А есть ли "я" у Бима?

Сразу же оговоримся: сейчас мы с вами вступим в мало изведанную область. Может быть, поэтому кое-что вам покажется даже немного фантастическим. Но мы все же постараемся не уходить от твердо установленных наукой фактов. Итак, речь пойдет о наличии или отсутствии у животных какой-либо простейшей субъективной системы, которая явилась бы прообразом для будущего становления подобной системы у человека. Или, иначе говоря, о том, есть ли у животного какое-либо комплексное субъективное чувство, возникающее в процессе его взаимодействия с внешней средой, с внешними факторами и не сводящееся лишь к простейшим разрозненным ощущениям.

Давайте вспомним, как мы с вами общаемся с домашней собакой, кошкой или даже с канарейкой. Подавляющее большинство с ними разговаривает так же, как и с другими членами семьи. Мы ругаем их за "проступки" и хвалим за хорошее поведение. И они отвечают, как нам кажется, вполне разумными действиями: убегают и забиваются под диван после грозного оклика или ластятся, лижут руку, мурлычат, радостно взвизгивают после нежных, ласковых слов. Наверное, вы не раз говорили друзьям, что ваша собака так умна, так все понимает, так смотрит вам в глаза, что, кажется, ей недостает лишь человеческих слов, чтобы выразить свои мысли.

А ведь это самый древний подход в попытках понять, что из себя представляет психика животного. Чего проще - одарить животное всем или почти всем, что свойственно тебе самому! И логика как будто особенно не страдает: раз мы в своем происхождении связаны с животными, то почему бы им и не иметь в психике всего того (ну пусть чуть-чуть поменьше, чуть-чуть попроще, чуть-чуть "похуже"), что имеем мы сами? Вспомним в связи с этим хотя бы, как Дерсу Узала разговаривал с тигром в тайге, совестил его. Ну а уж древние греки, так те и вовсе не сомневались, что животные понимают не только устную человеческую речь, но и письменную. Они, например, считали вполне разумным вывешивать около мышиных нор записки, в которых содержалось предупреждение о готовящемся возмездии, если не в меру разошедшиеся грызуны не угомонятся...

Такой подход, именуемый антропоморфизмом (т. е. уподоблением психики животного человеческой) находил в еще не столь отдаленном прошлом сторонников даже среди ученых. Например, видный зоолог Фигнер всерьез пытался обучать свою собаку чтению и счету. В качестве достоверных доказательств сходства психики животных и человека привлекались даже... цирковые трюки.

В свое время большой известностью пользовалась лошадь учителя математики В. фон Остена по кличке Умный Ганс. Как рассказывает в своем очерке о знаменитых лошадях И. Акимушкин, она производила сложение, вычитание, умножение, деление, решала задачи с дробями, научилась даже "читать". Все свои ответы Умный Ганс передавал отстукиванием определенного числа ударов копытом. Были созданы специальные комиссии для проверки истинности способностей знаменитой лошади. И даже такие выдающиеся ученые, как химик В. Оствальд и зоолог Э. Геккель, поверили, что никакого обмана тут нет. Правда, позднее оказалось, что своими успехами Умный Ганс обязан особой чувствительности к любым, самым незаметным сигналам, которые ему подавал хозяин...

Не счесть, конечно, примеров подобного антропоморфического подхода к объяснению поведения животных в художественной литературе. Вспомним "Каштанку" А. Чехова, "Холстомера" Л. Толстого или "Белого Бима Черное ухо" Г. Троепольского. Скорее всего, не только малые члены вашей семьи тайком утирали слезы, глядя, как Бим в фильме совсем "по-человечески" страдает и переживает...

Для серьезных ученых псевдонаучность антропоморфизма никогда не оставляла сомнений. Поэтому, может быть, уже издавна в качестве реакции на него выступил механицизм, сводивший всю психическую деятельность животных к чисто машинообразным актам. Таковой была точка зрения Р. Декарта, так думали видные ученые XIX века Жак Леб, Макс Ферворн. Позднее стремление максимально объективизировать проявления психической деятельности животных привело к созданию таких методов исследования, как метод условных рефлексов И. П. Павлова, или, например, бихевиоризма, получившего широкое распространение в США. Несомненно, что подобные методики, в первую очередь убедительные работы И. П. Павлова и его учеников, сыграли огромную роль в раскрытии психических механизмов не только животных, но и человека.

Именно сложившаяся в XIX веке своеобразная ситуация - противостояние антропоморфизма и механицизма - и была очень характерна для зоопсихологии в ее попытках объяснения существа психики животных. Это напоминало, по выражению одного из видных представителей этой науки польского ученого Я. Дембовского, положение Одиссея между Сциллой и Харибдой.

Но с успехами современной биологии, этологии, зоопсихологии, кажется, все постепенно становится на свои места: выясняются как некоторые общие, сходные механизмы в психике животных и человека, так и те принципиальные, несомненно огромные отличия, которые характерны только для психики человека,- уже не просто биологического организма, но социального существа. И наверное, лишь сейчас мы способны наиболее полно оценить всю значимость высказывания А. И. Герцена, писавшего, что "животная психология должна представить дочеловеческую феноменологию развертывающегося сознания: ее конец при начале психологии человека".

С учетом только что сказанного и попробуем подойти к решению вопроса, с которого мы начали изложение этого раздела.

Но прежде всего - о правомерности самой постановки вопроса о субъективной системе у животных. Ведь мы привыкли к тому, что понятие "субъективность" связывается обычно с человеческой психикой и применяется по отношению к активно познающему и преобразовывающему мир индивидууму, т. е. к человеку. А имеем ли мы основания говорить о субъективной системе в психике животных? Несомненно. Правда, лишь при том непременном условии, что это словосочетание будет пониматься широко, как некое внутреннее психическое состояние живого организма, "внутреннее переживание", некая оценка при восприятии им различных раздражений из внешнего мира. Ведь никто сейчас не сомневается, что животные обладают какой-то формой самочувствия в виде самоощущения, определенного своего эмоционального состояния в процессе взаимодействия с факторами внешней среды. А именно из самочувствия, как писал еще И. М. Ceченов, и у ребенка постепенно формируется самосознание. О переживании как эмоциональном отражении действительности в психике животного пишут все современные авторы - психологи, зоопсихологи, философы.

Постановка вопроса о субъективной системе у животных, конечно, сопряжена с огромными трудностями, в первую очередь, естественно, из-за отсутствия возможности какого-либо субъективного отчета со стороны испытуемых. Что чувствует Бим, когда вы говорите или играете с ним? Как он может ответить на ваш вопрос? Только взмахами хвоста да повизгиванием, т. е. внешними проявлениями простейшей эмоциональной реакции. Что он в это время ощущает? Как проникнуть в его "внутренний мир"?

Вот что писал по сходному поводу еще в 1925 году видный отечественный зоопсихолог В. А. Вагнер: "Если жизнь простейших животных ставит нам еще неразрешенные задачи, если Джедс и Томсон правы, выражаясь фигурально.., что то, что постановили на своем совещании две корненожки, не могут изменить все парламенты мира, то думается мне... надо прежде выяснить, о чем говорили две корненожки, понять смысл их речей, и если нельзя заставить их рассказать о том, что они знают, то надо заставить самих себя учить их язык, чтобы научиться их понимать".

Постичь язык животных и растений - давняя мечта человечества. Но хотя мы очень многого достигли на этом пути благодаря успехам этологии и бионики (вспомните, сколько добыто знаний о "языке" пчел, птиц, дельфинов, обезьян!), до полного разрешения этой задачи очень далеко. И не случайно такой специалист в области психологии животных, как советский ученый К. Э. Фабри, пишет, что научная зоопсихология в настоящее время и не ставит перед собой задачу изучения субъективной окраски переживаний животных, а пытается отвечать лишь на вопрос о том, в чем заключаются сущность и характерные особенности восприятия ими внешнего мира. Да, сложности этой проблемы, признаем, непомерно велики; но ведь решать ее все равно надо...

Теперь следующий вопрос: а какого же уровня организации должна достичь нервная система животного, чтобы мы могли говорить о наличии у него хотя бы простейшей субъективной системы?

Известный советский психолог А. Н. Леонтьев выделял три главных этапа в становлении психики в процессе эволюции животного мира: элементарной сенсорной психики, перцептивной психики и стадии интеллекта. Первая стадия характеризуется тем, что отражение действительности при ней имеет всего лишь форму чувствительности к отдельным воздействующим свойствам (или их совокупности) предметов или явлений, форму элементарного ощущения. Тут все еще крайне примитивно - простейший ответ на раздражение, например, в форме убегания, отстранения от воздействующего на организм фактора (вспомните школьные наблюдения под микроскопом за поведением амебы или туфельки).

На второй стадии развития психики отражение внешнего мира происходит уже в форме отражения вещей, тут уже имеется не простейшая реакция на раздражитель, а возникает восприятие внешнего. Центральная нервная система уже обладает способностью простейшей комплексной оценки воспринимаемого. По современным взглядам (в частности, об этом говорит советский зоопсихолог К. Э. Фабри) стадия перцептивной психики характерна для высших насекомых, головоногих моллюсков и позвоночных.

На третьей стадии психическое отражение действительности происходит не только в форме отражения отдельных вещей, но и их отношений, т. е. в форме хотя бы простейшей оценки ситуаций. Эта стадия характерна лишь для животных с довольно высоким уровнем развития, например высших млекопитающих (кошек, собак). Тут уже появляется и так называемое наглядно-действенное мышление, т. е. чисто "практическое" мышление, мышление в процессе действия. Животное "думает", лишь производя одновременно действие. Размышления самого по себе, без действия, еще нет. Оно появляется значительно позднее, лишь у антропоидных обезьян. Только на этой стадии наглядно-образного мышления животное способно сначала "посидеть и подумать" и лишь потом решать задачу, действовать. Это уже, как считает советский ученый А. В. Ерахтин, истинно интеллектуальная стадия развития психики, истоки человеческого интеллекта.

Если учесть все сказанное, то становится ясно, что возможности для становления субъективной системы в самых простейших формах появляются, по-видимому, уже на стадии перцептивной психики. В пользу этого, в частности, говорят и данные сравнительной анатомии и физиологии нервной системы.

Оказывается, ряд простейших по строению аналогов всех тех нервных структур, которые обеспечивают "чувство существования" у человека, как бы в зачаточной форме можно найти, например, уже... у муравья! У высших насекомых в разных отделах нервной цепочки располагаются клетки, способствующие поддержанию "тонуса" центральных нервных образований, формированию феномена "бодрствования", т. е. играющие роль ретикулярной формации ствола у позвоночных животных.

Имеются особые образования в их мозге - corpora allata и cardiaca,- напоминающие по своим функциям гипоталамо-гипофизарную систему позвоночных. А это наводит на мысль, что у них должны иметься и какие-то аналоги эмоций, какая-то самая примитивная эмоциональная оценка поступающих извне раздражений. Ведь о том, что у муравьев нельзя отрицать наличия простейшего аналога чувства приятного или неприятного, по-видимому, может свидетельствовать хотя бы феномен "ломехузомании", так красочно описанный в книге видного французского этолога Р. Шовена "От пчелы до гориллы": муравьи буквально "до одурения", с жадностью слизывают жидкость на волосках у ломехуз, крошечных жучков, паразитирующих в муравейниках. Этот "напиток смерти" они могут пить, "забывая обо всем на свете", даже обрекая на гибель и себя, и свой муравейник, словно заправские наркоманы!

Но если у насекомых все эти анатомо-физиологические структуры по обеспечению простейшего "субъективного" еще очень примитивны, лишь намечены, то на последующих ступенях филогенетической лестницы они прогрессивно усложняются и у высших млекопитающих достигают весьма высокого уровня развития. А уж у антропоидных обезьян, как известно, они совсем недалеко отстоят от аналогичных структур, имеющихся в мозге человека.

Естественно, что в связи уже с одним этим по своему "внутреннему содержанию", по своей, как говорят, феноменологии субъективные системы у животных разного уровня развития должны значительно различаться. Но на этих отличиях в еще большей степени сказываются и другие обстоятельства. Ведь в построении субъективных систем, помимо тех структур, которые обеспечивают простейшие их основы (состояние бодрствования, эмоциональные реакции), принимают участие и формирующиеся в мозге сложнейшие механизмы отражения внешнего мира, механизмы мышления и т. д. А они резко различаются у животных разного уровня.

Вспомним хотя бы, какими различными бывают у них зрительные системы: одни животные видят только движущиеся объекты, другие не имеют цветного зрения, третьи воспринимают ультрафиолетовые лучи и т. д. Так что окружающий мир разным животным представляется не одинаково. Как говорил еще 50 лет назад видный немецкий натуралист Якоб фон Юкскюль, у каждого вида животных свое "окружение"... И проникнуть в это специфическое "окружение" нам, увы, невозможно. Мы можем на основании научных данных лишь представить себе некоторые его особенности у тех или иных животных.

Но вместе с тем вполне правомерно, видимо, считать, что по крайней мере у высших млекопитающих возможно формирование особого комплексного чувства, в какой-то степени напоминающего "аморфное", неосознаваемое чувство "существования в мире" ребенка. Конечно, о сходстве этих простейших субъективных чувств - у высших животных и у человека - говорить не приходится; но и наличия в них некоторых общих черт отрицать тоже нельзя. И в первую очередь речь идет, конечно, об эмоциональной их составляющей. Ведь именно сфера эмоций, по словам Р. Шовена, наиболее близко связывает психику животных и человека. Не случайно также об "эмоциональном сознании" как первичном сознании ребенка говорит видный французский психолог А. Валлон.

Несомненно, что у большинства высших животных таким общим, расплывчатым, безотносительным комплексным чувством "переживания" при восприятии внешнего мира, а затем еще более сложным "чувством жизни" и исчерпывается вся их субъективная система. И лишь у антропоидных обезьян благодаря увязыванию такого аморфного "чувства существования" с высшими интеллектуальными структурами их мозга, благодаря уже довольно далеко зашедшему процессу индивидуализации (выделению себя из общей массы) возможно формирование субъективного чувства, в какой-то мере приближающегося к первичному чувству "бытия в мире", чувству "существования вообще" человека, чувства, хотя и неосознаваемого (истинного сознания ведь еще нет!), но уже в чем-то все же персонифицированного. Это тот высший уровень, которого достигает субъективная система у животных.

Разумеется, все это еще очень далеко от субъективной системы человека, характеризующейся высочайшей степенью индивидуализации, персонификации, наличием не только чувства "я", но и знания о "я", знания о себе, других людях, мире вообще.