Дискуссии о евгенике и этике генетического контроля. Антропогенетика и гуманизм [1988 Фролов И.Т. - Философия и история генетики (поиски и дискуссии)]

Как известно, термин "евгеника" (от греческого eugenes - хорошего рода) был предложен в 1869 г. Ф. Гальтоном в книге "Наследственность таланта, его законы и последствия", где автор, во-первых, пытался показать, что наследственность человека, как и любого другого живого существа, подчиняется определенным законам, а во-вторых, поставил задачу улучшения наследственности человечества с помощью увеличения и селекции полезных качеств и уменьшения или устранения вредных. Поскольку частота последних коррелировала с частотой близкородственных браков, ограничение таких браков, медико-биологическое консультирование и т. п. способствуют снижению возможностей для проявления вредной наследственности. Это является целью "негативной" евгеники, совпадающей во многом с тем, чем сегодня занимается медицинская генетика. Что же касается евгеники "позитивной", то она ставит перед собой более широкие цели: выведение "нового человека" путем селекции генотипов, полученных в потомстве людей, обладающих выдающимися умственными или физическими качествами. Это направление евгеники было использовано (иногда вопреки гуманным намерениям его сторонников) разного рода реакционерами и расистами, в особенности теоретиками и практиками фашистской "расовой гигиены" и геноцида.

Подобная дискредитация идей евгеники, разумеется, не могла не привести к ее банкротству, хотя во многих случаях она опиралась на ряд научно обоснованных предположений и авторитет крупных ученых, известных своими гуманистическими взглядами (Н. К. Кольцов, Г. Мёллер, Дж. Б. С. Холдейн, Дж. Хаксли и др.). Правда, основной постулат "классической" евгеники - о возможности направленного выведения путем селекции людей с выдающимися интеллектуальными способностями - был опровергнут современной генетикой, а также наукой о человеке и его индивидуальном и историческом развитии. Это заставило многих сторонников евгеники пересмотреть некоторые ее первоначальные догмы и больше обращаться, в частности, к социальным факторам развития человека. Тем не менее основные ее положения оставались неизменными.

Интересна с этой точки зрения эволюция евгенической мысли в нашей стране. К сожалению, она часто искажается, а потому заслуживает, как я думаю, хотя бы беглого рассмотрения^*. Евгеническое движение в России, возникшее давно, организационно оформилось лишь в 1920 г., когда под председательством Н. К. Кольцова было создано в Москве Русское евгеническое общество. Вскоре при его же активном участии организуется "Русский евгенический журнал" (издано 7 томов). Второй центр возник в 1921 г. в Петрограде, где Ю. А. Филипченко организовал Бюро по евгенике, ставшее основой отделения Русского евгенического общества. Бюро имело свой печатный орган "Известия Бюро по евгенике при Российской Академии наук". Наибольший интерес для нашего исследования представляют первые три выпуска (1922, 1924, 1925 гг.). Наконец, еще одним учреждением, занимавшимся евгеникой, был Медико-биологический институт (с 1935 г.- Медико-генетический) под руководством С. Г. Левита, который условно можно назвать третьим центром, так как изучавшиеся здесь генетика человека и медицинская генетика являлись в то время составными частями евгеники. Каждый из этих центров решал свои специфические задачи. Так, для коллектива, возглавлявшегося Н. К. Кольцовым, было характерно стремление к изучению наследственности человека не только в норме, но и в патологии. Особый интерес и сегодня представляет оригинальная программа генетического анализа психических свойств человека^**. Генетики во главе с Ю. А. Филипченко считали главной задачей анализ генетики одаренности посредством анкетного обследования ученых, представителей искусства и студентов, а также разработку системы евгенических советов для вступающих в брак^***. Программой третьего центра предусматривалось дальнейшее совершенствование близнецового метода для более глубокого исследования механизма взаимодействия генетических и средовых (социальных) факторов в онтогенезе человека, изучение генетики ряда заболеваний (сахарный диабет, дальтонизм, аллергия, гипертония, язвенная болезнь и др.), анализ потомства от браков между родственниками^****. С Медико-генетическим институтом плодотворно сотрудничали иностранные генетики-антифашисты - такие, как Дж. Б. С. Холдейн, Л. Хогбен, Г. Мёллер, Г. Дальберг и др.

^* (См. об этом также: Астауров Б. Л., Рокицкий П. Ф. Николай Константинович Кольцов. М., 1975; Медведев Н. Н. Юрий Александрович Филипченко. М., 1978; Пастушный С. А. Генетика как объект философского анализа. М., 1981.)

^** (См.: Кольцов Я. К. Генетический анализ психических особенностей человека // Русский евгенический журн. 1923. Т. 1, вып. 3/4.)

^*** (Программа Бюро по евгенике изложена в популярной брошюре Ю. А. Филипченко "Что такое евгеника?" (Петроград, 1921).)

^**** (Основное содержание этой программы опубликовано в "Медико-биологическом журнале" (1929. Вып. 5) в статьях С. Г. Левита и А. С. Серебровского. См.: Левит С. Г. Генетика и патология (в связи с современным кризисом медицины); Серебровский А. С. Антропогенетика и евгеника в социалистическом обществе.)

Оценивая евгеническое движение в нашей стране в целом^*, отметим весьма существенное обстоятельство: во всех указанных выше программах речь шла главным образом о решении сугубо научных задач.

^* (Более подробно об этом см.: Frolov J. T. und Pastusny S. Die Evolution der russischen Eugenik - Kritik der Neueugenik - Eugenik. Entstehung und gesellschaftliche Bedingtheit. Jena, 1984.)

Давая обобщенную оценку взглядам лидеров евгенического движения в нашей стране, нельзя не согласиться с выводами Н. П. Бочкова, который писал: "Их работы не лишены определенного упрощенчества, а иногда и противоречий, особенно работы Н. К. Кольцова. Однако на фоне подобных исследований в других странах, в период наивысшего расцвета евгеники, подходы наших ученых отличались прогрессивной направленностью, более строгим научным характером и демократической интерпретацией результатов.

Так, например, Н. К. Кольцов и Ю. А. Филипченко в целом правильно поставили вопрос о значении социальной среды в реализации индивидуальных способностей. Они указывали на наличие в народе огромного фонда наследственных дарований, не проявившихся в дореволюционное время из-за отсутствия соответствующих условий. Они полностью отвергали насильственный путь улучшения природы человека"^*.

Примерно с таких позиций и в эти же годы с активной пропагандой евгенических идей выступал и Г. Мёллер, несколько лет проработавший в нашей стране. Этот крупный ученый, внесший значительный вклад в развитие генетики, объявил "крестовый поход" в пользу евгенических мер, которые, по его мнению, призваны спасти человечество от генетической катастрофы. Первоначально он предлагал ввести контроль за размножением людей и отбор для улучшения генофонда человечества, а затем - искусственное осеменение женщин с использованием консервированной спермы от выдающихся мужчин, для чего предполагалось создание специальных банков. Особенно отчетливо эта идея была выражена в книге Г. Мёллера "Из ночи: взгляд биолога в будущее".

На Втором Международном конгрессе по генетике человека (1961 г.) он развил эту идею в концепции "зародышевого выбора", замечая, правда, что он не гарантирует здесь полного эффекта, так как проявление признаков человека зависит и от социального окружения и развития^*. "Только предстоящая революция в нашей экономической системе,- заявлял Г. Мёллер,- поставит нас в ситуацию, когда мы сможем верно судить с истинно общественной точки зрения, какие характеристики человека являются лучшими... Таким образом, это зависит от нас самих: ели мы хотим, чтобы евгеника функционировала, мы должны работать для этого единственно возможным сейчас образом - направить все наши усилия на то, чтобы устранить кошмары старого, измученного общества"^**.

^* (Muller G. Means and Aims in Human Genetic Betterment//Ethical Issues in Modern Medicine. California, 1977. P. 60-64.)

^** (Цит. по: Golding M. P. Ethical Issues in Biological Engineering//Ethical Issues in Modern Medicine. P. 72.)

Группа представителей советской школы генетиков на берлинском конгрессе в 1927 г. справа налево: Н. И. Вавилов, Г. Д. Карпеченко, А. С. Серебровский И С. С. Четвериков

Как видим, Г. Мёллер связывал проведение евгенических идей с определенными социально-экономическими изменениями капиталистического общества. Тем не менее уже чисто научный аспект этих идей встретил возражения у ряда видных генетиков (Т. Добжанский, Дж. Бидл, Б. Гласе и др.). Однако у евгеники нашлось и много сторонников среди современных ученых, причем некоторые из них от теоретической поддержки ее идей перешли к практике. Этому немало способствовала энергичная деятельность друга Г. Мёллера- американского бизнесмена Р. Грэма, создавшего банк для хранения спермы и выявившего женщин, согласившихся участвовать в эксперименте по созданию "суперлюдей". Тем самым, кроме всего прочего, Р. Грэм оказал медвежью услугу неоевгеническому проекту Г. Мёллера, умершего в 1967 г.

Сегодня подобные проекты зачастую связываются с возможностями применения к человеку методов генной инженерии, клонирования и т. п. Вместе с тем неоевгенические идеи, даже если они и принимаются в принципе, получают в наши дни во многих случаях новые обоснования и формы реализации, включающие ряд существенных условий. Любопытные данные и заключения, касающиеся угрозы "генетического вырождения" человечества и необходимости в связи с этим принятия евгенических мер, приводятся, например, в сводном обзоре "Биология и будущее человека"^*, в котором характеризуются основные направления развития наук о жизни, в том числе в связи с будущим человека. Авторы обзора считают, что, несмотря на сложность динамики генетической популяции, вмешательство в нее возможно. Правда, они видят здесь и большие трудности. Хотя человек потенциально способен к селекции своей собственной генетической конструкции, он еще не использует эту возможность. Селекция - жестокий процесс. Чтобы достичь быстрого прогресса, размножение должно быть ограничено теми, кто обладает генотипами с желаемыми чертами. Но кто решит, что желанно? Какая генотипическая и фенотипическая изменчивость будет оптимальна в человеческом обществе? Кто отважится препятствовать большинству мужчин и женщин производить потомство, ограничивая эту активность только элитарной группой? И кому общество вверит такое решение?

^* (Biology and the Future of Man. N. Y.; L.; Toronto, 1970. Подробнее об этом см. в моей книге "Прогресс науки и будущее человека" (М., 1975).)

Можем ли мы ожидать таких изменений в позициях всего общества, которые приведут к тому, что оно решит признать необходимым самоконтроль за человеческой эволюцией ценой отказа от удовлетворения личных желаний большинства людей продлить себя в своих детях? Крайне маловероятно, полагают авторы, что такие изменения в позициях общества произойдут скоро. Будущее человека, однако, может продлиться неопределенно длительное время, достаточное не только для обдумывания этих возможностей, но и для их активного использования.

Нет сомнений, утверждают авторы, что многие различия умственных, поведенческих и социальных черт могут быть объяснены качественными различиями в негенетических факторах, таких, как здоровье и сила, интеллектуальное развитие или его отсутствие, благоприятная или неблагоприятная среда, а также условия раннего периода жизни. Главная задача, стоящая перед человечеством,- понять: от действия этих негенетических факторов зависит, сможет ли каждый индивид реализовать свою генетическую потенцию наиболее полно. В то же время, хотя характеристика неизменяемых генотипов тем самым может быть расширена, интенсивное изучение существующей генетической изменчивости, получение со временем более глубоких знаний относительно генофонда и генетического объема популяций сделают возможным создание реалистических планов контроля за биологической структурой человека.

Будущее человека получит огромные возможности, вероятнее всего, благодаря использованию изменчивости генофонда, а не стандартизации некоторой формы Homo sapiens. И хотя подобная стандартизация может стать осуществимой, мы, заявляют авторы, отвергаем отвратительную мысль о выведении подгрупп людей, специфически приспособленных к исполнению различных заданий,- это было бы, возможно, высокоэффективное, но очень плохое общество. Если однажды человек примет ответственность за свою осознанную возможность контролировать свою собственную генетическую судьбу, его выбор между различными планами должен основываться на глубоко обоснованном суждении. Если человек начнет контролировать свою собственную эволюцию, он должен ясно представлять себе те определенные ценности, к реализации которых будут приложены его усилия.

Перед нами, таким образом, гуманистическая позиция, которая хотя и не определяет конкретные социальные условия своей реализации, однако отвергает безответственные манипуляторские идеи, возрождаемые сегодня в рамках так называемой неоевгеники. Необходимость большего учета социальных условий при обсуждении возможностей реализации тех или иных проектов, связанных с реконструкцией генетики человека, отчетливо выражается и рядом английских ученых, рассматривающих эту проблематику^*. Они даже полагают желательным запрещение некоторых типов исследований в этой области, так как существует возможность использования их во вред человечеству. Многие считают, что само знание здесь потенциально так опасно, что его вообще не следует делать широкодоступным. В отношении евгеники заявляется, что в цивилизации, где личность свята, евгенические процедуры неэтичны. Отмечается, что много усилий было сделано для того, чтобы ввести в практику евгеническую стерилизацию, но с точки зрения генетической структуры популяции эти усилия ни к чему не привели. Первая трудность состоит здесь в том, что наиболее типичные наследственные болезни рецессивны, т. е. до времени скрыты, и носители генов, вызывающих эти болезни, широко распространены в человеческой популяции. Устранение ненормальных генов не имеет смысла, так как природная селекция предотвращает их воспроизведение в любом случае. Вторая трудность состоит в том, что вместо утраченных ненормальных генов в популяции возникают новые мутации.

Идея Ф. Гальтона, пишут авторы, состояла в том, чтобы увеличить скорость генетических изменений человека в некоторых направлениях путем евгеники так же, как это делает природная селекция, только более гуманно и эффективно. Генетическая инженерия, однако, не имеет таких чистых специфических целей. Например, идея о производстве большого количества детей от одного выдающегося индивида весьма опасна, так как любой диктатор, обладающий властью, но не выдающийся генетически, может широко распространить свои гены. Это опасно и потому, что мы еще не обладаем достаточными знаниями по генетике гениев. Обсуждается, однако, другой путь, когда генетическое знание может служить гуманным целям и в то же время способствовать изменениям в евгеническом направлении. Имеются в виду медицинские аспекты, которые можно назвать фенотипической инженерией (например, польза от знания генетики крови, от генетических консультаций). Все важные этические проблемы сводятся здесь к тому, что мать всегда должна учитывать информацию, даваемую генетикой.

Далее английскими учеными затрагивается проблема этичности евгенического направления. Они считают, что здесь нет причин для тревоги, ибо, коль скоро генетическая болезнь становится распространенной, она перестает быть генетическим риском. Ведь утрата волос человеческим телом - тоже своеобразная болезнь, которую люди компенсируют тем, что носят одежду, без которой они умерли бы от холода. Это говорит только о том, что в одной сфере условия жизни могут быть недостаточными, а в другой - достаточными, и поэтому мы можем рассуждать о нуждах будущей цивилизации лишь приблизительно. Цель генетической инженерии логически сводится к созданию человеческой расы, в высшей степени приспособленной к окружающей среде. Это может означать создание в будущем людей, специфически приспособленных к жизни на Луне или в других частях Вселенной.

Ясно, что в настоящее время трудно предвидеть такие нужды.

Подобные взгляды, касающиеся возможного применения методов генной инженерии в целях реконструкции генотипа человека, получают все большее распространение среди ученых. Так формируются новые направления евгеники, сторонники которых пытаются использовать последние достижения современной генетики. Здесь можно назвать таких ученых, как Э. А. Карлсон, Б. Д. Дэвис, Дж. Ледерберг и др.^* "Призрак евгеники" связывается иногда не только с современными генетическими исследованиями, но, как это ни парадоксально, и с... идеей революции и создания нового человека^**, хотя очевидно, что они не имеют между собой ничего общего.

^* (См. об этом: Керимова А. Д. Социально-этические проблемы генетики человека // Вопр. философии. 1980. № 5.)

^** (Frankel Ch. The Spectre of Eugenics//Commentary. N. Y., 1974. Vol. 57, N 3.)

Неоевгеника, как и вообще всякие евгенические проекты, в значительной степени пытается найти научную и эмоционально-личностную опору в идее "всепоглощающей" заботы о человеке и человечестве, их достоинстве и свободе, их будущем. Предполагается при этом, что человек, подвергшийся воздействию евгенических мер ("позитивной" евгеники), будет лучше соответствовать своей сущности. Он, если воспользоваться классификацией Г. Мёллера, будет обладать в физическом отношении более крепким здоровьем, в умственном - более сильным, глубоким и творческим интеллектом, в моральном - большей теплотой, более искренним сочувствием к людям и коллективистскими наклонностями, в отношении восприятия - более богатым пониманием и более адекватным его выражением.

Характерно, что неоевгеника делает больший, чем это было в старой евгенике, упор на средства реализации своих проектов, на их моральность, нравственную допустимость. Речь идет, как правило, о "благородной человеческой форме евгенизма" (П. Тейяр де Шарден), которая должна применяться постепенно, в перспективе столетий, и на добровольной основе. При этом позиции крайнего сциентизма, социал-биологизма, защищаемые рядом современных неоевгеников, подвергаются довольно основательной критике, так сказать, "изнутри". Подобная критика имеет, разумеется, большое значение в борьбе против неоевгеники, поскольку она определяется соображениями гуманизма, общего понимания социальной ответственности ученых. Можно сказать даже, что она в какой-то мере типична для многих современных ученых^*.

^* (См. об этом в моей книге "Перспективы человека" (М., 1979. С. 238-240).)

Таким образом, и в западной науке наряду с откровенными сторонниками неоевгеники и всяческих иных направлений, якобы открывающих пути к новому, "фабрикуемому сверхчеловеку", имеется много ученых, проявляющих трезвый, реалистический подход к делу, предлагающих учитывать не только имеющиеся научно-технические возможности, но и важные социально-этические аспекты данной проблемы. Правда, и некоторые сторонники евгеники пытаются в отдельных случаях реализовать методологию "сбалансированного" социал-биологизма, с помощью которой евгенические проекты создания "идеального человека" соединяются с социальными, в том числе и социалистического типа. Это, как было отчетливо выражено в свое время Н. Н. Кольцовым, А. С. Серебровским, а также Г. Мёллером, который полагал, что программы планируемой евгеники дают возможность, направляя эволюцию человека, добиться "неограниченного прогресса генетической конституции человека, соответствующего его культурному прогрессу и упрочивающего культурный прогресс и, в свою очередь, упрочивающегося последним так, что последовательное взаимовлияние того и другого будет, видимо, бесконечным"^*. В некоторых аспектах эта позиция Мёллера близка точке зрения ряда ученых, отстаивающих и сегодня идею создания "социалистической евгеники".

Однако марксисты не могут принять идеи неоевгеники даже в "облагороженном" виде. И не только потому, что эти идеи скомпрометировали себя в прошлом. Марксистско-ленинское учение о человеке и путях его развития не нуждается в такого рода "дополнении", так как включает в себя научные - в том числе связанные с использованием достижений генетики - результаты исследования человека. Это учение ориентирует на решение задачи формирования нового человека как социальной по самому своему существу, и лишь с таких позиций оно обращается к биологии, прежде всего к генетике, все более расширяющей сегодня сферу прямого "обслуживания" человека, его здоровья, его развития.

Что же касается неоевгенических проектов создания "идеального человека", то они несостоятельны прежде всего в научном, теоретическом отношении, так как односторонне определяют "идеал человека", опираясь на весьма еще ограниченные знания генетики человека, на ложные иди прямой связи генетической основы человека с его умственными и вообще духовными качествами. Эти проекты порочны в социальном плане, так как ориентируют не на общественные факторы изменения человека, а на чисто генетические; не случайно подобные планы берутся на вооружение расистской идеологией, теорией и практикой геноцида. Неоевгенические проекты демонстрируют свой дезориентирующий характер также в философско-мировоззренческом и методологическом отношениях, ибо извращенно представляют сущность человека и его место в мире, его роль как предпосылки и продукта истории, односторонне ориентируются на социал-биологизм. Эти проекты достойны всяческого осуждения с гуманистических позиций, потому что покушаются на суверенность и неповторимое своеобразие личности, санкционируя сциентистские, манипуляторские подходы к ней. Наконец, неоевгенические проекты должны быть отброшены по морально-этическим, нравственным соображениям, так как их реализация несет угрозу человечеству, ставит под сомнение основные ценности человеческого существования, такие, как любовь, родительские чувства и т. д.

Это не значит, конечно, что вообще, в принципе невозможно и нежелательно какое бы то ни было активное вмешательство в наследственность человека и что даже в отдаленном будущем перед человечеством не откроется реальная перспектива изменения в желаемом направлении его биологической природы. Однако следует четко отличать научную возможность от реальной практики, которая не может руководствоваться абстрактными предположениями и требует конкретного определения социальных условий реализации той или иной идеи. В современных же условиях неоевгенические проекты объективно могут играть и действительно играют весьма реакционную социальную роль. Их реализация означала бы, по моему глубокому убеждению, генетическую катастрофу для человечества, гораздо более опасную, чем та, которую рисует неоевгеника и от которой она обещает нас спасти.

Отвергая неоевгенику по чисто научным, а также социальным, философским, гуманистическим и этическим соображениям, мы не можем вместе с тем не видеть те реальные перспективы человека в биологическом плане, которые открываются, в частности, в связи с исследованием проблем генетики человека, медицинской генетики, получившим интенсивное развитие в последние годы, особенно в результате успехов генетической (генной) инженерии. Эти исследования, которые не имеют ничего общего с неоевгеникой, ставят новые, порой не менее сложные проблемы. Отсюда ясно, как важно видеть социальные аспекты генетико-антропологических исследований, их гуманистическую направленность, исключающую сциентистские, манипуляторские подходы к человеку и исходящую из уважения его свободы и уникальности, как глубоко индивидуализированного в биологическом, генетическом отношении представителя рода человеческого.

Эти проблемы в последние годы широко обсуждаются в советской генетической и философской литературе. Они явились предметом ряда дискуссий, в том числе за "круглым столом" журнала "Вопросы философии"^*, получили разностороннее освещение в работах советских и зарубежных авторов, в том числе в статье В. Д. Тимакова и Н. П. Бочкова "Социальные проблемы генетики человека"^**. Большой и фундаментальный по своему значению материал не только критического характера, но, главное, и позитивно освещающий проблему биологии и будущего человека, содержится в коллективной монографии ученых социалистических стран "Общество и здоровье человека"^***. Здесь в целостном виде сформулированы основные подходы к этой проблеме с марксистско-ленинских позиций. Эти подходы противопоставляются антинаучным, в том числе евгеническим, концепциям и прогнозам будущего человека в "век биологии".

^* (См.: Вопр. философии, 1970. № 7, 8; 1971. № 12. См. также об этом в моей книге "Перспективы человека" (М., 1979. С. 209-213).)

^** (См.: Вопр. философии. 1973. № 6. Хотелось бы обратить внимание и на популярную, но довольно обоснованную научно (хотя во многом и спорную) книгу Л. Е. Этингена "Человек будущего: облик, структура, форма" (М., 1976), где высказывается мысль об эволюции человека в будущем - в том числе направленной - путем своего рода искусственного отбора.)

Анализируя методологические, социальные и идеологические проблемы генетики человека, авторы отвергают евгенические проекты, содержащиеся, в частности, в работах Г. Р. Тейлора "Биологическая бомба замедленного действия" (1969), Ф. Вагнера "Разведение людей" (1969), Р. Кауфмана "Человекоделатели" (1964), Т. Рего "Люди по мерке" (1967) и др., и вместе с тем ставят гуманистические задачи лечения и профилактики наследственных болезней человека. Они различают три сферы воздействия на механизмы наследственности человека: 1) евгенику, т. е. учет комбинации генов, имеющихся в генном составе популяции, и тем самым предотвращение генных комбинаций, приводящих к наследственным болезням; 2) "генетическое инженерное дело", т. е. направленное изменение генетического субстрата; 3) евфенику^*, т. е. сознательный контроль и модификацию функций генов, имеющихся в том или ином организме, с тем чтобы получить улучшенный фенотип. Они справедливо подчеркивают, что разработка и применение методов направленного изменения генетического субстрата - дело неопределенного будущего. Однако развитие евфеники, по их мнению, является актуальной необходимостью и имеет целью обеспечить компенсацию генетических дефектов обмена веществ, что приведет страдающих ими людей к фенотипическому здоровью. Авторы выступают также за широкое внедрение медико-генетических консультаций в вопросах брака. Подчеркивая важность генетических проблем для будущего человека, они пишут: "Прогресс современной генетики все больше приближает нас к периоду проникновения в патологическую наследственность человека, т. е. к планомерной профилактике наследственных болезней, которую можно образно назвать "хирургией" генов, т. е. заменой патологического гена нормальным. Все будущие методы профилактики наследственных болезней снимут многие спорные вопросы, существовавшие ранее"^**.

^* (Этот термин был впервые в 1929 г. употреблен Н. К. Кольцовым, однако в другом значении: как улучшение фенотипическнх свойств человека путем воздействия среды - социальной гигиены, физической культуры и воспитания.)

Рассмотренные проблемы не исчерпывают, по мнению авторов, всего значения генетики в будущем. Прогресс в генетике человека позволит, считают они, полнее разобраться в индивидуальном богатстве каждого человека. Эволюция современного человека как биологического вида за время его существования не могла значительно изменить его генетической природы: для этого нужны другие временные параметры. Однако в социальном смысле человечество эволюционировало все нарастающими темпами. "Можно видеть, что генетическая пластичность человека не тормозит социального прогресса, и для совершенствования человека нет биологических препятствий. Надо только знать биологию человека и умело раскрывать его индивидуальные способности"^* - таков основной вывод, который следует из анализа проблем генетики человека в связи с его будущим.

Достаточен ли он для объяснения проблемы в целом? Какие новые возможности и опасности здесь открываются? К этим вопросам мы еще вернемся. Теперь же попытаемся подвести некоторый, так сказать, предварительный итог дискуссиям, касающимся будущего человека в "век биологии".

Подобные дискуссии ведутся в основном вокруг оценки "совершенства" или "несовершенства" человеческой природы, причем решение вопроса о возможности и допустимости изменения ее, как правило, прямо связано с теми позициями, которые занимаются в ходе обсуждения более общей проблемы о соотношении социальных и биологических факторов развития человека. Здесь остро сталкиваются крайне пессимистические и оптимистические подходы, имеющие порой весьма различную философскую и научную основу. Немецкий философ-экзистенциалист К. Ясперс, например, прямо заявил, что "человек стоит перед альтернативой: либо гибель человечества, либо изменение человека"^*. Английский философ и биолог А. Кестлер стремится подвести под этот тезис биологическую базу, утверждая, что человек - "ошибка эволюции" и что природа наделила его рядом отрицательных, детерминированных генетически признаков, которые имеют решающее значение для его социального поведения и которые необходимо устранить генетическими методами.

Основной постулат евгенизма, какие бы формы он ни принимал, базируется именно на этом. Однако его нельзя смешивать с тем, что рассматривается сегодня как перспектива генетической (генной) инженерии. Если евгеника говорит о необходимости улучшения человеческой природы путем селекции и скрещивания на уровне человеческих популяций, то в генетической (генной) инженерии речь идет о вмешательстве в деятельность аппарата наследственности на уровне макромолекул и клеток. Ее задача (по крайней мере в обозримом будущем) значительно уже, чем создание организмов с заранее запланированным, "улучшенным" набором генетических признаков.

Есть ряд оснований предполагать, что вообще эта задача, которую ставит перед собой "позитивная" евгеника, не будет актуальной ни с научной, ни с социальной точек зрения, по крайней мере, еще очень длительное время, так как человечество может успешно развиваться и на имеющейся генетической основе. Когда же эта задача станет актуальной, человечество найдет достойные формы ее решения и будут выработаны разумные, благородные, гуманные способы практического применения науки о прогрессивном изменении наследственности человека (будет ли эта наука называться евгеникой или нет, другой вопрос).

В данной связи нельзя не согласиться с мнением Ш. Ауэрбах о том, что среди генетиков "имеются, однако, и такие, которые мечтают о бодром новом мире, в котором человечество будет разделено на генетически отличные касты: ничтожное меньшинство, с высоким умственным развитием, большой силой воли, может быть, способностью наслаждаться духовными ценностями, и массу людей с низким уровнем умственного развития... Для многих и для меня такая перспектива отвратительна. Мы должны надеяться, что, когда будут разработаны эффективные средства позитивной евгеники, применять их будут мудрые и гуманные люди или коллективы людей"^*.

Это предупреждение Ш. Ауэрбах звучит очень актуально, поскольку неоевгенические проекты все больше проникают в литературу о человеке и его будущем в биологическом плане. Так, американский футуролог А. Тоффлер в своей книге "Третья волна" ставит вопрос: не попробовать ли нам совершить биологическую перестройку людей в соответствии с профессиональными требованиями,- скажем, создавать пилотов с более быстрой реакцией или сборщиков, не реагирующих на монотонную сборку у конвейера? К сожалению, не только он поднимает такой вопрос. Однако, по мнению многих ученых, все это имеет только реакционное значение и способно лишь скомпрометировать науку. Ведь, помимо всего прочего, то, что возможно, не значит еще необходимо, реально и гуманно. В условиях "расколотого мира" всякая возможность изменяющего воздействия на человека крайне опасна, и ее реализация способна принести людям лишь новые беды. Кроме того, и сама наука находится где-то в самом начале познания человека, и то, что мы знаем, неизмеримо меньше того, чего мы еще не знаем. Здесь непоправимый вред может принести не только злой умысел, но и невежество - сциентистски самодовольное, а потому очень опасное.

Что касается будущего, причем весьма отдаленного, то в этой области, как я думаю, предстоят крупнейшие события - может быть, самые крупные за всю историю науки, которая вступит тем самым в "век человека", когда вся мощь научного знания обратится к человеку как своему главному объекту. Но для этого нужны соответствующие разуму и гуманности социальные условия, которые породят и новый этос науки. И на этой стадии, может быть, придет осознание уникальности человека разумного и гуманного, а какие выводы последуют отсюда - судить не нам. Во всяком случае, реализация проектов изменения биологической природы человека возможна лишь на завершающей стадии "века биологии" и при достижении социальной однородности человечества на основе гуманистических принципов. Именно это и позволит решать в будущем проблемы его биологического совершенствования в соответствии с тем идеалом, который создавался человеком на протяжении истории в мифах и утопиях и который он утвердит в будущем как результат синтеза науки и искусства, разума, добра и красоты.

Такой мировоззренческий и социальный подход, учитывающий многообразные гуманистические аспекты проблемы, следует, по-видимому, распространить не только на неоевгенические проекты "фабрикуемого сверхчеловека" путем его генетического "конструирования", но и на любые проекты качественной переделки биологической природы человека с помощью "медицинской инженерии" и т. п., создания Homo sapientissimus - "человека разумнейшего" - путем искусственных методов воздействия на психику, конструирования "биокиборга" - Machina sapiens,- в котором бы органично объединялись биологические качества человека и "искусственный разум", силы его "подсознания" и "экстрасенсорность" с биокибернетическими устройствами и т. п. Здесь также научные прогнозы и предположения сталкиваются с разнообразными утопиями и вненаучными спекуляциями, требующими демистификации и рационального объяснения. Научное познание обнаруживает и многие новые тайны человека, его биологической индивидуальности, его психики, которые требуют объективного анализа.

Своеобразная трактовка проблем этики генетического контроля, в частности в связи с неоевгеническими проектами, развита в книге П. Рамсея "Фабрикуемый человек". Ссылаясь на генетика Г. Мёллера, Рамсей утверждает, что остается лишь один метод предотвращения грядущей генетической катастрофы, и "этот метод, нравится ли он нам или нет, есть метод целенаправленного контроля над воспроизводством людей"^*.

^* (Ramsey P. Fabricated Man. The Ethics of Genetic Control. New Haven; L., 1970. P. 9-10.)

Он выдвигает два предложения. Во-первых, прямое наступление на вредные генетические мутации, на опасно изменившиеся гены средствами "генетической хирургии" - путем введения некоторых антимутагенных химических препаратов, которые заставили бы гены развиваться как бы в обратном направлении ("обратная мутация") или в самом начале исключали бы возможность генетических последствий вредных мутаций. Вскоре наступит время, считает Рамсей, когда будет осуществляться программа "негативной", или "превентивной" (предупредительной), евгеники. Как только человек окажется в состоянии заменять "плохой" ген "хорошим", появится возможность создать программу "прогрессивной" евгеники, или "позитивного" генетического усовершенствования. Во-вторых, Рамсей сосредоточивает свое внимание на фенотипе человека, имея в виду "евгенически направленный контроль над рождением", "отбор родителей", "выбор зародышей" или более грубый "эмпирический отбор" тех или иных качеств при воспроизводстве человека. Как видим, он допускает возможность евгенических мер, но непременно при строгом этическом контроле, только в рамках человеческой морали, при соблюдении "свободы воли" и "свободы мысли". Евгеника, следовательно, вовсе не отвергается, однако, по мнению Рамсея, она должна быть соединена с христианскими принципами, которые якобы составляют основу истинной науки.

Неоевгенические концепции подвергаются и "критике справа". Так, профессор Колумбийского университета (США) Ч. Фрэнкел в статье "Признак евгеники"^*, отмечая общие успехи в той отрасли современной науки, которую часто обозначают термином "биомедицина", пишет, что в ней люди впервые ставят перед собой цель в буквальном смысле создавать, конструировать самих себя. Данное обстоятельство ставит перед наукой не только проблему методов и средств, но и проблему целей и намерений; в этом смысле Фрэнкел считает биомедицину дезориентирующей наукой, поскольку она, по его мнению, разжигает враждебность и подозрение по отношению к науке и технике вообще, к основным принципам интеллектуальной свободы и рационального мышления, высказывает некоторые "предостерегающие соображения" по биомедицине, и прежде всего по поводу евгеники.

^* (Frankel Ch. The Specter of Eugenics - "Commentary". N. Y., 1974. Vol. 57, N 3.)

Фрэнкел вполне справедливо отмечает, что "позитивная евгеника" ставит перед собой великие, но плохо определенные и несогласованные цели, так как мы не знаем универсального идеала человека, который следует копировать, да и сама возможность такого общепризнанного идеала весьма проблематична. Он отвергает поэтому евгенические проекты, не принимая, однако, и их критику с религиозных позиций (принцип "святости человеческой жизни" и пр.), так как религиозные принципы не в силах предотвратить широкое использование евгенических методов. Ничего не решают, по его мнению, и научные запреты, поскольку, например, исследования, ведущие к выращиванию детей в пробирке.- это в то же время исследования, которые позволяют лучше понять природу рака. В конечном счете Фрэнкел приходит к мысли, что необходимо отвергнуть саму идею переделки человеческого рода. Он видит причину появления евгенических проектов не в науке, а в идее революции вообще с ее стремлением создать "нового человека", переделать человеческое сознание по определенному проекту. Как видим, это уже особая позиция, и ее также следует учитывать в марксистской критике неоевгеники.

На наш взгляд, здесь нет необходимости доказывать, что неоевгенический "великий проект" создания "нового человека" не имеет ничего общего с марксистско-ленинским учением о путях формирования человека социалистического и коммунистического общества, о свободном и всестороннем гармоничном - физическом и духовном - развитии человека как "самоцели" истории. Односторонний, уродливый социал-биологизм делает не только утопическими, но и реакционными евгенические проекты, и социалистическая революция, с которой начинается формирование человека нового общества, его воспитание в труде, во взаимодействии всех общественных отношений, может быть "привязана" к евгенике лишь в результате недоразумения или по злому умыслу антикоммунистически настроенных буржуазных идеологов.

Едва ли можно разделить энтузиазм тех, кто ищет на пути генетического контроля способ решения социальных и человеческих проблем. Только на первый, весьма поверхностный взгляд данный путь может представляться самым надежным и кратким, oднако на нем встают новые и, пожалуй, более серьезные проблемы. чем те, которые берутся решить безудержные энтузиасты генетического контроля. Сегодня гуманизм ученого, лишенный конкретно-исторической и социально-этической перспективы, оказывается либо чем-то эфемерным, чисто словесным, либо даже - именно вследствие его абстрактности - чреватым своей противоположностью, антигуманизмом. В данной связи обращает на себя внимание та необыкновенная легкость, с которой претенденты на роль избавителей будущего человечества от врожденных пороков изыскивают эти пороки - и физические, и психические.- средоточием которых они считают современного человека. Дискуссии об этике генетического контроля примечательны вот в каком отношении. В них нередко обсуждаются достаточно отдаленные, а порой просто утопические возможности, которые якобы могут открыться с развитием генетики. И быть может, актуальность и накал подобных дискуссий объясняются не столько тем, в какой мере реальны эти возможности, сколько тем, что они заставляют нас по-новому или более остро воспринимать такие вечные проблемы, как проблемы человека, его свободы, его возможностей, его предназначения. Далекие перспективы, открываемые генетикой, начинают оказывать на нас влияние уже сегодня, заставляя задуматься, например, над тем, хотим ли мы и должны ли хотеть клонального размножения людей. И нам приходится более пристально всматриваться в самих себя сегодняшних, чтобы понять, чего мы хотим, к чему стремимся, а что для нас неприемлемо.

Разговор, таким образом, идет не только о будущем - отдаленном или близком,- но и о вещах очень современных. И здесь использование средств философского анализа, обращение к многовековому опыту философского изучения этих проблем становится не просто желательным, а существенно необходимым с социальной точки зрения. Научные достижения нашего времени снова и снова ставят перед человечеством задачу самоопределения, переосмысления своих ценностей. Не используя накопленный философский опыт, человек оказался бы без ориентиров перед лицом этой задачи.

На Западе получила широкое распространение точка зрения, согласно которой исследования и практика генетического контроля рассматриваются вне связи с социальными, гуманистическими и этическими ценностями.

Так, американский генетик Дж. Ледерберг, разрабатывая "технологию копирования людей", стремился доказать ее преимущества перед генной инженерией, поскольку в первом случае дело касается репродуцирования уже известных генотипов, а во втором - создания новых, что связано с опасностями и риском. Однако в обоих случаях он выдвигал на первый план соображения "чистого экспериментирования", а не морально-этические. Он полагал, что для обеспечения опыта клонального размножения достаточно личного, индивидуального решения меньшинства общества - тех, кто согласится на получение собственных генетических копий. Однако Ледерберг не учитывал при этом опасности создания элиты, которая может угрожать обществу в целом. Более того, он видел здесь много преимуществ, поскольку представители элиты, по его мнению, будут тесно спаяны, между ними исчезнет борьба поколений и т. д. Правда, под влиянием растущего стремления ряда ученых учитывать этические нормы генетического контроля он изменил свои позиции по данному вопросу.

Касаясь будущего генетических исследований, в частности в связи с клонированием, Ледерберг в письме к директору Национального института общей медицины Р. Кирштайн, написанном в октябре 1977 г., отмечал, что перед исследователями, работающими в области генетики, стоят две основные задачи: а) попытаться свести к минимуму страдания, являющиеся результатом генетических расстройств, и б) выяснить роль генетических факторов при заболевании другими болезнями. В ходе решения первой задачи настоятельно необходима, по его мнению, разработка практических методик внутриутробной диагностики. Соответствующие возможности для терапевтического лечения генетических заболеваний. Нельзя забывать и о перспективах, связанных с эуфеническими модификациями, т. е. такими способами лечения, которые смягчают страдания от заболевания, не затрагивая генетической основы организма.

Заболевания, вызванные нарушением одного гена, представляют особый интерес для исследователей, пытающихся понять роль генетических факторов в развитии человека. К сожалению, пишет Ледерберг, в наиболее серьезных с точки зрения здравоохранения случаях генетические факторы не могут рассматриваться как единственный источник заболевания. К числу таких заболеваний можно отнести атеросклероз, гипертонию, шизофрению, диабет и - в определенном смысле - предрасположенность к некоторым формам рака. На сегодняшний день мы мало что знаем о роли генетических факторов в развитии подобных заболеваний. Как это ни парадоксально, считает Ледерберг, но именно в этих областях фундаментальные исследования и открытия могут оказаться наиболее полезными для практики. Главные трудности исследования причин такого рода заболеваний связаны с определением "дефектной" хромосомы. Новые методы исследования ДНК, разработанные в результате экспериментов по так называемой рекомбинантной ДНК, представляют собой наиболее мощное средство для решения проблем. Вместе с тем сегодня наибольшим препятствием на пути развития подобных исследований выступают, по мнению Ледерберга, не чисто технические трудности, а попытки ограничения этих исследований. Он подчеркивает, что общественное мнение не всегда достаточно верно информировано об издержках, связанных с запрещением такого рода исследований.

Ведется много разговоров, считает Ледерберг, по поводу якобы существующей возможности генетической модификации людей, для оправдания которой выдвигаются утопические или медицинские цели. Ледерберг говорит о несерьезности таких разговоров. По его мнению, не существует ни одного метода генетической модификации, применение которого к человеку не было бы связано с риском для него. Кроме того, пишет Ледерберг, подобные методы неприемлемы: мы слишком мало знаем о биологических возможностях человека, а потому всякое вмешательство в его генетическую основу выглядит отвратительно с точки зрения морали.

В данном случае Ледербергом формулируется уже совсем иная позиция в сравнении с той, которую он высказывал ранее. Характерно, что это его письмо опубликовано в качестве приложения к книге М. Эбона "Клонирование человека: прекрасная новая надежда или новый ужас?"^*, в которой широко обсуждаются подобные проблемы. По словам Эбона, дискуссии по поводу клонирования были вызваны выходом в свет книги Д. М. Рорвика "По его образу и подобию"^**.

Согласно утверждению Рорвика, клонирование человека уже было осуществлено, и в середине 1978 г. этому клону было около полутора лет. Скандальная известность книги Рорвика, считает Эбон, во многом дискредитировала идею клонирования, однако, будучи рассмотрено в контексте ведущихся сегодня генетических и биомедицинских исследований, клонирование представляется весьма серьезным и заслуживающим внимания объектом дискуссии. Эбон не раз возвращается к мысли о том, что идея клонирования, т. е. создания человека искусственным путем, имеет глубокую связь с древними легендами и мифами (в частности, он ссылается на миф о Прометее и Пандоре); эти мифы и легенды имеют непреходящую ценность, поскольку затрагиваемые в них вопросы носят вечный характер.

Эбон заявляет, что у человечества есть довольно большие основания рассматривать клон в качестве "чудовища", а людей, создающих его, как "сумасшедших ученых", действия которых направляются "дьяволом". История свидетельствует, отмечает он, что гротескные формы развития всегда связаны с периодом социального упадка, падения нравов, власти денег и бюрократических правительств. Представления о "сумасшедших ученых", по его мнению, также имеют весьма древнюю традицию, уходящую корнями в те времена, когда попытки алхимиков создать "гомункулуса" рассматривались как еретические. Сегодня считается, отмечает Эбон, что подобные ученые ни во что не ставят обычные моральные требования. Сначала такой ученый полагает, что его деятельность осуществляется во имя прогресса науки и человека; однако по мере того, как эта деятельность прогрессирует, он теряет представление об исходных целях и направляет свои усилия и талант не во славу науки, а во славу самого себя.

Эбон констатирует, что подобные представления об ученом и его деятельности получили сегодня большое распространение и имеют довольно веские основания. Причину этого он видит в изменении характера самой деятельности ученого-исследователя, в погоне за деньгами и субсидиями, в узкой специализации, во власти бюрократии. Подобное положение привело к тому, что между средним человеком и миром медицинской науки пролегла глубокая пропасть.

Вместе с тем ученые-медики и генетики убеждены, что у широкой общественности сознательно формируют неверные представления об их деятельности, о ее целях и методах. В результате получают широкое распространение антисциентистские настроения. Все большее число людей приходит к мысли о том, что защита окружающей среды от разрушающего воздействия, оказываемого на нее прогрессом науки и техники, может иметь более важное значение в борьбе против рака, чем различного рода биологические эксперименты, включая эксперименты по клонированию и вообще по генной инженерии. Различного рода непрофессионалов и законодателей смущают противоречивые высказывания и идеи ведущих ученых-генетиков. Когда в середине 60-х годов Дж. Б. Гардон впервые осуществил эксперимент по клонированию лягушки, даже консервативно мыслящие специалисты предсказывали возможность клонирования человека в ближайшие 10 лет. Новый импульс дискуссия о клонировании получила после того, как в 1978 г. английские исследователи гинеколог П. Стептоу и физиолог Р. Эдварде осуществили операцию по искусственному оплодотворению и последующей имплантации в матку яйцеклетки, взятой у женщины, находившейся в клинике Кембриджского университета. Несмотря на то что методика, использованная Стептоу и Эдвардсом, отличалась от методики клонирования, она также вызвала оживленную дискуссию.

Ссылаясь на научного обозревателя М. Кричтона, считающего, что сама по себе идея клонирования не обладает интеллектуальной силой фундаментального научного открытия и не может рассматриваться как важное социальное явление, подобно другим технологическим новшествам, Эбон задает резонный вопрос: почему же в таком случае широкие круги общественности относятся к концепции клонирования всерьез, из-за чего тогда все волнения?

Эбон видит две основные разновидности мотиваций, ведущих к ускорению исследований, связанных с клонированием. Во-первых, это может отвечать желанию одного человека (или группы лиц), обладающего соответствующими возможностями, в основном финансовыми, создать собственный дубликат (или "расу господ"). Евгенические принципы могут оказаться тесно связанными с националистическими настроениями и при определенных условиях их носители могут рано или поздно попытаться использовать клонирование в своих целях.

Во-вторых, эксперименты по клонированию могут вестись в целях получения потомства от наиболее ценных представителей домашних животных. Эбон высказывает предположение, что такие эксперименты в обстановке секретности ведутся уже сегодня. Он отмечает, что, хотя любые пророчества и прогнозы зачастую оборачиваются против самих предсказателей, все же в свете угрозы перенаселения эксперименты по выращиванию людей "в пробирке" выглядят нелепо, а потому вряд ли вообще ведутся.

Вместе с тем, считает он, ученые-генетики достаточно обоснованно утверждают, что человечество уже осуществляет различные формы "избирательного размножения", избирательность которого подчинена случайности. Зачастую такая случайность связана с факторами, не имеющими ничего общего с чисто сексуальными преимуществами. Так, развитие средств передвижения намного расширило географию людских контактов. Существует и ряд других факторов социально-экономического и культурного характера, оказывающих влияние на половой отбор и ставящих множество проблем, которые пока широко не обсуждаются. Эбон ссылается на мнение Ледерберга, считающего, что проблема клонирования должна рассматриваться в свете более общей проблемы - проблемы отцов и детей. Где проходит граница между ответственностью родителей и общества за судьбу детей, за манипулирование их развитием? И хотя Ледерберг был первым ученым, заставившим нас всерьез отнестись к возможности клонирования человека и его последствиям, сам он, отмечает Эбон, не верит в то, что такой способ получения потомства может иметь какую-то практическую ценность. Ледерберг отвергает широко распространенное мнение о том, что если что-то возможно в принципе, то оно обязательно будет осуществлено при соответствующем уровне развития технологических средств, характеризуя подобное мнение как "легенду".

Соглашаясь с такой оценкой, Эбон пишет, что в ответ на вопрос: "Нельзя ли остановить все это?", раздающийся со стороны алармистски настроенных людей, можно привести множество примеров различного рода технологических новшеств, которые не применяются сегодня по причинам экономического и социально-политического характера. Он сомневается, что эксперименты по клонированию могут помочь в выяснении причин заболевания раком. По его мнению, следует соблюдать большую осторожность, говоря об открытиях в этой области.

Эбон подробно излагает содержание беседы между журналистами и учеными, передававшейся по американскому телевидению в апреле 1978 г. Программа носила название "Клонирование". На вопросы корреспондентов отвечали Р. Маккиннел (генетик, университет в Миннесоте), Ч. Маккарти (директор национальных институтов здоровья) и Л. Трайб (профессор юридической школы в Гарварде). Участники беседы высказали различное отношение к вопросу о клонировании мышей и кроликов, но были единодушны в оценке возможности клонирования человека. Хотя и по разным причинам (в том числе и этическим), но они выступили против осуществления подобной операции. Такой точки зрения придерживаются и некоторые другие специалисты, к которым обратился Эбон. Сам же он считает, что всякие попытки клонировать человека "в пробирке" являются абсолютно ненужными, они носят опасный характер и противоречат морали^*.

Конечно, такое отношение симптоматично в этическом плане. И хотя оно не принадлежит ученому, который сам занимается генетическими исследованиями, однако выражает позицию многих ученых. Характерно с этой точки зрения отношение к клонированию нобелевского лауреата Дж. Уотсона, выраженное им в одном из выступлений, опубликованном в приложении к книге Эбона. Рассказав о сущности метода клонирования и о проведенных экспериментах, Уотсон отмечает: теоретически все формы жизни на уровне высших животных могут в конечном итоге быть воспроизведены путем клонирования.

Если это действительно так, то ситуация может иметь потрясающие последствия для человеческой природы. И именно за данную сторону дела ухватились редакторы множества журналов, на обложках которых появились изображения идентичного потомства "звезд" Ринго Старра и Рокуэл Уэлч. Конечно, разные люди будут по-разному фантазировать относительно получения потомства от выдающихся личностей. Подобного рода возможностей можно придумать сколько угодно. Поэтому мы вправе ожидать, считает Уотсон, что многие биологи, особенно те, кто непосредственно занимается изучением таких возможностей, будут серьезно взвешивать возможные варианты использования своих экспериментов и начнут диалог с общественностью с целью ознакомить широкие круги с существом этих исследований.

Однако сегодня, по словам Уотсона, мы вынуждены констатировать, что такого диалога нет. Хотя в отдельных статьях, посвященных будущему биологии, и упоминается возможность производства потомства путем клонирования, дискуссии по данному вопросу настолько лишены реального содержания, что могут иметь лишь "усыпляющее" значение. В связи с этим Уотсон ставит следующие острые вопросы. Не означает ли такое молчание, что широкую общественность намеренно держат в неведении относительно потенциальной угрозы основам человеческой жизни? Не вызвано ли оно страхом перед реакцией общественности и перед возможностью лишиться и без того скромных капиталовложений в так называемые "чистые" исследования? Или же молчание означает всего лишь то, что большинство ученых замкнулись в своих "башнях из слоновой кости" и в состоянии думать только в рамках "чистой" науки, а практические вопросы отдали на откуп адвокатам и политикам?

Итак, делает он вывод, довольно скоро нам предстоит принимать весьма трудные решения. Совершенно очевидно, что соображения о возможных злоупотреблениях, связанных с использованием названной методики, должны перевешивать доводы о возможности помочь семьям, страдающим от того, что у них нет детей. Ясно также, что различные общественные системы будут по-разному рассматривать и решать эти проблемы. Отсюда следует считаться с возможностью, что в отдельных странах данная методика может стать обычной медицинской практикой и получить распространение во всем мире спустя 10-20 лет с момента ее разработки. Тем самым созревают условия для легальных или нелегальных попыток клонирования человека.

Разумеется, нет оснований считать, что такие попытки обязательно будут предприняты. Возможно, что большинство медиков в своих экспериментах не будут ставить целью клонирование как таковое. Однако было бы непростительной ошибкой полагать, что все они будут инстинктивно избегать этой цели. Некоторые люди, по мнению Уотсона, искренне убеждены в необходимости клонирования действительно выдающихся личностей, особенно когда во всем мире растет количество ЭВМ, с которыми человек не в состоянии конкурировать на равных. К тому же после того, как клиническое клонирование получит большое распространение, эта процедура уже не будет дорогостоящей для пациента, что могло бы оказывать сдерживающее влияние. Вполне возможно, что человеческое существо, рожденное с помощью клонирования, появится в ближайшие 20-50 лет, если не раньше.

Первой реакцией людей на такое заключение чаще всего является чувство отчаяния и безнадежности. Ведь изменится сама природа отношения "родители - дети", не говоря уже о ценностях, связанных с уникальностью каждого индивида. Поэтому многие считают наиболее разумным не преувеличивать значение исследований, имеющих дело с "нетрадиционными" способами репродуцирования человека. Запрещение экспериментов по "слиянию" клеток повлекло бы за собой прекращение финансирования подобных экспериментов и отодвинуло бы на какое-то время импланирование таких клеток в яйцеклетку человека. Еще большее значение могло бы иметь объявление незаконными (или же подтверждение такой незаконности) любых экспериментов с эмбрионами человека.

Однако не похоже, чтобы какие - либо из названных запрещений имели место. Во-первых, методика "слияния" клеток является сегодня одним из наиболее перспективных направлений изучения генетических основ развития рака. Во всем мире проводятся эксперименты по "слиянию" здоровых и раковых клеток, с тем чтобы определить и выделить специфические хромосомы, способствующие развитию той или иной формы рака. Кроме того, подобная методика используется при анализе биохимических процессов, сопутствующих другим видам заболеваний человека. Поэтому всякие попытки прекратить такие исследования, предпринятые со ссылкой на угрозу для человека, таящуюся в клонировании, вряд ли будут эффективными, а сами подобные ссылки едва ли будут сочтены убедительными в свете реальной угрозы человеку, исходящей от рака и других заболеваний.

Государства, пытающиеся сформулировать свою политику относительно экспериментов по выращиванию эмбрионов человека "в пробирке", должны отдавать себе отчет в том, что данная проблема носит интернациональный характер: даже если одна или несколько стран запретят подобного рода исследования, нет никакой гарантии, что их действия не будут "нейтрализованы" другими странами, в которых исследования будут продолжаться.

Таким образом, заключает Уотсон, перед нами стоит задача информировать как можно большее количество людей во всем мире о перспективах и последствиях, связанных с открывающейся возможностью воспроизводства людей; серьезных размышлений заслуживают как положительные, так и отрицательные последствия, связанные с использованием этой возможности. Указанная задача стоит не только перед учеными, но и перед самыми широкими слоями общественности, и решать ее надо совместными усилиями всех людей. Очевидно, что для этого потребуется выработать определенные формы "интернационального сознания", разработать соответствующие международные соглашения. Если мы не начнем думать над этими проблемами уже сегодня, то может весьма скоро наступить день, когда мы окажемся лишенными возможности принимать свободные решения, делает вывод Уотсон.

Разумеется, в такой общей форме данный вывод не может быть оспорен. Важно, однако, на какой основе и в какой форме будет осуществляться его реализация. Последующие события подтвердили, что это именно так. Вот почему большое значение для обсуждения указанных проблем имеет марксистский социально-этический, гуманистический подход. Отвергая идею о допустимости биологической (генетической и пр.) "формовки" людей, ученые-марксисты видят здесь широкий спектр не только специальных, но и этических проблем, требующих тщательного анализа и дискуссий. Такие дискуссии состоялись, в частности, в Советском Союзе за "круглым столом" журнала "Вопросы философии"^*. Какие точки зрения были в ходе их высказаны?

Так, генетик А. А. Нейфах говорил об исследованиях по трансплантации ядер и о возможности их применения к человеку, что открыло бы перспективу искусственного получения однояйцевых близнецов. Он отметил, что если развитие таких близнецов не будет затруднено тяжелыми болезнями, травмами и другими резкими нарушениями, то можно ожидать не только внешнего, но физиологического и даже психического их сходства.

Правда, психика в значительно большей степени, чем морфология, зависит от условий развития, воспитания, образования. Поэтому здесь возможны значительно большие отклонения. Тем не менее при равенстве условий можно ожидать, что основные психические черты однояйцевых близнецов, в частности творческие способности, будут очень близкими, сходными. Это, по мнению Нейфаха, дает основание говорить о возможности нового пути создания особо одаренных людей, что необходимо для ускорения темпов научно-технического прогресса, развития искусства и т. п. Следовательно, метод трансплантации ядер, примененный к человеку, позволил бы сохранить исключительные генетические комбинации, которые иногда возникают случайно и которые теряются, когда человек умирает. Такие неоправданные потери могли бы быть с помощью указанного метода предотвращены. По мнению Нейфаха, метод трансплантации ядер в его применении к человеку не следовало бы называть евгеникой, поскольку она ставит своей целью изменение и улучшение природы человечества в целом, тогда как этот метод ничего не меняет, а лишь сохраняет то, что уже есть, он увеличивает число особо одаренных людей, но не меняет их генетики. Кроме того, речь в данном случае идет не о человечестве, а лишь об отдельных людях. Однако здесь возникает ряд социальных и этических проблем и трудностей. Вправе ли мы вообще вмешиваться в систему природы и искусственно продлевать жизнь той генетической комбинации, которая должна была естественно умереть вместе с ее носителем? Вправе ли женщина вынашивать ребенка, генетически не своего? Как воспитывать таких детей-"близнецов"? Правомочно ли, в частности, сразу нацеливать их на определенную область занятий? Наконец, не может ли метод трансплантации ядер быть использован во зло человечеству? Не создадим ли мы тем самым какую-то избранную элиту и не приведет ли ее появление к вытеснению людей, родившихся "обычным способом"? Считая эти опасения обоснованными, А. А. Нейфах, однако, полагает, что они могут быть сняты, так как трудно решить, что хуже: затормозить прогресс или дать миру новые источники тревог? Некоторый риск и опасность, конечно, остаются. Вместе с тем положительные стороны здесь очевидны, хотя применение метода трансплантации ядер - дело будущего.

Точку зрения, во многом противоположную взглядам А. А. Нейфаха, высказал академик Н. П. Дубинин, утверждавший, что применение методов селекции животных совершенно бесперспективно при решении задач по генетическому улучшению человека. Конечно, люди генетически неодинаковы. Однако надо ли добиваться уничтожения разнообразия? Ведь вполне возможно, что именно в этом разнообразии таится основа генетической устойчивости и потенций человечества в целом. А если бы мы придумали какой-то идеал человеческой личности и захотели переделать всех людей в соответствии с ним, то и здесь мы бы потерпели крах, ибо мы совершенно не знаем генетических основ человеческой личности. По мнению Н. П. Дубинина, ясное понимание недопустимости невежественного вмешательства в наследственность человека - это не попытка уклониться от проблем наследственности, а проявление социальной ответственности ученого. Такая постановка вопроса не отвергает абстрактной возможности управляемого изменения наследственности человека в будущем.

Н. П. Дубинин подверг резкой критике взгляды, защищаемые, в частности, А. А. Нейфахом, заявив, что в их основе лежит гипертрофия роли генетической программы в ущерб программе социального наследования. Представления Нейфаха о последствиях реализации абстрактной возможности получения людей из соматических клеток страдают существенными недостатками, так как он упрощенно трактует будущее человечества и роль отдельных гениальных личностей в истории. Попытка создания группы людей, от рождения обладающих биологически обусловленными возможностями высокоценной умственной деятельности, была бы, по мнению Н. П. Дубинина, чревата серьезными нарушениями общественной системы человека. Для чего бы ни предназначались такие биологически специализированные группы, их появление так или иначе приведет, с одной стороны, к созданию обособленной касты, а с другой - к стандартизации людей. Развитие науки, заключил Н. П. Дубинин,- процесс неустранимый; в будущем люди достигнут неслыханных высот познания природы, и это произойдет без создания биологически дифференцированных групп.

Психолог А. Н. Леонтьев отметил, что, к сожалению, во многих работах по генетике человека объективный учет и тщательный анализ психологических факторов подменяются их поверхностной интерпретацией. Так. часто ссылаются на данные психологического исследования однояйцевых близнецов, якобы свидетельствующие о том, что у них многие психические черты являются сходными. Однако в действительности это далеко не так, поскольку сходство констатируется здесь лишь в отношении простейших психофизиологических особенностей, да и та с серьезными оговорками. А. Н. Леонтьев подчеркнул, что формирование психологических процессов и психических особенностей человека происходит в результате усвоения им достижений общественно-исторического развития человечества, которые передаются не в форме генетической их "записи", а в форме явлений материальной и духовной культуры. Он выступил и против ряда других тезисов, развивавшихся А. А. Нейфахом, в частности против идеи о том, что творческий потенциал человечества определяется элитой, обладающей "счастливым сочетанием генов". А. Н. Леонтьев отметил, что, несмотря на все оговорки объективно такой ход мысли ведет к возрождению ложного биологизма в учении о человеке и о творческих силах общества.

Позицию, отличную от точки зрения А. А. Нейфаха, занял и биолог А. А. Малиновский. Он заявил, что если когда-нибудь и станет возможным воспроизвести генетических двойников, наследственные "копии" талантливых людей, то вряд ли это стоило бы делать. Наблюдения показывают, что талантливых людей гораздо больше, чем мы обычно считаем, но их данные реализуются слишком редко даже в благоприятных случаях. Сейчас основная задача заключается в реализации потенциально имеющихся способностей. Конечно, наследственная одаренность имеет значение, однако надо отличать наследственные предпосылки от социальных категорий. По мнению А. А. Малиновского, в евгенике необходимо различать два направления: во-первых, научное и гуманное (обоснованное на распространении знаний и на добровольности, способствовавшее возникновению медицинской генетики); во-вторых, реакционное, получившее наибольшее развитие в нацистской Германии. У нас со словом "евгеника" ассоциируется обычно именно второе, но это неверно; бояться этого слова не следует.

Генетик В. П. Эфроимсон поддержал идею о том, что генетические факторы проявления психических особенностей человека - талантливости, преступности и пр.- играют несравненно большую роль, чем это обычно считают. По его мнению, в суммарной характеристике уровня интеллекта генетика играет не меньшую роль, чем среда. В ряде других своих выступлений, в том числе за "круглым столом" журнала "Вопросы философии", он отстаивал необходимость евгенических мер, поскольку, по его мнению, прекращение действия естественного отбора отрицательно сказывается на наследственности человечества.

Генетик К. Н. Назаров отметил, что А. А. Нейфах остановился только на одном аспекте вегетативного дублирования человека - искусственном воспроизведении высокоразвитых личностей. Однако этот метод может быть использован и в целях профилактики наследственных болезней. К. Н. Назаров выразил свое несогласие с положением Н. П. Дубинина о том, что накопления вредных мутаций не наблюдается.

Выступившие в ходе дискуссии философы А. Ф. Шишкин и М. К. Мамардашвили сосредоточили внимание на социальных и этических аспектах обсуждавшихся проблем. Отрицательное отношение к проектам "улучшения" человеческого рода было высказано и юристом В. Н. Кудрявцевым, который резко возражал против преувеличения роли биологических, в частности генетических, факторов в социальном поведении личности^*.

^* (См. об этом подробнее: Дубинин Н. П., Карпец И. И., Кудрявцев В. Н. Генетика, поведение, ответственность. М., 1982.)

Генетик П. П. Бочков подчеркнул, что борьба за здоровую наследственность должна стать частью гигиены человека в широком смысле, а не сводиться только к устранению мутационных факторов или к снижению спонтанного мутационного процесса. Вместе с тем, отметил он, здесь возникают очень важные вопросы. Как вести эту борьбу, чтобы не нанести вреда самому сокровенному в человеке - его наследственности? Что считать невежественным вмешательством в наследственность человека и что считать катастрофическим невмешательством? Н. П. Бочков выразил свое несогласие с теми, кто, по его мнению, недооценивает значения исходной материальной основы развития человека и сводит все к воспитанию. Касаясь вопроса о евгенике, он заметил, что жизнь покажет, приживется термин "евгеника" или нет. По его мнению, этот термин не приживется, так как существует довольно много разнородных его толкований и нездоровых наслоений вокруг него. Что же касается медико-генетических мероприятий, направленных на уменьшение груза патологических мутаций и пр., то в отношении вновь возникающих мутаций вопрос ясен: они должны быть сведены к нулю. Сложнее обстоит дело с мутациями, которые уже есть. Полное освобождение от мутаций может привести к уменьшению разнообразия индивидов, к снижению интеллектуального потенциала общества, если мутантные гены дают определенные преимущества в гетерозиготном состоянии (при неоднородности наследственной основы - генотипа). Отсюда следует, что до тех пор, пока общество не достигнет соответствующей степени развития и пока генетика не будет полностью владеть генотипом человека, не должно быть никаких массовых вмешательств в его наследственность.

Дискуссия по философским и социологическим проблемам генетики человека, проведенная журналом "Вопросы философии", вызвала многочисленные отклики генетиков и философов^*.

^* (См. в этой связи: Общество и здоровье человека. М., 1973; Дитлъ Г.-М., Гаазе Г., Кранхольд Г.-Г. Генетика человека в социалистическом обществе: Философско-этические и социальные проблемы. М., 1981; Der Mensch. Neue Normeldungen zu einem alten Thema. В., 1982; From Biology to Biotechnology. Brno, 1981; Philosophische Aspekte der Biologie. Jena, 1982; Калайков И. Общественият прогрес и биологията на человека. София, 1983; Диалектика в пауках о природе и человеке. М., 1983. Т. 4.)

Специалисты-генетики и философы-марксисты, в частности из социалистических стран, занимают весьма четкие мировоззренческие и методологические позиции в отношении разного рода проектов "улучшения" человеческого рода, связанных с клонированием, использованием генной инженерии и т. п., и решительно отвергают их, поддерживая в то же время конкретные исследования, проводящиеся в области генетики человека. Конечно, между учеными существуют и определенные расхождения в подходах к ряду конкретных проблем. Возникающие при этом разногласия преодолеваются однако, путем дискуссий, упирающихся на результаты исследований.

Нельзя не отметить вместе с тем, что позиции генетиков социалистических стран и философов-марксистов, с одной стороны, и ряда западных ученых - с другой, весьма существенно различаются в мировоззренческих и методологических подходах к проблемам генетического контроля, клонирования и др., причем наиболее сильно именно тогда, когда речь заходит о евгенике и ее современных модификациях. Однако многие западные ученые, хотя и на иных философских основаниях, также отвергают сциентистские, манипуляторские идеи, подчеркивая решающее значение этических принципов, призванных регулировать исследования в области генетики человека.

Мы видели также, что существуют резкие противники любого вмешательства в генетику человека, полностью осуждающие это направление научных поисков как аморальное, опасное для человеческого рода и потому подлежащее категорическому запрещению. Разумеется, эта точка зрения, отстаиваемая, как правило, людьми весьма далекими от науки, не может завоевать большое число сторонников среди ученых. Наиболее распространенной и влиятельной на Западе оказывается поэтому позиция принципиальной защиты идеи генетического контроля в определенных этических рамках.

Данная позиция получила развернутое обоснование в книге "Этика генетического контроля" Дж. Флетчера, теолога и вместе с тем специалиста по проблемам медицинской этики. Он отстаивает мысль о недопустимости смешения ценностных суждений с теми, которые выводятся непосредственно из знания. Поэтому, рассуждает он, то, что существует в науке, не обязательно должно быть хорошим и желаемым для нас. В то же время мы не можем действовать в науке, не определяя своего отношения к ее результатам, в частности с этической точки зрения. Руководствуясь этими соображениями, Дж. Флетчер пытается проанализировать ситуацию, возникающую в связи с революцией в биологии и теми возможностями, которые открываются в сфере генетического контроля.

Флетчер считает оправданным любой генетический контроль, если он может помочь избавить человечество от генетических уродств и болезней. Человек оказывается сегодня в прометеевой ситуации: он стремится похитить у богов источники могущества и одновременно в меру своих способностей пытается предвидеть, каковы будут последствия использования этого могущества. Сознание возможности, например, создания человеческих особей путем простого клонирования в корне меняет, по мнению Флетчера, наше восприятие реальности, наши жизненные установки и концепции. Он резко обрушивается на "консерваторов", которые предлагают запретить, приостановить или наложить мораторий на исследования в области генной инженерии, клонирования и т. д. По его мнению, апелляция к тому, что полученное знание может! быть использовано во вред человеку, не является аргументом, так как в этом случае речь идет о политике, а не о биологической науке. Флетчер столь же резко осуждает и тех сторонников генетического контроля, которые придерживаются принципа "вперед без страха и сомненья", и тех его противников, которые провозглашают "ни шагу вперед". Он полагает, что генетический контроль действует, а всякие запрещения - нет и что период, когда господствовала установка "берите то, что вам принесла естественная репродуктивная лотерея", сменяется периодом селективной генетики, человеческой инженерии, методы которой, хотя они и искусственны как методы, вполне естественны с человеческой точки зрения и в высшей степени гуманны, поскольку их применение мотивируется гуманностью и осуществляется самим человеком^*.

^* (Fletcher G. The Ethics of Genetic Control. Ending Reproductive Roulette. N. Y., 1974. P. 36.)

Флетчер пытается отвести возражения тех, кто обвиняет сторонников генной инженерии и клонального размножения в разрушении семьи, дегуманизации и деперсонализации человека, подрыве уважения к жизни. Он утверждает, что сами представления о семье, человеке и жизни должны существенно измениться, соответствующие изменения должна претерпеть и мораль. Дело доходит до сомнения даже в некоторых библейских "истинах", хотя одну из них - о "непорочном зачатии" - Флетчер рассматривает как "прототип" клонального размножения.

Флетчер резко отделяет биологию и генетику, которые решают вопрос о том, как осуществлять генетический контроль, от сферы морали, этики, где, по его мнению, устанавливается сущность самой этой процедуры, ее человеческая ценность. Он проводит мысль о том, что любое средство оправдано, пока оно служит достижению поставленной и одобренной цели; когда же эта "гармония" нарушается, то средства рассматриваются как неадекватные. По существу, такой подход разрушает все преграды, все ограничения на пути научного исследования человека и генетического контроля, и прежде всего этические. Не случайно Флетчер вынужден прибегать к "прагматически-инструментальному" аргументу - сравнению и оценке альтернатив генетическому контролю. Флетчеру нужна сиюминутная, узкопрагматическая мораль; все остальное - пустая метафизика и "оракульство". Взяв на себя тяжелый груз моральной ответственности за собственную судьбу (раньше эта ответственность, по Флетчеру, была прерогативой бога), человек должен освободиться от всяких идеологий с их планами создания человека по образцам идеальной морали, санкционируемым "желанием бога", "правами человека" или "исторической необходимостью", и следовать по пути "постепенной, осуществляемой шаг за шагом инженерии", опирающейся на эксперимент и исследование, с соблюдением принципа гуманности.

Разделавшись легко и просто с нравственным опытом, который накапливался человечеством в ходе исторического развития общественной практики и осмысливался средствами философии, Флетчер фактически превращает научно-технические достижения в главное мерило человеческих целей и ценностей. Действительно, в ходе научно-технического прогресса нередко возникают ситуации, в которых нельзя ограничиваться готовыми ответами, основанными на прошлом опыте. Однако, обращаясь к этому опыту, мы можем заимствовать из него те гуманистические принципы и идеалы, которые помогут нам в поисках ответов. И тот факт, что в былые времена этические нормы обосновывались ссылками на божью волю или на авторитет Священного писания, отнюдь не служит достаточным поводом для нигилистического отрицания этих норм, поскольку в них фиксировались и утверждались выработанные самим обществом правила совместной жизни и деятельности людей. Этический релятивизм, к которому логически ведет позиция Флетчера. не может служить надежной преградой на пути сциентистского манипулирования правами и достоинством личности, не может противопоставить ничего существенного тем тезисам технократического детерминизма, которые сам Флетчер считает ошибочными.

Как видим, ничего конкретного с точки зрения анализа реальных этических проблем Флетчер не предложил. Не генная инженерия и клопальная репродукция, не генетический контроль вообще становятся у него предметом этического рассмотрения. Скорее наоборот: этика, отдельные ее нормы и принципы оцениваются с позиций генетического контроля, который, следовательно, с самого начала получает моральное оправдание.

В последние годы дискуссии по вопросам генетического контроля обрели новые импульсы в связи с тем, что реальной стала возможность практического использования методов генной инженерии для лечения наследственных болезней человека. Как отмечает немецкий исследователь И. Рейтер^*, под генной терапией понимается введение генетического материала в организм с целью исправления дефектов. Здесь возможны три способа: 1) в клетку дополнительно к дефектному гену вводится новый, здоровый вариант этого гена; 2) генная модификация, т. е. изменение уже имеющегося гена; 3) "генная хирургия" - удаление дефектного гена и замена его нормальным. В настоящее время практически достижимыми считаются методы первого типа, применяемые для генной терапии соматических либо зародышевых клеток, причем речь идет о таких заболеваниях, которые связаны с дефектом лишь одного гена, наследуемого рецессивно, например о синдроме Леша-Нихэна и о некоторых болезнях, вызываемых дефицитом иммунитета.

^* (Reiter J. Gentherapie und Ethik // Stimmen der Zeit. Freiburg. 1985. Bd. 203, N 9. S. 579-691.)

И. Рейтер считает, что для априорного отказа от генной терапии нет этических оснований, но что в данной области требуется крайняя бдительность и ответственность. В той мере, в какой генная терапия направлена на лечение болезней, продолжает далее И. Рейтер, риск злоупотребления ею ограничен. Однако техника генной терапии может быть использована и для получения суперрасы или чудовищ - того, что связывают с "позитивной" евгеникой.

Некоторые ученые, а также религиозные деятели, как уже было отмечено, вообще выступают против применения генной технологии к человеку, считая, что здесь есть рубеж, перейдя который мы не сможем контролировать дальнейший ход событий. Вместе с тем те, кто страдает наследственными заболеваниями, возлагают все надежды на генную терапию. Американка О. Хантли, у которой трое детей страдают серповидноклеточной анемией, говорит: "Я очень огорчена тем, что кто-то присваивает себе право отказывать моим детям и моей семье в необходимом генетическом лечении болезни. Таких людей я считаю слишком большими моралистами"^*.

Считая этически приемлемой генную терапию соматических клеток, И. Рейтер вместе с тем весьма критически оценивает генную терапию зародышевых клеток. Во-первых, при этом возможна такая ошибка, вследствие которой появится живое существо, у которого хотя и будет исправлен один наследственный дефект, но возникнет новый, еще более страшный, который к тому же будет передаваться следующим поколениям. Во-вторых, генная терапия зародышевых клеток нарушает основное право защиты неприкосновенности организма, будучи манипуляцией идентичностью человеческой личности. В-третьих, этот метод был бы решающим шагом на пути к выведению так называемого "лучшего человека". Наконец, для развития генной терапии зародышевых клеток необходимы также эксперименты над человеческими эмбрионами, что само по себе сомнительно в этическом плане.

Более благосклонно по отношению к генной терапии зародышевого пути настроен Л. Уолтере^*, глава Центра биоэтики при Джорджтаунском университете, один из ведущих американских специалистов по этике биомедицинских исследований. Отмечая, что этот метод терапии пока находится за пределами технически возможного, он тем не менее считает своевременным обсуждение его этических аспектов. Такое обсуждение позволит создать основы для будущих решений в данной области.

^* (Walters L. The Ethics of human gene therapy//Nature. 1986. Vol. 320" 20. 3. P. 225-227.)

Аргументами в пользу генной терапии зародышевых клеток Л. Уолтере считает, во-первых, ее большую эффективность по сравнению с терапией соматических клеток, поскольку будет исключена передача дефектных генов потомству, и, во-вторых, то, что некоторые генетические болезни могут быть излечены только методом генной терапии зародышевого пути.

Вместе с тем Л. Уолтере отмечает следующее обстоятельство. Новые гены при изменении генной терапии вводятся с помощью вектора, в качестве которого выступает ослабленный ретровирус. При этом есть опасность того, что этот вектор будет рекомбинировать с генными структурами клеток-реципиентов и вызовет инфекцию, а также того, что комбинация вектор-ген будет активировать ранее пассивные протоонкогены или разрушать нормально функционирующие гены.

Мы видим, таким образом, что по мере развития биомедицинских исследований вопросы этики генетического контроля наполняются новым, более конкретным содержанием и обретают существенную практическую значимость. В повестку дня встает вопрос об этическом регулировании и обосновании работ по генной терапии человека.

В этой связи вновь возникает более общий вопрос: может ли наука саморегулироваться на этическом уровне, в какой мере она способна к этическому самоконтролю? Ведь даже в случае применения в науке принципов этики, реально обусловленных конкретным пониманием блага человека, остается еще под вопросом, как будут действовать, чем будут обеспечиваться "обратная связь" и контроль за исполнением данных принципов. Совершенно очевидно, что все, что связано с реализацией, да и, в сущности, с выработкой этических принципов науки, с ее ценностной (в том числе этической) ориентацией, обусловливается социальными факторами - разными, подчас противоположными, в разных и противоположных общественных системах.

Как ставятся и решаются эти проблемы в социалистических странах на основе принципов реального гуманизма и особенностей действия социальных факторов?

Мы исходим из принципиального совпадения научных и социальных целей и средств, которое обеспечивает совпадение исследовательских и этических устремлений ученых, диалектическую взаимосвязь свободы исследования и социальной ответственности, которые в других общественных системах оказываются разорванными, выступающими зачастую в резком антагонизме, мучительном для ученого и опасном для человека. Таким образом, социально-этические регулятивы научного исследования предстают для ученых социалистических стран не как некий "внешний контроль", а в качестве внутренних, присущих самой науке как социальному институту этических принципов. Конечно же, противоречия и проблемы, связанные с реализацией этих принципов, сами собой не снимаются. Необходима активная социально-этическая деятельность, включая жесткий контроль, чтобы эти проблемы получили свое рациональное разрешение, соответствующее интересам научного познания и благу общества. Совпадение научных и социальных целей и средств открывает широкие возможности для генетических исследований человека. Все это не может реализоваться без противоречий и борьбы, но лишь по мере развития науки и самого социалистического общества, по мере формирования нового человека, роста его культуры и самосознания, в том числе в социальной и этической областях, в быту и семейных отношениях. Принципы нового, гуманного общества, его философия и мораль исключают манипуляторские подходы к человеку, связанные, в частности, с применением методов генетического контроля.

На этой основе страны социализма развивают всестороннее сотрудничество в области биологических и медицинских исследований человека со всеми странами. Сознавая опасность бесконтрольной деятельности в данной области, а также глобальный характер многих возникающих здесь проблем, социалистические страны являются участниками многих международно-правовых соглашений, касающихся регулирования научных исследований: человека^*. Они ведут активную борьбу против возможного использования результатов этих исследований в военных целях, за запрещение создания нового, более опасного, чем атомное, биологического оружия, в котором в принципе могут быть использованы и методы генной инженерии.

^* (См.: Frolov I., Pastushny S., Bergner R. Das Verhaltnis von Gesellschaftli-chen und Biologischen beim Menschen und die Ergebnisse der Biowissen-schaften // Der Mensch. В., 1982.)

Человеческий разум и гуманность должны восторжествовать, и одно из оснований такого утверждения (пусть не самое главное) - все ширящееся движение здравомыслящих и прогрессивных ученых мира за более действенный социально-этический, гуманистический контроль научных исследований и их технологических применений. Социально-этическое, гуманистическое регулирование науки, к которому наука и общество в целом приходят как к жизненной необходимости, может стать основой нового этапа развития науки. Социальная ответственность ученого и свобода научного поиска не являются альтернативами. Сознание этого все глубже проникает в современную науку, что выражается, в частности, в многочисленных движениях ученых, вдохновляемых идеями гуманистического, социально-этического регулирования научных исследований. Это создает практические возможности для диалога и совместных действий внутри мирового научного сообщества в условиях мирного сосуществования и взаимовыгодного научного сотрудничества.

Мы, конечно, вовсе не гарантированы от того, что сегодня или завтра в какой-либо области знания не возникнут новые, быть может, не менее сложные этические вопросы. В какой мере наука будет подготовлена к столкновению с подобными вопросами, во многом зависит от того, насколько удастся продвинуться вперед в осуществлении серьезной аналитической работы в сфере этики науки. Разумеется, опыт, накопленный учеными, оказавшимися в столь сложной, не допускающей однозначных суждений и решений ситуации, не утратит своего значения и в будущем. Именно поэтому так важен критический социально-философский анализ дискуссий, в частности, вокруг моратория на генно-инженерные работы.

Здесь также выявляются позиции, как специфические для марксистов, так и общие для всех ученых-гуманистов, стремящихся к сотрудничеству во имя прогресса, для блага человека.