живое тело, им ассимилированы, если из них или под их воздействием строится живое тело то это живое тело будет уже иным. Биологически оно будет отличаться от старого своей наследственностью, т. е. новым, но определенным типом ассимиляции и диссимиляции, потребностью в новых, но тоже определенных условиях внешней среды. Этими определенными условиями и станут те, которые впервые ассимилировались путем случайного воздействия на исходное тело. Так в органическом мире осуществляется переход случайности в необходимость, в наследственность"^*.

^* (Лысенко Т. Д. За материализм в биологии//Агробиология. 1957. № 5. С. 7. (Курсив мой.- И. Ф.).)

Таким образом, у Т. Д. Лысенко получалась по форме диалектическая схема: случайность при определенных условиях превращается в необходимость. Однако является ли всякое воздействие новыми условиями случайным? Это во-первых. Во-вторых, если признается всякое воздействие новыми условиями случайным, то, поскольку случайность "изгоняется" из биологической науки как ей "враждебная сила", когда должно начинаться научное познание? Наверное, уже после того, как случайность превратилась в необходимость, после того, как новые условия "ассимилировались" организмом?

Очевидно, если имеется в виду сельскохозяйственная практика, то в этом случае селекционер может путем создания новых условий регулировать случайности до их превращения в необходимость. Но как он может предвидеть тот или иной эффект? Разумеется, только изучая закономерности случайных событий. То есть наука неизбежно обращается к статистическим методам, к теории вероятностей. Так поступает физика (хотя она, в полном согласии с мнением Т. Д. Лысенко, является точной наукой); так, само собой ясно, должна поступать и биология, поскольку она стремится стать точной наукой, а потому во все большем масштабе использует методы математического анализа, в частности математической статистики и теории вероятностей.

Таким образом, диалектической в формуле Т. Д. Лысенко оказывается в основном форма. Нельзя дать адекватное отражение диалектического содержания биологических процессов, если случайность вначале "изгоняется", затем к ней сводятся всякие воздействия новыми условиями, а потом фактически признается, что интерес для науки представляют только необходимые связи ("превращенные" всеобщие случайности), причем случайности исключаются из исследования, которое должно установить необходимое, закономерное в "хаосе случайного".

Не требуется особого труда доказать это, поскольку сам Т. Д. Лысенко в последующем изложении своих мыслей в той же статье приходит в явное противоречие с тем, из чего он исходил вначале. А это, нам думается, можно рассматривать как верный аргумент, доказывающий ошибочность его концепции.

В самом деле, Т. Д. Лысенко утверждал, что "через закон адекватного изменения наследственности идет в живой природе превращение случайности в необходимость, в закономерность, в наследственные свойства"^*. Далее он подчеркивал необходимость в различении понятия наследственных свойств и понятия наследственной приспособленности организма, причем эта последняя и обусловливает так называемое целесообразное устройство как отдельных организмов, так и всего органического мира. Наследственные свойства вырабатываются в результате адекватного воздействия среды изменения организмов, наследственная же приспособленность - в результате действия закона адекватной изменчивости и в результате "закономерных (а не случайных) взаимосвязей различных условий внешней среды, воздействующих на данное живое тело"^**.

^* (Лысенко Т. Д. За материализм в биологии! // Агробиология. 1957. № 5. С. 7.)

^** (Лысенко Т. Д. За материализм в биологии! // Агробиология. 1957. № 5. С. 7.)

Что отсюда следует? Оказывается, что мутации, искусственно вызванные действием некоторых физических и химических факторов, поскольку они приводят к тому, что обладающие ими организмы становятся неприспособленными или менее приспособленными, образуют такие наследственные свойства, которые обусловливаются воздействием "случайных внешних факторов, не находящихся в закономерных взаимосвязях со всеми другими условиями жизни данных организмов. Здесь действует только закон адекватной изменчивости. Поэтому изменения наследственности получаются адекватными случайному воздействию тех или иных факторов, но они случайные, не находящиеся в закономерных взаимосвязях со всеми остальными факторами жизни организма и его потомства"^*.

^* (Лысенко Т. Д. За материализм в биологии! // Агробиология. 1957. № 5. С. 8, 9. (Курсив мой.- И. Ф.).)

Отсюда следует, что всех генетиков, имеющих дело с сильнодействующими мутагенными факторами для индуцирования наследственных изменений у организмов, можно лишь на этом "основании" и без всякой дифференциации их действительных убеждений относить к разряду ученых, занимающихся "кладоискательством", ибо они ведь оперируют только понятием "случайности, а не (?!) закономерности", так как подвергают организмы лишь случайным воздействиям. Но ведь сам Т. Д. Лысенко в начале своей статьи говорил о том, что всякое воздействие новыми условиями (поскольку оно осуществляется впервые) случайно! Где критерий для различения этих двух видов случайностей, так как оба они могут быть "ассимилированы" в необходимость?

Т. Д. Лысенко разъяснял, что вторая случайность определяется тем, что она "не находится в закономерных взаимосвязях со всеми остальными факторами жизни организма и его потомства". Следовательно, случайно то, что не закономерно. Но разве случайное в условиях не может стать необходимым, закономерным?

Как видим, с необходимостью и случайностью такого рода (в трактовке Т. Д. Лысенко) мы не выходим за рамки традиционного механического детерминизма, для которого как раз и характерно, с одной стороны, противопоставление необходимости и случайности, а с другой - такие их "превращения", когда либо необходимость сводится к случайности, либо случайность - к необходимости. Эта псевдодиалектическая интерпретация проблемы, к сожалению, не просто канонизировалась в свое время, но и обращалась как раз против того, из чего надо было исходить,- мы имеем в виду объективные основы дарвиновского решения вопроса, так высоко оцененные в свое время Ф. Энгельсом. Т. Д. Лысенко безапелляционно заявлял: "Развивающаяся мичуринская биология уже имеет возможность основывать развитие органического мира не на случайности, как это еще вынужден был делать Дарвин, а на необходимости, па закономерности превращения условий неживой природы в пищу живых тел и дальше в самое живое тело. Познав эти закономерности, мичуринская биология превратила дарвинизм в творческий дарвинизм"^*.

^* (Лысенко Т. Д. За материализм в биологии! // Агробиология. 1957. № 5. С. 9.)

Мы не будем особо отмечать весьма характерный и очень сильно распространенный среди ученых, которые без "ложной скромности" именовали себя "творческими", тон высокомерия по" отношению к поистине великому Дарвину, так как вряд ли кто-либо (если он всерьез изучал труды этого гениального мыслителя и ученого, весьма и весьма отличавшегося всегда как раз той "ложной скромностью", которой так не хватает "творческим дарвинистам") может говорить о "нетворческом" характере учения Ч. Дарвина. Остановимся коротко и в интересующих нас аспектах лишь на существе рассматривавшихся "творческими дарвинистами" вопросов, в частности на той критике, которой они подергали "нетворческое" учение Ч. Дарвина.

Н. И. Нуждин в статье, долженствующей быть своеобразным предупреждением читателям, открывающим труд Ч. Дарвина "Изменения домашних животных и культурных растений"^*, что есть-де еще и "творческий дарвинизм", писал о том, что для Дарвина, в частности, было характерно "непонимание адекватного характера возникающих изменений"^**. Как аргументировался этот тезис? Н. И. Нуждин рассматривал дарвиновскую классификацию изменчивости (считая ее неверной) и приходил к совершенно верному выводу, что "Дарвин иначе понимал самую проблему непосредственного влияния условий жизни, чем понимаем эту проблему мы (имеются в виду лысенковцы.- И. Ф.) в настоящее время"^***. И далее он стремился показать, чем хуже дарвиновское понимание проблемы по сравнению с лысенковским. Оказывается, что вообще в основе дарвиновского понимания сложного и многостороннего взаимодействия между организмом и средой "лежит метафизическая концепция равновесия, рассматривающая организм как некую уравновешенную систему, которая выводится из своего равновесия с помощью толчка извне. Таким толчком, приводящим к изменению, и является та искра (т. е. воздействие среды. - И. Ф.), о которой говорит Дарвин"^****.

^* (Нуждин Н. И. Значение работы Ч. Дарвина "Изменения домашних животных и культурных растений" для развития материалистического учения о наследственности и изменчивости организмов. // Дарвин Ч. Соч. Т. 4. С. 11-80.)

^** (Нуждин Н. И. Значение работы Ч. Дарвина "Изменения домашних животных и культурных растений" для развития материалистического учения о наследственности и изменчивости организмов. // Дарвин Ч. Соч. Т. 4. С. 37.)

^*** (Нуждин Н. И. Значение работы Ч. Дарвина "Изменения домашних животных и культурных растений" для развития материалистического учения о наследственности и изменчивости организмов. // Дарвин Ч. Соч. Т. 4. С. 39.)

^**** (Нуждин Н. И. Значение работы Ч. Дарвина "Изменения домашних животных и культурных растений" для развития материалистического учения о наследственности и изменчивости организмов. // Дарвин Ч. Соч. Т. 4. С. 37, 38.)

Что можно сказать об этом?

Во-первых, рассмотрение организма во взаимосвязи с окружающей его средой (так, как оно дано в учении Ч. Дарвина) может быть лишь "причесано" под "теорию равновесия". Однако эта операция становится излишней, если иметь в виду соответствующие взгляды Т. Д. Лысенко и его сторонника Н. И. Нуждина. Единственно, что здесь мешает, так это то, что в отдельных формулировках названных авторов организм вообще растворяется в условиях, так что оказывается не с чем "уравновешивать" эти условия.

Во-вторых, все дело в том, как понимать взаимодействие организма и среды. Дарвин понимал это взаимодействие таким образом, что при определении эффекта воздействия надо учитывать как природу условий, так и природу самого организма^*. Т. Д. Лысенко (а вслед за ним и Н. И. Нуждин, который, кстати сказать, лишь просто повторял Т. Д. Лысенко, не внося чего-либо нового) фактически считает, что природу организма можно и не учитывать, так как она, по его мнению, полностью определяется условиями.

^* (Н. И. Нуждин считал "весьма показательной" (ясно для чего!) ссылку Дарвина на Вейсмана, когда он говорит о том, что по отношению к непосредственному воздействию мы должны постоянно иметь в виду и различать два фактора: природу организма и природу условий. См.: Дарвин Ч. Соч. Т. 4. С. 275.)

Отсюда, разумеется, может следовать лишь один вывод - изменчивость может быть только определенной, так как при анализе результата не учитываются случайные особенности индивидуального строения организмов (природа организма), хотя формально утверждалось другое. "Изменчивость,- писал Н. И. Нуждин,- всегда определенна, так как она обусловливается филогенезом, исторически сложившейся организацией органической формы (не предполагающей, очевидно, индивидуальных различий, а иначе почему мы должны исключить случайные вариации? - И. Ф.) и воздействующими на нее конкретными условиями развития"^*.

^* (Нуждин Н. И. Значение работы Ч. Дарвина... С. 41.)

Для Дарвина, следовательно, характер изменения качественно детерминируется как природой условий, так и природой самого организма, причем в случае "неопределенной" изменчивости последняя приобретает решающее значение. Но это и понятно, так как Дарвин с самого начала и выделял ее как такую, где изменения зависят от многообразных и неподдающихся детальному учету индивидуальных особенностей организмов. Для Т. Д. Лысенко и его сторонников только среда создает качественную детерминацию вновь возникающим наследственным признакам, причем уже не имеют значения случайные отклонения от определенного типа изменений. Ведь случайность, как мы уже видели, вообще должна быть "изгнана" из биологической науки.

Само собой разумеется, что дарвиновскую классификацию изменчивости нельзя понимать как нечто абсолютное. Хотя она в основе своей верна, тем не менее сами разграничительные линии здесь весьма условны. Дело в том, что, например, о "неопределенной" изменчивости можно говорить лишь до известных пределов, и будет абсурдным универсализировать ее "неопределенность". С другой стороны, понятие "определенной" изменчивости не подразумевает признания формального, метафизического тождества возникающих в результате ее действия признаков^*. Но это и понятно, иначе вообще естественный отбор (или процесс дифференцированного выживания наиболее приспособленного и элиминации менее приспособленного) был бы ненужным "привеском" к теории, которая и без него вполне объясняет эволюционный процесс.

^* (Н. И. Нуждин в указанной статье обращал внимание на этот факт, но лишь для того, чтобы показать "ложность" дарвиновской классификации изменчивости.)

Однако именно к этому, т. е. сведению естественного отбора к ненужному "придатку", который на словах, однако, не отрицается, и ведут все рассуждения об исключительно "определенном" характере изменчивости, об "изгнании" случайности из биологической науки. И именно поэтому, между прочим, Т. Д. Лысенко, подробно обсуждая многие вопросы, в указанной выше статье не находил нужным даже упомянуть о том, какую роль играет во всех анализируемых им процессах естественный отбор.

Следует заметить, что еще в опубликованной в 1946 г. работе "Естественный отбор и внутривидовая конкуренция" Т. Д. Лысенко отмечал, что "новое свойство, полученное в результате изменения наследственности (хотя последняя всегда изменяется соответственно воздействию условий), далеко не всегда будет полезным для дальнейшего выживания как данной измененной особи, так и ее потомства. Полезность, относительная целесообразность каждого изменения оценивается и решается только дальнейшей выживаемостью. Мешает данное изменение в борьбе за жизнь - и особи, обладающие этим изменением, не выживают или не оставляют потомства, т. е. уходят с жизненной сцены. Помогает данное изменение в борьбе за жизнь особи и ее потомства, значит, это изменение полезно, и оно закрепляется путем повторения в особях потомств. Поэтому изменения, вредные для выживаемости особи и ее потомства, не могут закрепляться. Следовательно, согласно эволюционному учению Дарвина, закрепляются, передаются потомству изменения, только полезные для выживания особи и ее потомства. Вредные - уходят, не закрепляются. Таким образом, органический мир растений и животных, находясь в сложной биологической цепи взаимосвязей, естественным отбором все больше и больше шлифуется, неизбежно прогрессирует в смысле все большей, вернее все новой и новой, приспособленности особей каждого вида к окружающей внешней живой и мертвой среде"^*.

^* (Лысенко Т. Д. Агробиология. С. 507. (Курсив мой.- И. Ф.).)

Однако позднее (особенно в связи с утверждением его концепции видообразования в форме "крупных скачков", минуя промежуточные формы) естественный отбор все более и более оттеснялся Т. Д. Лысенко на второй план, а на первый план все резче выдвигалось "прямое приспособление", т. е. такие эволюционные изменения, которые совершаются под непосредственным воздействием среды и помимо отбора. Это наглядно обнаружилось и в статье Т. Д. Лысенко "За материализм в биологии!", опубликованной в конце 1957 г.

В самом деле, если рассмотреть, например, замечания, направленные в этой статье в адрес сторонников адаптационной изменчивости микроорганизмов, то что прежде всего бросается здесь в глаза? Т. Д. Лысенко, считая эту концепцию ламаркистской, по существу, лишь подправлял ее в том же ламаркистском смысле.

Он полагал, что эта концепция должна лишь учесть его (Т. Д. Лысенко) замечание о различии адекватной и приспособительной изменчивости. Не углубляясь в детали и не подвергая подробному обсуждению точку зрения Т. Д. Лысенко в данном вопросе, можно сразу же отметить, однако, такую "деталь" - о естественном отборе и его роли в исследуемом процессе Т. Д. Лысенко не говорит ни полслова.

Но разве объяснение при помощи одной лишь наследственности и изменчивости, вне отбора,- разве такое объяснение не есть тот же самый ламаркизм, о котором Т. Д. Лысенко справедливо говорил в этой статье, что "он не мог и не может успешно противостоять идеализму и механицизму в биологии"^*? Ведь совершенно очевидно, что само по себе "наследственное свойство приспособленности" мало что объясняет, поскольку именно оно должно быть в первую очередь объяснено. Заслуга Ч. Дарвина как раз и заключается в том, что он смог дать причинное объяснение этому "наследственному свойству приспособленности", которое было выявлено в биологической науке задолго до него. Это объяснение резюмируется в дарвиновской теории естественного отбора, и именно этим как раз и отличается дарвинизм от ламаркизма, и именно поэтому дарвинизм (в отличие от ламаркизма) может успешно противостоять идеализму и механицизму в биологии.

^* (Лысенко Т. Д. За материализм в биологии! // Агробиология. 1957. № 5. С. 16.)

В какие бы лабиринты псевдодиалектической мысли ни уводили лысенковцы свою методологическую интерпретацию проблемы изменчивости, ясным остается одно - ее органическое родство с механоламаркизмом, с концепцией механического детерминизма, на ограниченностях которой всегда ловко спекулировали, "дополняя" их, телеология и витализм. Достаточно вспомнить механоламаркистские взгляды, например, Негели и Спенсера, чтобы убедиться в этом внутреннем родстве, которое тем более очевидно, поскольку во многих случаях оно "скрепляется" почти буквальным совпадением основных формулировок.

Вот как писал, в частности, Негели, характеризуя дарвиновское учение об изменчивости: "Дарвин говорит, что индивидуальная изменчивость присуща организму, но она идет, по его мнению, во все стороны: определенное же направление, принимаемое ею через ряд поколений, зависит единственно от внешних причин... Вопрос теперь в том: достаточно ли одного этого принципа Для объяснения фактов?"^* Негели считал, что недостаточно, и "дополнял" теорию естественного отбора телеологическим "принципом совершенствования". Важно подчеркнуть, что, как впоследствии и Т. Д. Лысенко, К. Негели строил свою механоламаркистскую концепцию в критическом противопоставлении дарвиновскому понятию случайности, которая трактовалась им как абсолютный антипод необходимости, закономерности. Полагалось, следовательно, что дарвинизм в основу объяснения наблюдаемых фактов изменчивости кладет якобы "случайность, а не (!?) необходимость". В отличие от этого механоламаркистская теория "ведет,- по мнению Негели,- к заключению, что развитие органических рядов не идет ощупью, без всякого плана, руководствуясь одной только способностью к существованию, но что оно повинуется определенным законам"^**.

^* (Негели К. Происхождение естественноисторического вида и понятие о нем. М., 1866. С. 29.)

^** (Негели К. Происхождение естественноисторического вида и понятие о нем. С. 34.)

Столь же отчетливо концепция механического детерминизма проявилась и в механоламаркистских построениях Г. Спенсера, где она облекалась в такую форму, которая еще более очевидным образом свидетельствует о внутреннем, "генетическом" родстве этих построений с тем, что выдвигалось впоследствии Т. Д. Лысенко и его сторонниками под видом особой "мичуринской генетики". Разумеется, это вовсе не означает, что как в первом, так и во втором случаях они не содержали внутри себя рациональных моментов, подчеркивая, в частности, роль внешних факторов в изменчивости организмов. Однако какие выводы делались отсюда? В этом суть вопроса.

Г. Спенсер, в частности, считал, что, поскольку определяющей причиной изменчивости являются факторы внешней среды, приспособление организмов можно определить как состояние уравновешивания (равновесия). "Всякое изменение,- писал он,- направлено к равновесию сил; по необходимости оно не может прекратиться, пока равновесие сил не достигнуто"^*. Это равновесие является, согласно Спенсеру, зависимым, подвижным. "В каждом виде на протяжении всего геологического времени происходит,- полагал он,- постоянное исправление равновесия, которое постоянно нарушается изменением условий"^**.

^* (Спенсер Г. Основания биологии, т. I. Соч. Т. II. С. 305.)

^** (Спенсер Г. Основания биологии, т. I. Соч. Т. II. С. 306.)

Спенсер различал два вида уравновешивания организма и среды - прямое и косвенное. Когда изменения условий среды, вызывающие наследственные изменения у организмов, действуют непрерывно, тогда происходит, согласно Спенсеру, прямое уравновешивание (приспособление). Косвенное приспособление достигается при помощи "переживания наиболее приспособленных" (естественного отбора), тех особей, которые войдут в уравновешивание с изменяющимися условиями. "Следовательно,- писал Спенсер,- все изменения, которые делают вид способным жить в измененных условиях, суть изменения, направленные к равновесию с измененными условиями... Процесс, называемый естественным подбором, есть переживание наиболее приспособленных, есть сохранение подвижного равновесия функций в присутствии внешних деятелей, обусловленное сравнительной стойкостью этого равновесия в противоположность нестойкости равновесия тех, которые не выживают"^*.

^* (Спенсер Г. Основания биологии, т. I. Соч. Т. II. С. 321, 322.)

Далее следуют, однако, существенные "ограничения" сферы действия естественного отбора. С развитием активности организмов их уравновешивание со средой достигается, по мнению Спенсера, все более часто не путем естественного отбора, а в форме прямого приспособления. В этой связи он, как впоследствии и Т. Д. Лысенко, критиковал Дарвина за то, что последний не дает "более широкого понимания", мало придает значения влиянию среды, упражнению органов. "...Наследственность функционально произведенных изменений, - считал Спенсер, - играет роль большую, чем признавал он (Ч. Дарвин. - И. Ф.) даже в конце своей жизни ... по мере движения эволюции вперед, эта причина начинает играть главную роль в произведении высших типов"^*.

^* (Спенсер Г. Основания биологии, т. I. Соч. Т. II. С. 310.)

Любопытно, что, говоря о внутренних факторах, вызывающих "косвенное приспособление", Спенсер определял их как "отраженные эффекты сил, действовавшие ранее на данный организм или на его родичей"^*. Не затрагивая вопроса о достоинствах этого определения, напомним лишь одну формулировку понятия наследственности, являвшуюся центральной в "мичуринской генетике": "Наследственность,- подчеркивал Т. Д. Лысенко,- есть эффект концентрирования воздействий условий внешней среды, ассимилированных организмами в ряде предшествующих поколений"^**. Отнюдь не намереваясь делать отсюда какие-либо далеко идущие выводы, заметим лишь, что, видимо, во многих случаях Т. Д. Лысенко и его сторонникам надо было бы апеллировать не к И. В. Мичурину, а к механоламаркисту Г. Спенсеру, взгляды которого не только внутренне, но зачастую и внешне глубоко родственны лысенковцам.

^* (Спенсер Г. Основания биологии, т. I. Соч. Т. II. С. 310.)

^** (Лысенко Т. Д. Агробиология. С. 567.)

Разумеется, аналогия - не аргумент, но то, что сказано выше, и не претендует на это, а лишь с новой стороны оттеняет ту аргументацию, которая призвана показать неосновательность претензий Т. Д. Лысенко и его сторонников на диалектико-материалистическую интерпретацию проблемы изменчивости, ошибочность механистического противопоставления случайности и необходимости, неопределенной и определенной изменчивости, игнорирования статистического действия естественного отбора. Не в противопоставлении генетике и дарвинизму, а лишь на их основе возможно плодотворное развитие познания природы изменчивости, углубление принципов диалектико-материалистического детерминизма.

Такое развитие и углубление - сложный процесс, и едва ли сегодня можно считать его завершенным хотя бы в основных чертах. Поэтому, отвергая ложную методологическую интерпретацию проблемы изменчивости, нельзя считать, что ей противостоит абсолютная истина, нельзя не видеть большого количества неисследованных или недостаточно исследованных проблем, имеющих зачастую решающее значение для методологической интерпретации характера наследственных изменений и их фенотипического выражения под углом зрения приспособительного и эволюционного значения, которое они приобретают в результате действия индивидуальных механизмов регуляции и естественного отбора.

Уже отмечалось, в частности, что хотя генетика все более и более приоткрывает завесу над скрытым механизмом наследственных изменений, эволюционно закрепляемых отбором, однако в этом механизме микроэволюции остается еще очень много неисследованных звеньев. Прежде всего это касается линии передачи прямой наследственной информации.

Можно сказать, что проблема "черного ящика" остается реальной в современной генетике, поскольку во многом еще нет ясности в цепи причин, объясняющих приспособительный итог изменений наследственной информации, определяемый специфическими взаимодействиями внешних и внутренних факторов. Простая апелляция к случайности и статистичности мутаций, конечно, еще не означает объяснения их сущности. Между тем во многих случаях дело ограничивается пока что только этим, и недостаточно исследуются механизмы (в том числе молекулярные) , обеспечивающие их приспособительную, эволюционно закрепляемую отбором направленность. Естественно, здесь играет свою негативную роль предубеждение, которое вызывает представление о приспособительной направленности наследственных изменений из-за его механоламаркистской интерпретации в духе однозначности, отрицания неопределенности, статистичности, утверждения некоей "изначальной целесообразности".

Однако в целом ряде работ биологов и философов (в частности, и автора этих строк) был развит и другой подход, согласно которому приспособительная направленность мутаций характеризуется лишь общим соответствием качества изменений наследственности качеству воздействующих факторов; она отнюдь не совпадает с понятием их адаптивной полезности и тем более - целесообразности. В этом смысле изменения наследственности оказываются хотя и приспособительно направленными, однако весьма неоднозначными. Их приспособительная направленность существует лишь в качестве обшей тенденции. Ее результат оказывается сложным интегральным следствием многих - зависящих от индивидуальных особенностей того или иного организма - объективно случайных факторов, действующих в различных направлениях и регулирующихся естественным отбором, в результате чего случайное для отдельной особи изменение может оказаться необходимым для популяции.

Такой подход на первый взгляд приводит к некоторым противоречиям, в частности с имеющимся на сегодня экспериментальным материалом, характеризующим природу мутаций. Однако надо иметь в виду, что еще крайне недостаточно изучены, например, так называемые малые и средние мутации, в частности те из них, которые вызываются "обычными" факторами. Между тем ведь именно они прежде всего "канализируются" естественным отбором и составляют главную основу эволюции. Весьма неполно исследованы также регуляционные системы, принимающие участие в процессах преобразования наследственной информации (ген - признак), разнообразные корреляционные отношения, влияющие на эти преобразования и их конечный результат.

С учетом этих обстоятельств, видимо, еще предстоит уточнить в процессе экспериментальных и теоретических исследований некоторые существующие представления о характере мутаций. Такое уточнение диктуется необходимостью рассматривать наследственные изменения живых систем в более сложной взаимосвязи компонентов, чем это обычно делается. В частности, здесь не последнюю роль должен сыграть анализ регулирующей, в известном смысле, программирующей роли генотипа в наследственных изменениях. Если утверждается, что наследственность - продукт исторического развития организмов в изменяющихся условиях среды и соответственно она заключает в себе определенным образом закодированный поток информации от этой среды, полученной в онтогенезе особи и филогенезе популяции, то следует раскрыть, как "работает" эта информация, какое направление она дает мутациям, возникающим под воздействием внешних факторов.

Речь не идет, разумеется, о жесткой, однозначной программированности мутаций и тем более направления эволюционного процесса, как это утверждают - на почве механического материализма или идеализма - механоламаркисты, сторонники номогенетических взглядов, телеологии, неофинализма и т. п. Эта точка зрения, как мы видели, сопровождается представлением об однотипности детерминации и ее закономерностей для разных уровней организации живой природы, например для индивида и популяции. Однако вместе с тем вряд ли оправданными являются и попытки провести непреодолимую грань между единичными наследственными изменениями, микроэволюционным циклом и макроэволюцией, что, к сожалению, допускается зачастую, например, в ходе обоснованной критики концепции нохмогенеза, которую еще в 20-е годы выдвинул Л. С. Берг и которая в своих методологических аспектах была в известной мере воспроизведена лысенковским направлением^*.

^* (Л. С. Берг, подобно тому что утверждал впоследствии Т. Д. Лысенко, рассматривал эволюцию как "развитие по твердым законам, в отличие от эволюции путем случайностей, предполагаемой Дарвином" (Берг Л. С. Номогенез, или Эволюция на основе закономерностей. Пг., 1922. С. III).)

Построение модели, более полно учитывающей специфику взаимодействий целостных живых систем, органическую детерминированность генетических процессов, предполагает, по-видимому, такое понимание механизма наследственного воспроизведения, обеспечивающего все более надежную передачу наследственной информации, которое в одинаковой мере распространяло бы критерий приспособительности не только на имеющиеся структуры, но и на их изменение.

Само собой разумеется, однако, что во втором случае, поскольку здесь дело касается новых, необычных для живой системы факторов, не может быть и речи о таком "режиме работы", который имеет место в первом случае. Тем не менее основа у них одна, и она является продуктом исторического развития живых систем, их приспособления к изменяющимся условиям среды.

Характерно, что такое понимание, связанное с известным ограничением "степеней свободы" наследственных изменений, вычленением в них "ведущей темы", т. е. приспособительной направленности, содержалось, в сущности, в законе гомологических рядов наследственной изменчивости, выдвинутом Н. И. Вавиловым еще в 1922 г. Напомним, что Н. И. Вавилов указывал в этой связи на отсутствие абсолютной ненаправленности изменений наследственности. Он отмечал, что "природа этой гомологической изменчивости заключается, по нашему пониманию, прежде всего в родстве, в единстве генетической структуры ближайших видов и родов. С другой стороны, она является результатом действия условий, отбора в определенном направлении, в определенных условиях... Новейшие углубленные генетические исследования, конечно, заставляют значительно углубить наше понимание явлений изменчивости, дифференцировать их. В одних случаях они имеют под собой сходство генов, а в других - фенотипические свойства"^*.

^* (Под знаменем марксизма. 1939. № 11. С. 138-139.)

Мы знаем, какие усилия приложили в свое время Т. Д. Лысенко и его сторонники, чтобы опровергнуть этот закон. Мы знаем также, что его пытались дискредитировать, сближая с концепцией номогенеза Л. С. Берга, называя "телеологическим", и т. д. Однако не только это совершенно нелепое обвинение, но и попытка трактовать данный закон как нечто, утверждающее однозначность, "необходимость, а не (!?) случайность" генетических процессов, не выдерживает критики.

Закон гомологических рядов наследственной изменчивости не имеет ничего общего с концепцией номогенеза, он не отрицает статистичности генетических процессов, но дает им диалектическую интерпретацию, которая шла далеко впереди имевшихся в то время в генетике представлений на этот счет. По мнению Н. И. Вавилова, мутации, идущие в разных направлениях, представляются явлениями случайного порядка лишь с первого взгляда, в отдельности, а в конечном итоге они "выявляют закономерный процесс: случайный факт становится в системе вида закономерным явлением, случайное отклонение получает основание, становится необходимостью. Мутации, идущие как бы случайно в разных направлениях, при объединении их обнаруживают общий закон"^*.

^* (Вавилов Н. И. Избранные труды. М., 1965. Т. V. С. 219.)

В связи с осуществленными к тому времени исследованиями по искусственному получению мутаций Н. И. Вавилов остро ставил вопрос о необходимости по-новому подойти к этой проблеме, считая, что "далеко еще не выяснены вопросы о факторах воздействия, о природе мутаций. Физиология мутационного процесса почти совершенно не разработана. Большой интерес,- считал он,- представляет поднятый Иоллосом вопрос об экспериментальной направленности мутаций... На очереди стоит изучение сравнительной генетики мутаций у разных объектов, роль самого генотипа в мутационной изменчивости, а также исследование типов мутаций и их соотношение при различных воздействиях (разных факторах)"^*.

^* (Вавилов Н. И. Избранные сочинения. Генетика и селекция. М., С. 51. (Курсив мой.- И. Ф.).)

В становлении и развитии такого рода исследований огромную роль сыграли многие выдающиеся советские ученые, пытавшиеся применить ее принципы в анализе индивидуальной и исторической изменчивости. В частности, Н. К. Кольцов, придавая большое значение открытию способов искусственного мутагенеза под воздействием ионизирующих излучений, писал, что "искусственное получение мутаций есть не только метод - это проблема. Вопрос о том, как возникают новые мутации, еще далеко не разрешен, а для понимания эволюции органического мира нам важно разрешить его до конца. Неужели в самом деле гамма-лучи и космические лучи - единственная причина изменчивости и всей эволюции? Беспорядочная бомбардировка хромосомных молекул лучами или электронами всегда должна носить чисто случайный характер, и при ограниченном количестве гамет у организма мало оснований ожидать, что в двух одинаковых зданиях случайной пулей будут выбиты кирпичи, занимающие одинаковое положение"^*.

^* (Кольцов Н. К. Организация клетки. С. 504.)

Такая постановка вопроса выпукло вычленяла главную задачу - "еще более овладеть мутационным процессом и, по крайней мере в некоторых случаях, направлять изменчивость в одном определенном, желательном для нас направлении"^*. Н. К. Кольцов видел вместе с тем, что результат мутационного процесса - "следствие статистических закономерностей, накопления с течением времени редчайших, маловероятных комбинаций, сочетающих сложную дифференцировку генотипа с его стойкостью и с достаточной приспособленностью фенотипа к внешним условиям"^**. Однако он резко выступал против идеалистических выводов из факта статистичности многих биологических процессов, которые делались по "аналогии" с тем, что имело место в физике. "Развитие каждого фенотипа,- писал Н. К. Кольцов.- является строго индивидуальным ввиду того, что оно зависит не только от более или менее стойкого генотипа, но также от бесконечного разнообразия условий внешней среды. Биолог, знакомый с такой обусловленностью биологических индивидуальностей, не может пойти вслед за современным физиком, который, не находя возможности применить к миру атомных индивидуальностей свои точные статистические законы, порой склонен для объяснения поведения этих индивидуальностей ввести какой-то "иррациональный" принцип (Нильс Бор). Биолог мог бы рекомендовать таким физикам, увлекающимся модным разочарованием в общераспространенности закономерностей, подойти к атомным индивидуальностям с точки зрения воздействия на них чрезвычайно сложных условий внешней микросреды"^***.

^* (Кольцов Н. К. Организация клетки. С. 505.)

^** (Кольцов Н. К. Организация клетки. С. 539.)

^*** (Кольцов Н. К. Организация клетки. С. 584.)

Вопрос об экспериментальной направленности мутаций (мы подчеркиваем это, ясно сознавая разницу в сравнении с тем, как протекает данный процесс в естественных условиях, считая, однако, что для общей характеристики природы мутаций эти исследования будут иметь решающее значение) на протяжении многих лет ставился и разрабатывался Н. П. Дубининым и его сотрудниками. Еще в своем выступлении на совещании по генетике и селекции в 1939 г. Н. П. Дубинин в острополемической форме обращал внимание Т. Д. Лысенко, который считал, что этот "вопрос уже экспериментально решен"^*, на следующее: "Закономерности неопределенной изменчивости, безусловно, сами являются важнейшим приспособительным свойством организмов, исторически созданным естественным отбором. Неопределенная изменчивость в величайшей степени обеспечивает возможности самых разнообразных форм направлений эволюции и селекции. Однако, хотя закономерности неопределенной изменчивости и являются строгим приспособительным признаком видов, отсюда, конечно, не следует, что мы не можем направлять наследственную изменчивость в нужных для нас формах. Однако для этого нужно, я бы сказал, несколько фигурально выражаясь, преодолеть то приспособление, которое возникло в природе, навязать организмам некоторые закономерности, вызвать то, чего обычно в природе не существует"^**.

^* (Под знаменем марксизма. 1939. № 11. С. 193.)

^** (Под знаменем марксизма. 1939. № 11. С. 194.)

Еще раз подчеркивая разницу между искусственно вызываемыми направленными мутациями и естественными, мы не можем не отметить тем не менее, что в приведенном выше высказывании Н. П. Дубинина они, на наш взгляд, излишне резко разделялись, и, как бы фигурально это ни выражалось, все же "навязать" природе закономерности, которые в ней не существуют, вряд ли возможно. Именно поэтому исследование направленных изменений в эксперименте мы и рассматриваем как материал для познания механизмов мутационного процесса в природе.

Н. П. Дубинин, оценивая состояние данного вопроса в то время и считая совершенно справедливой в этом отношении критику мутационной теории, констатировал, что "генетика, к сожалению, еще не знает реальных путей к решению задачи получения направленных наследственных изменений. Ставит ли она перед собой эту задачу? Ставит, конечно. Например, возьмите работу В. В. Сахарова^*, который, работая с вызыванием мутаций химическими факторами, теоретически ставит вопрос совершенно ясно"^**.

^* (См.: Сахаров В. В. Специфичность действия мутационных факторов // Биологический журн. 1938. Вып. 8.)

^** (Под знаменем марксизма. 1939. № 11. С. 195.)

Последующее развитие этих исследований, выяснение молекулярного механизма мутагенеза создавали все более фундаментальную основу для новых широких обобщений и критики "органического индетерминизма", автогенетических представлений, механистической абсолютизации случайности мутаций и т. д. Н. П. Дубинин резко выступил на этой основе против тех концепций, которые "возводят принцип случайности в естественном мутационном процессе в абсолют, полагая, что причины мутаций коренятся в процессах, по отношению к которым являются истинными основные принципы теории физического индетерминизма, выдвигаемой рядом физиков в приложении к микромиру"^*. Он подчеркнул в данной связи, что концепция принципиальной недетерминированности, принципиальной случайности процессов мутагенеза "должна быть заменена признанием принципиальной зависимости характера мутаций от качества воздействующих условий"^**.

^* (Дубинин Н. П. Методы физики, химии и математики в изучении проблемы наследственности//Вопр. философии. 1957. № 6. С. 153.)

^** (Дубинин Н. П. Методы физики, химии и математики в изучении проблемы наследственности//Вопр. философии. 1957. № 6. С. 153. (Курсив мой.- И. Ф.).)

Такой подход все более укреплял и развивал новую методологическую интерпретацию проблемы изменчивости, построенную на принципах диалектико-материалистического детерминизма, оттесняя индетерминистские и автогенетические взгляды. В противовес ошибочному воззрению на мутационный процесс как на "молекулярный хаос", как на произвольный (аналогичный распаду атомов радия) и имеющий ненаправленный характер Н. П. Дубинин сосредоточил внимание исследователей на том, что "мутации являются ненаправленными и случайными только в том смысле, что результаты мутации данного гена, т. е. характер возникающего аллеля, и то время, когда происходит мутация, не имеют никакого отношения к возможной пользе и к возможному вреду, который мутации после своего появления причиняют своим носителям. В этом отношении организм не в состоянии предвидеть требования будущих условий, в которых будут жить его потомки. Дело отбора создать приспособление путем интеграции нужных мутаций"^*.

^* (Дубинин Н. П. Об основных факторах мутационного процесса//Ботанический журн. 1958. № 8. С. 1105.)

Что же касается самого процесса мутаций, то он, по мнению Н. П. Дубинина, "характеризуется относительной направленностью и неслучайностью. Относительная направленность связана с тем, что мутации каждого гена имеют ограниченное число возможных преобразований, на основе которых появляются серии его аллелей. Ограниченность возможных аллельных состояний каждого гена накладывают на его изменчивость явные черты направленности"^*. Этот важный для понимания природы, характера мутаций вывод опирается на все увеличивающиеся в настоящее время данные по специфическому мутированию. И в последующих работах Н. П. Дубинина, и в работах других генетиков констатируется, однако, что исследования в этом направлении находятся еще в начальной стадии, но им принадлежит громадная будущность.

^* (Дубинин Н. П. Об основных факторах мутационного процесса//Ботанический журн. 1958. № 8. С. 1105. (Курсив мой.- И. Ф.).)

Весьма характерны в этом плане и некоторые высказывания И. И. Шмальгаузена, который также считал несомненным, что "в мутировании нет полной свободы. Она значительно ограничена. - по его мнению, - организацией наследственного "кода", системой клетки и всего организма в целом. Поэтому и некоторая направленность мутирования вполне возможна (разная частота различных мутаций, редкость обратных мутаций, легкость накопления мутаций в некоторых направлениях). Это объясняется, очевидно, в значительной мере различиями в пороговом уровне, который необходимо преодолеть для химической перестройки различных генов"^*.

^* (Шмальгаузен И. И. О детерминизме и статистических законах в учении о наследственности//Ботанический журн. 1958. № 8. С. 1192. (Курсив мой.- И. Ф.).)

Правда, И. И. Шмальгаузен не соглашался с нашим предположением о "тематической направленности" наследственных изменений, считая, что оно "не является научной гипотезой, так как не покоится на каких-либо фактах"^*. Он не признавал эвристического значения и опиравшейся на кибернетические представления аналогии генетической информации со своеобразной "памятью" организма.

^* (Шмальгаузен И. И. О детерминизме и статистических законах в учении о наследственности//Ботанический журн. 1958. № 8. С. 1194. (Курсив мой.- И. Ф.).)

Мы не собираемся полемизировать здесь с возражениями, развитыми по этим вопросам И. И. Шмальгаузеном. И не потому, что они не опровергают, на наш взгляд, во всяком случае основу предположения о приспособительной направленности мутаций - даже сейчас, когда произошли столь существенные изменения в генетике, заставившие многих (в том числе и автора этих строк, который ранее мало имел дело со специальными методологическими и теоретическими проблемами, в частности биохимической и молекулярной генетики) если не пересмотреть, то во всяком случае существенно уточнить свои позиции и взгляды. Корректируя и модифицируя форму и обоснование представления о приспособительной направленности мутаций в их связи с эволюцией (теория которой была в то время основным предметом научных интересов автора), мы опираемся и на новый материал, и на критические замечания И. И. Шмальгаузена, считавшего эти представления автора хотя и противоречивыми, но в своих общих выводах такими, что он "лично готов подписаться почти под каждым... положением"^*.

^* (Шмальгаузен И. И. О детерминизме и статистических законах в учении о наследственности//Ботанический журн. 1958. № 8. С. 1195.)

В настоящее время создается все больше оснований для понимания относительной направленности мутаций как общей тенденции, реализующейся не однозначно, а статистически. Сюда относятся и многочисленные (но, правда, еще недостаточные для широких обобщений) исследования специфичности действия мутагенных факторов, показывающие, что за внешней случайностью мутационного процесса скрыты явления, внутренне необходимые. Например, А. М. Кузин, считая, что широко распространенные представления о случайном попадании ионизирующей частицы в какой-то участок ДНК не в состоянии объяснить, почему одни участки и функции молекулы ДНК легко поражаются при малых дозах, а другие остаются неизменными при весьма больших дозах облучения, пишет: "Возникновение радиационных мутантов с недостаточностью того или иного фермента хорошо объясняется повреждением кодирующей матрицы ДНК, однако это явление, как и всякое другое, связанное со случайным попаданием ионизирующей частицы в определенную часть молекулы ДНК, относится к редким и с трудом воспроизводимым случаям. Закономерно же возникающая в метаболизирующих клетках активизация ряда ферментов при облучении в небольших дозах имеет, по-видимому, совершенно иной механизм"^*.

^* (Кузин А. М. Состояние и задачи радиобиологических исследований// Вестн. АН СССР. 1966. № 5. С. 73.)

В молекулярном механизме мутагенеза, по мнению многих ученых, теперь уже недостаточно констатировать, что мутации возникают вследствие случайной "ошибки репликации" или "ошибки включения", как это еще продолжают утверждать некоторые генетики, в частности Ф. Сталь в своей книге "Механизмы наследственности"^*. Возражая ему, С. И. Алиханян обратил внимание и на другие аспекты мутагенеза, прежде всего на открытие Сэтлоу, обнаружившего ферменты, узнающие неверные основания в ДНК и устраняющие их. Это открытие, по мнению С. И. Алиханяна, "ставит совершенно новую проблему - устранение "ошибок" в ДНК, возникающих, в частности, под действием мутагенов... Идея об исправлении ошибок может также оказать большое влияние на изучение молекулярных основ мутагенеза, так как она показывает, что между возникшими и проявившимися мутациями имеется несоответствие"^**.

^* (См.: Сталь Ф. Механизмы наследственности/Под ред. и с предисл. проф. С. И. Алиханяна. М., 1966.)

^** (См.: Сталь Ф. Механизмы наследственности/Под ред. и с предисл. проф. С. И. Алиханяна. М., 1966. С. 9.)

Такое несоответствие, проявляющееся с тем большей силой, чем более широкий круг компонентов включается в процесс мутагенеза на разных уровнях действия генетических систем, делает необходимым "переключение" познания природы мутаций не только на первичные механизмы, но и на более сложные процессы целостной клетки и организма. А это и открывает путь для понимания общей (и, разумеется, всегда относительной) приспособительной направленности наследственных изменений, поскольку в таком случае их оценка учитывает уже не только возникновение мутаций, но и их проявление.

В сложной детерминации изменений живых систем необходимо больше учитывать, разумеется, и их органическую целостность, на что обращал в свое время Н. И. Вавилов, по мнению которого теоретическая генетика в своем развитии все более и более приходит снова, хотя и на новой основе, к учению о целостном организме. Это направление, как было показано, интенсивно разрабатывалось у нас в стране, в частности И. И. Шмальгаузеном, идеи которого, как представляется, вообще еще недостаточно полно освоены современной генетикой.

Между тем анализ целостных механизмов, обеспечивающих приспособительную направленность мутационного процесса, избирательную активность живых систем в их взаимодействии с внешними факторами, сложных коррелятивных перестроек, возникающих в ходе "трансформации" воздействия внешних факторов внутренней средой организма, мог бы существенно расширить имеющиеся представления о характере мутаций.

Без разрешения этих вопросов, по-видимому, невозможна эффективная разработка методов направленного мутирования. А ведь, как справедливо отмечает Н. П. Дубинин, "решить задачу получения направленных наследственных изменений - значит научиться управлять жизнью. Это наиболее увлекательная, фантастическая и самая насущная задача современного естествознания. Такая задача будет решена совместными усилиями генетики, цитологии, химии, физики, кибернетики и других наук. Решение этой задачи отдаст жизнь в руки человека"^*.

^* (Дубинин Н. П. Молекулярная генетика и действие излучений на наследственность. М., 1963. С. 9.)

Генетика находится сейчас на пути к разгадке этой одной из самых сокровеннейших тайн живой материи^*. Она штурмует ее, используя новейшие средства и методы исследования, которые в своем применении и развитии ставят, однако, ряд новых теоретико-познавательных проблем, требующих диалектико-материалистического подхода, заставляют во многом по-новому взглянуть и на природу генетического знания, получаемого с их помощью.

^* (Примеч. 1988 г. Как я уже отмечал в обращении к читателю в начале книги, представления автора о приспособительной направленности мутаций вызвали критические замечания академика Б. Л. Астаурова и ряда других ученых. Мне трудно судить, как они будут встречены сегодня, но я оставляю их как идею, подход, которые, возможно, могут принести известную пользу, поскольку развиваются на основе принципов диалектико-материалистического, органического детерминизма. Эти философские принципы я и сейчас буду отстаивать твердо.)

ПОИСК:

Поможем с курсовой, контрольной, дипломной

Имя

1500+ квалифицированных специалистов готовы вам помочь

ПринимаюПолитику конфиденциальности